Отец прекрасно сознавал эту смертельную опасность, губы его побледнели.
— Ты, мальчик, хочешь познакомиться с инквизицией?
— Я только сказал, что…
— Я знаю, что ты сказал. — Лорд Алистер встал и посмотрел на меня поверх своего орлиного носа. — И я знаю, что ты знаешь, насколько это опасно. Думаешь, Эусебия и этот малый Северн будут хоть мгновение колебаться, перед тем как подставить кого-то из нас под нож? Мы ходим по лезвию бритвы. Каждый из нас.
Криспин изогнулся, чтобы посмотреть на отца:
— Мы не делали ничего плохого.
Я откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, сказал:
— Сир, мне известны наши обязательства перед Писанием Капеллы. Я просто считаю, что если для восстановления нормы добычи нам требуется разрешение на покупку нового оборудования, то мы должны получить его во что бы то ни стало. Возможно, мне стоит поговорить с директором, пока она не улетела. И позволь мне взять с собой Гибсона. Ей нужен наш уран точно так же, как и нам самим. Думаю, я могу заключить сделку.
— Ты? Сделку?
Длинный плащ лорда Алистера взвился вихрем черно-красного шелка, когда отец резко развернулся и уставился на картину, на которой была изображена гондола, подплывающая к острову с обнесенной оградой гробницей.
Неожиданно в разговор вступил Криспин:
— Почему бы и нет, отец? У него неплохо получается.
Я открыл было рот, чтобы ответить, но сглотнул и с немым удивлением уставился на Криспина. Неужели он только что пытался за меня заступиться? Я просто сидел и смотрел на младшего брата, опустившего квадратную челюсть к игровому планшету, что снова появился в его больших руках с толстыми пальцами.
— Потому что твой брат своим вмешательством уже испортил и без того затруднительную ситуацию, — произнес отец и, не меняя положения ног, вполоборота взглянул на меня из-под изогнутых бровей.
Его силуэт потемнел, освещенный только слабыми лучами солнца, что пробивались через круглое отверстие купола с выцветшими фресками, изображающими завоевание планеты.
— Я дал тебе простое задание: утихомирить представительницу гильдии, — напомнил он. — А ты только взбудоражил ее и прервал переговоры, чтобы успеть на этот фарс в тронном зале.
Я вцепился в подлокотники так крепко, что жилы мои застонали, и выдохнул:
— Ты не должен был отсылать меня.
Услышав это, отец все-таки повернулся:
— Только не вздумай читать мне нотации, мальчик!
В первый раз за день лорд Алистер повысил голос, нахмурив брови так, что над самым носом образовалась небольшая складка. Не то чтобы он кричал, но и этого вполне хватило. Даже Криспин перепугался.
— Я знаю твои способности, хоть они и не велики.
Уязвленная гордость пересилила мой страх, и я вскочил с кресла:
— Не велики? Я думал, что меня обучают дипломатии. Гибсон говорит…
— Гибсон просто старый дурак, забывший свое место.
В этот момент отец показал себя настоящим лордом, отметая тридцатилетнюю верную службу схоласта одним величественным движением руки.
— Самое время отправить старика на покой, — заявил он. — Подыщем для него какое-нибудь уединенное местечко в городе или, может быть, в горах. Ему понравится.
— Не делай этого!
Отец моргнул один раз, словно в леднике образовалась трещина, и произнес:
— Полагаю, я уже сказал, чтобы ты не смел учить меня.
Голос его внезапно стал пугающе мягким. Вернувшись к созерцанию картины с погребальным островом и маленькой белой лодкой, отец продолжил:
— Мы никогда и ничего не делаем в спешке. Сам по себе старик не бесполезен. Насколько я понимаю, ты делаешь успехи в изучении языков.
Чувствуя ловушку, но еще не определив ее очертаний, я сказал:
— Да. Гибсон говорит, что мой мандарийский безупречен и даже сьельсинский вполне хорош.
— А лотрианский?
Ловушка захлопнулась. Но как он узнал? В клуатре не было видеокамер. И не должно быть. Схоластам не позволено иметь под рукой ничего более сложного, чем читалка для микрофильмов. Может быть, кто-то подслушивал, приложив ухо к замочной скважине? Или… Внезапно я вспомнил и усмехнулся. Тот слуга, что протирал окно снаружи, уж не он ли? Я выпрямился, подражая солдатской строевой стойке и пытаясь скрыть свое удивление.
— Хорош, но не настолько, чтобы меня можно было послать в Лотриад… в Содружество, — разулыбался я, надеясь с помощью шутки скрыть свою догадку. — Я знаю достаточно, чтобы спросить, как найти туалет, но в более сложных случаях могу растеряться.
Криспин рассмеялся, и отец грозно сверкнул на него глазами, прежде чем обратиться ко мне:
— Думаешь, здесь просто игра?
— Нет, сир.
