— Никаких трудностей с транспортным контролем?

— В этом жалком захолустье? — фыркнул штурман. — Не слыхал о таком.

Он с усмешкой обернулся к Деметри:

— Но я все же отрубил связь. Тошнит от их болтовни.

На мгновение он замолчал и включил серию голубовато-белых голограмм, повисших в воздухе. С легкостью, дающейся долгой практикой, он покрутил пальцами под светящейся масштабной сеткой и заговорил, обращаясь к пустому месту прямо перед собой, а корабельная система связи унесла его голос к гомункулу и тем, другим, мимо которых мы прошли.

— Если вы еще не пристегнулись, болваны, то сейчас самое время.

Корабль качнуло опять, и он прыгал на волнах добрых две секунды. Я повалился боком в низкое аварийное кресло. Джуно попыталась удержать меня — каким-то образом сама она умудрилась остаться на ногах. Кресло оказалось достаточно ровным и длинным, чтобы я мог развернуться в нем и пристегнуть ремни.

— Закрываю купол! — сказал Деметри и потянулся мимо второго пилота к небольшому рычагу.

Его пальцы заплясали по выгнутой консоли, словно по клавишам пианино, и музыка по-прежнему вопила и грохотала, когда лепестки обшивки сомкнулись над куполом и оставили нас в темноте. Я был очарован этой механической точностью — на такой огромной скорости — и совершенно забыл, что вижу пейзаж моего родного мира в последний раз. Он исчез, как исчезает свет в диафрагме камеры: сначала разделился на клинья, затем превратился в щелки и сменился тьмой. Делос пропал из вида, и внутренность купола заполнили голографические графики нашей траектории, корабельная телеметрия и пульсирующий скрежет музыки Бассема.

А потом началось: слабое ощущение, будто мои внутренности проваливаются в беспросветную бездну, ярость расположенных на корме сдвоенных термоядерных двигателей. Мы взлетели. Поднялись по невидимой кривой в темноте к еще большей темноте впереди. Чего бы я не отдал за возможность посмотреть в иллюминатор в этот момент!

— Мальчик, ты ощутишь это через пару мгновений! — крикнул Деметри, заглушая грохот музыки и рев термоядерного пламени.

Он не ошибся. Ускорение навалилось внезапно, как будто ужасный сапог придавил меня к креслу. Я сидел лицом к оси корабля, под прямым углом к вектору тяги, и голову мою прижало виском к подголовнику. Я чувствовал, как мышцы цепляются за кости, ощущал всю тяжесть этих крюков из плоти; Делос не хотел отпускать меня. Картина перед глазами размылась, оплывая, как горящая свеча. Я застонал, но мой стон потерялся в реве фальшивящей гитары и мерзкого голоса, ревущего из корабельной консоли.

А затем все кончилось, растворилось в пустоте. Даже музыка прекратилась.

— Эй! — рявкнул штурман, толкнув капитана в плечо. — Я, вообще-то, это слушаю!

— А нам нужно убедиться, что никто не рассердился на то, что мы стартовали без разрешения, но я не могу сосредоточиться под этот skubus, который ты называешь музыкой, — огрызнулся в ответ Деметри, используя джаддианское слово, означающее «дерьмо».

Он пробежался пальцами по кнопкам пульта и скорчился, пытаясь рассмотреть информацию на экране.

— Не вижу никаких запросов. А ты?

— Пока ничего, — покачал головой Бассем, — но нам еще лететь несколько часов, прежде чем мы сможем уйти в варп. — Он с любопытством оглянулся на меня. — Я слышал, ты сказал Салту, что этот парень королевской крови?

Он перебросил рычаг, который до этого трогал Деметри, отстегнул ремни и повернулся вполоборота, чтобы лучше разглядеть меня.

— А ты не боишься, что ООС сядут нам на хвост?

— Орбитальные силы? Нет, не сядут, если те коды, которые передала нам леди, окажутся верными, — парировал Деметри. — Держи их про запас, если кто-то нас вызовет. Не хочу привлекать к себе внимание раньше времени.

Я почти ничего из этого не слышал, отвлеченный не тем, что происходит, а тем, что исчезло. Гравитация. Я висел в невесомости, удерживаемый ремнями, и, расслабив руки, наблюдал, как они плывут, словно щепки, в воздухе передо мной.

Невольно рассмеявшись, я спрятал лицо в ладонях. В соседнем кресле отстегнулась Джуно и выглянула из-за подголовника, чтобы посмотреть на меня.

