— Возьми этот. — Глухой голос раздаётся так неожиданно, что я вздрагиваю. Я поворачиваюсь и вижу пожилого мужчину, который протягивает мне зерновой хлеб. — Я пеку его сам, — объясняет он. — Во всём Ботсвике лучше не сыщешь!
Мужчина старый, но у него широкие плечи, здоровенные руки, а густые седые волосы торчат во все стороны — может даже показаться, что у него на голове шапка.
— Совсем свежий, — добавляет он с улыбкой, после чего вроде бы теряет ко мне интерес. Он разочарованно кладёт буханку обратно на полку и собирается повернуться ко мне спиной.
— Я в-возьму его.
Старик замирает на полдороге.
— Очень хорошо, — говорит он и с любопытством поглядывает на меня, пробивая товары на кассе. — Турист? Я тебя раньше не видел.
— Нет. Мы вчера переехали сюда.
— Переехали? — старик вскидывает брови. — Вы переехали в Ботсвик?
— Да, мы вчера в-въехали в наш дом.
— Понятно, — говорит он, продолжая изучать меня. — Видишь ли, люди переезжают сюда не часто. Мы не очень привыкли принимать новых соседей.
— Да?
— Да, — кивает он. — После закрытия фабрики в этом городе больше пустых домов, чем живых людей, а это говорит само за себя. Но добро пожаловать в Ботсвик, где лето — это лучший день в году, — он посмеивается над своей шуткой. — А в каком доме вы живёте?
— Здесь рядом, — отвечаю я. — Папа отсюда родом. Он вырос в Б-Б-Ботсвике.
— Да что ты говоришь!
Что-то есть в этом старике. Большие ручищи, добрые мягкие глаза… Мы стоим и болтаем, и внезапно я понимаю, что рассказываю ему о папе, которого зовут Гуннар, о том, что он будет учителем в школе, и о маме, которую зовут Маргарет, и о том, что она пишет картины и выставляет их в Осло, Тронхейме и Бергене. Слова потоком льются из меня, из какого-то места в моей голове.
Старик молчит. Он кивает и улыбается уголками губ. Судя по всему, ему нравится разговаривать со мной. И мне это не кажется.
— Значит, Гуннар наконец вернулся? — спрашивает он. — Ты похож на него, тебе говорили об этом? У тебя его глаза.
— Вы знаете моего папу?!
— Ооо, я прекрасно его знаю, хотя не видел много лет. Я его дядя.
Я озадаченно смотрю на старика. Мой рот открывается, но из него не вылетает ни звука.
— Я брат твоей бабушки. Ну, один из братьев: в нашей семье, знаешь ли, было десять детей.
— Но т-тогда вы мой…
— …двоюродный дедушка, — заканчивает он. — Точно. Неужели мир такой маленький? — Он улыбается, а я вспоминаю табличку у двери.
— Это в-вы Леннарт?
— Нет. Леннартом звали моего отца… — Он замолкает и задумывается. — Твоего прадедушку, вот кем он тебе приходится. Он держал этот магазин сорок два года, а я стал им заниматься, когда отец отправился в лучший мир. Меня зовут Улаф. — Улаф протягивает мне руку через прилавок.
Моя ладонь тонет в ней:
— Хенрик.
— Очень приятно, Хенрик! А вот теперь я сгораю от любопытства: какой же дом выбрал Гуннар для своего великого возвращения?
— Дом на вершине холма, вон там, — я указываю рукой, как будто у Улафа лазеры вместо глаз и он может видеть сквозь стену.
Улаф замолкает и поворачивается к окну. Он долго смотрит на улицу, а потом спрашивает меня:
— Который?
— Белый. На самой вершине. Лодочная улица, тридцать семь.
Улаф кладёт пакет молока в мешок в полном молчании. Его рука едва заметно дрожит.
— Вы знаете, где это?
Он протягивает мне мешок через прилавок.
— Да, да, — медленно отвечает он. — Я знаю каждый дом на этом острове. Я прожил здесь всю свою жизнь. — Радостное выражение уходит с его лица, он больше не смотрит мне в глаза. — Дом, который вы купили, старый.
— Насколько с-старый?
— Как сказать, — пожимает он плечами. — Старше меня, а мне семьдесят два. Конечно, с ним многое произошло с тех пор, как я был маленьким — его ремонтировали и всё такое, — но дом всё тот же. — Голос его грубеет. — Дом выглядит точно так же, как и всегда.
— А кто там ж-жил до нас?
— Разве ты не знаешь? — тихо спрашивает Улаф, и глаза его распахиваются. Потом он машет рукой: — Эх, да много кто. — Голос его вновь смягчается, а я хмурюсь. Он чего-то не договаривает? — Люди въезжают в этот дом — и выезжают, вот в чём дело, — говорит он. — Неожиданно появляется грузовая машина, и жильцы начинают бегать туда-сюда с чемоданами в руках. Так происходит со всеми домами в Ботсвике. Когда становишься старым, как я, весь этот город превращается в жалкие воспоминания. Он уже просто место с пустыми домами, через которое надо проехать, чтобы попасть куда-нибудь ещё.
