Вода показалась мне вкуснее лучших отцовских вин. Я уже знал, что услышу в ответ, но продолжал:

— Я ее не вижу.

Лицо Гибсона превратилось в тонкую маску, скрывающую боль.

— Леди Лилиана все еще в своем летнем дворце в Аспиде.

Я произнес слабое «ох», скорее просто выдох, чем сьельсинское слово, обозначающее «да». Аспида, с ее садами и чистыми прудами. Я подумал о покоях матери, наполненных слугами и женщинами.

— Мне тоже хотелось бы, чтобы она была здесь, — сказал Гибсон, потирая глаза.

В нем чувствовалась глубокая усталость, словно он просидел здесь все эти дни.

«Пять дней, — напомнил я себе. — Слишком много».

— Ради тебя она должна быть здесь, — добавил он.

Я сдвинул брови. Не его дело решать, как должна поступить моя мать. Но это был Гибсон, и поэтому я не стал пререкаться и сменил тему:

— Насколько все плохо?

— У тебя полностью раздроблена правая рука, сломаны пять ребер и серьезно повреждены печень, поджелудочная железа и почки. — Гибсон недовольно поморщился и расправил свою одежду. — И нельзя сказать ничего определенного о травме головы. Это нужно выяснять постепенно, иначе ты опять все испортишь.

Слабо кивнув, я откинулся на подушки, и глаза сами собой начали закрываться.

— Что со мной случилось?

— Ты ничего не помнишь? — нахмурился схоласт. — На тебя напали. Какие-то подонки из складского района. Мы проверили записи камер наблюдения и вычислили их, — он указал подбородком на стол, — префектами руководил Эрдиан. Они нашли твое кольцо.

Я проследил за его взглядом. Вот он — мой перстень-печать с лазерной гравировкой дьявола на оправе, лежит в куче странных медицинских инструментов. И терминал рядом с ним.

— Вижу, — пробормотал я и приподнял голову, чтобы выпить еще воды.

Странно, что, когда вода не особенно нам нужна, она кажется безвкусной, как воздух. Мы не замечаем ее вкуса, ее превосходного вкуса, пока не начнем страдать от жажды.

— Их убили? Всех троих?

Гибсон лишь кивнул в ответ.

— Сэр Робан вовремя нашел тебя. И принес назад. Вместе с твоим лейтенантом.

— С Кирой?

Забыв об осторожности, я снова попытался сесть и тут же пожалел об этом — боль пронзила меня.

Гибсон затих, и на мгновение мне показалось, что он сам упадет в обморок, словно нарколептик, сраженный глубочайшей усталостью. Но когда боль успокоилась, я увидел, что он открыл глаза и наблюдает за мной.

— В чем дело? — спросил я и поморщился, неловко повернувшись и дернув корректирующее устройство, которое Тор Альма закрепила на моих ребрах.

Схоласт вздохнул, поправляя манжету длинного рукава:

— Твой отец хочет видеть тебя, как только ты будешь в состоянии.

— Скажите ему, пусть приходит, — машинально огрызнулся я.

Это было очень обидно. Ни родителей, ни Криспина рядом со мной. Только Гибсон, мой наставник. Мой друг.

Слабая улыбка едва затеплилась на его морщинистом лице, и он похлопал меня по плечу покрытой пятнами рукой.

— Ты же знаешь, Адриан, твой отец — очень занятой человек.

— Меня пытались убить! — Я показал на повязку вокруг ребер. — Думаете, он не мог найти время, чтобы проведать меня? Он вообще приходил? Хотя бы раз? А мать?

— Леди Лилиана не соизволила это сделать, нет. — Гибсон шумно втянул воздух. — Она велела уведомить ее, если тебе станет хуже. Что касается твоего отца… то…

Это все, что мне нужно было услышать.

— …То он очень занятой человек, — закончил я его фразу.

Слова были пустыми и хрупкими, словно ударопрочное стекло, пробитое пулей, осколки которого не осыпались лишь до тех пор, пока кто-нибудь их не потревожит.

— Твой отец… просил тебя подумать, как твои повреждения отразятся на репутации вашего дома.

Я навсегда запомнил, как Гибсон отвел взгляд, произнося эти слова, запомнил и то, какую боль они мне причинили.

Потрясенный, я зажмурился, стараясь сдержать подступившие слезы. Одно дело — понимать рассудком, что родители не любят тебя, и совсем другое — почувствовать это.

— Он велел вам так сказать?

Но ответа не последовало, что лишь подтвердило мою догадку. Посмотрев на Гибсона еще раз, я поразился тому, каким усталым он выглядит. Под серыми глазами старика появились темные круги, а между пышными бакенбардами проступил тонкий пунктир щетины. Я подумал, что этот человек просидел в кресле рядом со мной почти пять дней, все то время, пока я не приходил в сознание. В каком-то смысле у меня все-таки был отец, но его маску никогда не повесят под Куполом изящной резьбы.