— Это схоласт рассказал тебе о данном визите?
Отрицать было бессмысленно.
— Да, он, отец.
— Гибсон становится старым. Совсем забыл свое место.
— Он мудр и опытен, — огрызнулся я.
— Значит, ты защищаешь его?
— Да!
— Ты же знаешь, — вмешался Криспин, пожимая плечами, — он неплохой учитель.
— Он прекрасный учитель, — поправил я брата, выпятив нижнюю челюсть. — Он сделал то, что сделал, потому что не видел смысла скрывать такую важную новость от твоего сына. Если я стану править после тебя, меня нужно привлекать к делам.
— Если ты станешь править после меня? — Лорд Алистер моргнул и покачал головой в искреннем удивлении. — Кто вообще говорил тебе, что ты станешь править после меня?
Скорее рефлекторно, чем по какой-то другой причине, я оглянулся на брата. Нет. Нет, этого не может быть. Это бессмысленно.
Но отец еще не закончил:
— Я не называл своего преемника и, видит Земля, еще долго не собираюсь. Но если ты намерен продолжать в том же духе, мальчик, я могу сказать тебе одно…
Он сделал паузу, все еще стоя спиной ко мне и поглощенный картиной с жутким островом.
— …Этим преемником будешь не ты.
Глава 6
Истина без красоты
На арене колизея группа из четырех лорариев, вооруженных парализующими дубинками, старалась утихомирить аждарха, в то время как трое других очищали площадку от останков рабов, посланных сражаться с внепланетным чудовищем. Я наблюдал за тем, как один из них разбрасывал лопатой опилки, чтобы скрыть следы крови. Многим здесь, не только мне, было нелегко смотреть на хищника с чужой планеты. Что-то в моих клетках противилось этому зрелищу, какая-то глубинная память о том, как должно выглядеть живое существо, память, восходящая к далеким временам, когда мир ограничивался изгибом горизонта. Аждарх был просто отвратителен. Внешне напоминал птерозавра, древнего гигантского ящера с кожистыми, как у летучей мыши, крыльями. С другой стороны, он был похож на дракона из легенд, с шипастым хвостом и изогнутыми когтями. Но его шея — длиной почти в два человеческих роста — от недоразвитой головы до грудной клетки раскрывалась в огромную пасть, усеянную кривыми, беспорядочно разбросанными зубами, которые шевелились, словно мандибулы.
Одна из лорариев — молодая рыжеволосая женщина — бросилась вперед и ужалила тварь дубинкой в не защищенный ничем, кроме кожи, бок. Чудовище испустило булькающий рев и отскочило в сторону, таща за собой тяжелую цепь с ухватившимися за нее тремя другими лорариями. Толпа заохала и завыла от восторга, а монстр плевался мокротой из раскрытого горла. Даже из безопасной ложи лорда, окруженной щитовой завесой, я разглядел внутри кровь.
— Следующими будут «Дьяволы», — сообщил Криспин, толкнув меня под локоть. — Ты готов?
— Как всегда.
Я вернулся к лежавшему на коленях блокноту и провел по листу правой рукой. Уголь уже начал размазываться, скрывая нарисованный мной профиль лейтенанта Киры. Отец послал нас с Криспином вместо себя на открытие сезона Колоссо. Сам он был сейчас у нашей бабушки в Артемии, где обсуждал с ней государственные вопросы.
С детства я ненавидел арену. Шум, боль и все остальное. Насилие вызывало у меня отвращение. Вопли зрителей резали мне уши, как и рев труб, усиленный акустической системой колизея, но голос диктора перекрывал и то, и другое. Запах немытых тел, смешанный с ароматом жареного искусственного мяса и металлическим привкусом крови, терзал мое обоняние ничуть не меньше, чем крики истязали слух.
И все же сильней всего меня ранило само это преступление против жизни, бессердечная утрата человечности. Я знал, что сражавшиеся были рабами, и, возможно, это оправдывало насилие в глазах многих. Но я только что видел, как летучий ксенобит растерзал в клочья трех человек, а дети на трибунах визжали от страха и возбуждения. Обнаженные по пояс мужчины, чьи тела были разрисованы в красно-золотые и красно-черные цвета, хлопали друг друга по плечам и наливались дешевым пивом, громко смеялись и оглушительно вопили, наслаждаясь зрелищем. Вид крови угнетал меня даже больше, чем новости о расправе на Цай-Шэнь, потому что здесь было что-то близкое, реальное. А люди радовались. Я часто задумывался, что подумали бы предки о нас и нашей страсти к насилию. Я слышал, что поколение, погубившее Старую Землю, порицало насилие в повседневной жизни. Какая ирония, именно те, кто развязал ядерную войну, управлял лагерями для беженцев и портил экологию, отказывались смотреть на кровавые развлечения. Возможно, они назвали бы нас варварами, те люди из глубокой древности.