Глава 4
Дверь захлопывается у меня за спиной. Я присаживаюсь на скамейку у магазина, достаю из кармана мобильник и втыкаю в уши наушники.
Я пересчитываю недели по пальцам. До начала учебного года их осталось шесть. Чем же я буду здесь заниматься? Спотифай начинает проигрывать музыку, а я сижу и смотрю на ворону, которая приземлилась у края канавы рядом с каким-то пакетом. Она прыгает вокруг него, внимательно оглядывается по сторонам, нет ли опасности, после чего начинает драконить пакет. Я несколько минут слежу за вороной, из наушников грохочет музыка. Я наблюдаю за сражением птицы с пакетом.
Улаф, его ведь так зовут?
Во время нашего разговора его лицо менялось. Голос стал тише и глуше, а рука затряслась, будто он чего-то испугался. Что же произошло?
Кто-то трогает меня за плечо. Неожиданно прямо передо мной оказывается пара горящих зелёных глаз. Рядом на скамейке сидит девчонка. Она смеётся — наверняка заметила, как я вздрогнул. Что творится с людьми в этом городе? Они подкрадываются к тебе как хищники.
Рот девчонки открывается и закрывается, а музыкальное сопровождение делает всю картину похожей на сцену из немого фильма. Я выдёргиваю наушники из ушей.
— Они умные, правда же? — говорит она.
В тот же миг я чувствую себя полным идиотом. Я не могу выдавить из себя ни слова. Как давно она сидит на скамейке? Она обращается ко мне? Я оборачиваюсь, но поблизости больше никого нет.
— Ну, вороны, — объясняет она и кивает на противоположную сторону дороги. — Вороны — одни из умнейших птиц во всём мире. Можешь поверить?
— Вообще-то не м-м-могу, — выдавливаю я, ненавидя дрожь в своём голосе. Но заикание я ненавижу ещё больше.
— Я кое-что читала в интернете про одну шведскую пару, — говорит она и снова переводит взгляд на ворону.
Это даёт мне возможность получше разглядеть её. У девчонки рыжие волосы, а глаза подведены чёрным карандашом. Веснушки. Вообще-то она довольно симпатичная, думаю я, а она снова поворачивается ко мне, чтобы проверить, успеваю ли я за её мыслью.
— Множество ворон позвонили в дверь к одной шведской семейной паре.
— П-позвонили в д-дверь?
Она оживлённо кивает:
— Вороны звонили им в дверь каждый день. Они стучали клювами в звонок, и женщине это нравилось. Всякий раз, когда они звонили, она их кормила. Её мужу, наоборот, совершенно не нравилось, что к ним в дверь ломится воронья банда, и он начал на них кричать. Орал и ругался, и даже бросал камни им вслед. А вороны ничего не забывают. Как мы уже знаем, они умные. — Девчонка стучит пальцем по виску. — У мужа и жены было по машине, — продолжает она. — И в один прекрасный день мужчина подошёл к своей машине и увидел, что птицы полностью её обгадили. Машину его жены они не тронули. Он зверски разозлился, но это повторялось день за днём — они гадили на его машину, а автомобиль жены оставался чистым. Он стал парковать машину далеко от дома, но это не помогало. Вороны помнили, как он кидал в них камнями, и гадили на его машину, где бы она ни находилась, но никогда не трогали машину его жены. С ума сойти, да?
— Точно, — говорю я. — А это п-правда?
— Если бы это было неправдой, наверное, об этом бы не писали. Но меня там не было, так что гарантировать не могу, — она пожимает плечами и резко поворачивается в мою сторону: — А ты чем занимаешься? Наслаждаешься каникулами?
Теперь моя очередь пожать плечами, я не вполне уверен, на какой вопрос надо отвечать.
Несколько секунд она изучает меня любопытными живыми глазами. Буквально не отводит от меня глаз.
— Ты кто?
«Хе-Хе-Хе-Хе… — произношу я про себя, лицо у меня раскраснелось. — Хе-Хе-Хе…»
— Хенрик! — говорю я очень быстро и с облегчением вздыхаю. И вдруг до меня доходит, что она уже слышала, как я заикаюсь, правда же?
— Ты не местный.
— Нет, мы переех-хали сюда, — отвечаю я, и лицо снова предательски краснеет.
Сердце у меня бухает как барабан. Не так уж часто я болтаю с девчонками. Не так, не на таком близком расстоянии, не наедине и не настолько откровенно. Она называет своё имя, но я так нервничаю, что тут же его забываю. Я делаю вид, что у меня чешется щека, и подношу руку к лицу, чтобы скрыть румянец.
Девчонка засовывает руки в карманы своей чёрной кожаной куртки:
— Можешь сделать мне одолжение?
Будь крутым, Хенрик, думаю я и пожимаю плечами:
— Ну… да.
— Можешь купить мне зажигалку?
— Купить тебе зажигалку? — удивлённо повторяю я.
— Ага, зажигалку, — кивает она. — Знаешь, это такая штучка: нажмёшь на кнопочку — и появится маленький огонёк. Ты наверняка видел их раньше.