— Вам нужно поспать, Гибсон.

— Да, теперь можно, когда я знаю, что с тобой все хорошо.

Схоласт забрал у меня воду и поставил на стол, рядом с моими вещами и медицинскими инструментами.

— Как можно скорее поговори с отцом.

— Гибсон… — Я ухватился здоровой рукой за его манжету; ремни натянулись, пальцы ослабели и онемели. — Он все отдаст Криспину.

Учитель посмотрел на меня безжизненными, словно покрытый мхом камень, глазами:

— Что он отдаст Криспину?

Не опасаясь видеокамер, микрофонов и всего прочего, спрятанного в комнате, я описал в воздухе круг ладонью и поморщился:

— Все.

Гибсон задумчиво постучал тростью по полу:

— Он еще не назвал наследника.

— Но разве он не сделал что-то вроде представления? После Колоссо.

Я чувствовал, что прав, и наверняка сжал бы руки, если бы одна из них не была заключена в рукавицу.

— Ничего похожего. — Гибсон снова постучал тростью. — После нападения на тебя и выхода твоего брата на Колоссо — а это, насколько я понимаю, было ужасно — у него не нашлось времени сказать что-то еще. Плебеи пришли в восторг от твоего брата. Я слышал, что Криспин был чуть ли не… галантным.

— Галантным? — Я едва не рассмеялся и почувствовал внезапное желание сплюнуть на пол. — Во имя Черной Земли, Гибсон, Криспин — настоящий маньяк! Да отвяжите же, черт возьми, мою левую руку, чтобы я мог пить самостоятельно!

Учитель исполнил просьбу и протянул мне стакан. Чувствительность вернулась к пальцам, и я обхватил тяжелый прозрачный пластик. Прыгающий дьявол Марло на стене словно бы усмехался, глядя на меня, и я сжал стакан с такой силой, что тот затрещал.

— Он знал! Он слышал, что сказал отец!

— А что сказал твой отец? — спросил Гибсон, наклонив трость.

Я поведал ему и о моем провале на переговорах с факционарием гильдии, и о совещании — обо всем. На мгновение я закрыл глаза и, наверное, уже в сотый раз уронил голову на пуховую подушку. А затем задал вопрос, который больше всего меня тревожил, решив, что так будет лучше, чем позволить ему и дальше терзать душу.

— Что они теперь со мной сделают?

Гибсон ответил с удивительной для такого вопроса твердостью и спокойствием, тем самым напомнив мне, что он схоласт, обученный придерживаться логики в любых обстоятельствах:

— Об этом не было объявлено. Твой отец не называл тебя своим наследником, и если дело обстоит так, как ты говоришь, то никаких юридических трудностей не возникнет. А простолюдины охотней примут Криспина, как я уже говорил. Во всяком случае, поначалу.

— Посмотрим, надолго ли.

— Адриан, — Гибсон положил легкую, как бумага, руку мне на плечо, — твой отец всегда считал тебя слишком добрым. Слишком мягким, чтобы править людьми.

— Это все из-за представительницы Гильдии шахтеров…

Я поставил стакан на подоконник у изголовья кровати и постарался перевернуться на бок.

— Нет, не из-за нее, — возразил Гибсон, опустился в кресло и откинулся на спинку; его взгляд опять соскользнул с моего лица к высокому окну. — Твой отец — хищник, Адриан. Самый настоящий хищник. И он убежден, что все лорды должны быть такими.

Я сел и скривился от боли в боку, прижав руку к медицинскому устройству.

— На этих рудниках умирают люди. Радиация, Гибсон…

Наставник, казалось, не слышал меня и продолжал говорить, не повышая голоса, — приглушенным шепотом, похожим на шорох ветра в источенных временем скалах.

— Он, твой отец, считает, что власть должна быть жесткой.

Внезапно в его тоне проявилась требовательность педагога:

— Адриан, назови мне восемь видов повиновения.

Я начал перечислять:

— Повиновение из страха перед болью. Повиновение из прочих страхов. Повиновение из любви к личности иерарха. Повиновение из преданности трону иерарха. Повиновение из уважения к законам, людским и божественным. Повиновение из благочестия. Повиновение из жалости. Повиновение из почитания.

— Какое из них самое простое?

Я моргнул, поскольку ожидал более пугающего вопроса.

— Из страха перед болью.

Только это ему и было нужно, чтобы я почувствовал весомость сказанного.

— Закон рыб, — улыбнулся Гибсон. — Совершенно верно. Так правит твой отец, и Криспин будет править так же. Вот почему отец доверяет ему больше, чем тебе. Понимаешь? Он делает тебе комплимент, хотя сам не догадывается об этом.

Не найдя, что ответить, я с негодованием отвернулся. Все это было нехорошо. Неправильно.

— Так нельзя управлять людьми.

— Все, чего хочет твой отец, — это давить. Получить от этих рудников как можно больше, чтобы купить у Имперской канцелярии титул барона и возвысить свой род над домами других пэров.