— Почему ты смеешься? — спросила она, сдвинув брови, и обернулась за поддержкой к Деметри.

Капитан не смотрел на нее, набирая на пульте команду открыть купол. Только теперь я заметил, что рев двигателей стих, а далекий металлический звон подчеркивал тишину, установившуюся после того, как отключили термоядерный реактор и сняли радиационный поглотитель. Я не слышал его раньше, но, когда исчезли все прочие шумы, он звучал в моих ушах так же отчетливо, как колокола Капеллы. А там, где несколько минут назад диафрагма закрыла от меня свет моего мира, теперь разверзлась темнота, полная и абсолютная.

Я отнял руки от лица, надеясь, что справился с эмоциями. В ушах у меня зашуршал голос Гибсона, так близко, что я почти почувствовал дыхание наставника над моим плечом: «Радость — это ветер, Адриан. Она может подхватить тебя и в ту же секунду бросить на скалы».

Я зацепился за первую часть этого высказывания и прошептал:

— Радость — это ветер.

— Извини, что?

Невесомость внезапно пропала, когда включилось поле подавления. Я никогда прежде не ощущал его вне влияния гравитации Делоса и пользовался им только для того, чтобы нейтрализовать инерцию при полетах с большим ускорением, а потому оказался неподготовленным к этому болезненному состоянию. Мои руки опустились, а тело вжалось в кресло. Меня словно бы завернули в тугую влажную простыню. Те немногие незакрепленные предметы, что плавали в воздухе — световое перо, пустая банка из-под какого-то напитка, колода игральных крат, — все упало на пол, но я еще чувствовал невесомость. Компенсирующее поле не было настоящей гравитацией, и даже искусственной не было. Оно только придавливало тебя к палубе, как бабочку под стеклом.

Внезапно почувствовав слабость, я пробормотал:

— Кажется, меня сейчас стошнит.

Джуно мгновенно достала бумажный пакетик, я поднес его ко рту и осторожно вздохнул.

— Что там за чушь насчет ветра? — спросил штурман, оборачиваясь и отстегивая ремни.

Я смотрел мимо него, на невыразимую красоту космоса: вечного, недоступного и чистого.

— Так говорил мой наставник, — ответил я.

Трое маркитантов по-прежнему глядели на меня, и я добавил:

— Он был схоластом.

Бассем почему-то насторожился, а Деметри и Джуно дружно кивнули:

— Это объясняет цель твоего путешествия.

— То есть? — спросил штурман.

— Мальчик, — указал на меня пальцем Деметри, — отправится под лед до тех пор, пока мы не сядем на Тевкре.

— Об этом я уже слышал, — сердито проворчал Бассем, встал и с кряхтеньем разогнул спину.

Независимо от происхождения, он был выше меня — почти таким же высоким, как мой отец, — и прекрасно понимал это, о чем нетрудно было догадаться по тому, как он смотрел сверху вниз на меня и капитана.

— Но при чем здесь hudr? — спросил он.

Я удивленно заморгал. Никогда еще мне не приходилось слышать, чтобы схоластов так называли. «Зеленые».

— Мы собираемся сесть в Нов-Сенбере, — объяснил Деметри, переключившись на джаддианский, а затем показал рукой в мою сторону и вернулся к галстани: — Наш друг хочет стать худром.

Бассем нахмурился, вокруг его губ собрались глубокие складки.

— Зачем?

В его голосе слышалось глубокое, почти осязаемое отвращение, хлестнувшее меня, словно пощечина.

Я ответил не сразу. Почему-то не мог смотреть на этого крупного человека, а уставился на диск планеты, четко различимый сквозь прозрачный купол. Делос. Его серые моря широко растянулись под нами, и жалкие кучки белых облаков подчеркивали эту одноцветность. Разнообразие вносили только участки суши: кое-где бурые, а где-то темно-зеленые или охряные. Мышиного цвета, яростно-рыжего и темного, как жженая умбра. Я вспомнил глобус отца, стоявший на столе его кабинета в капитолии префектуры. С такой высоты было нетрудно убедить себя, что это просто глобус, а не настоящий мир. Казалось, отец в любой момент может снова ударить меня по лицу, и кресло — не аварийное, а то самое, из красного дерева, — затрещит подо мной.

Наконец я сказал, пожав плечами:

— Это лучше, чем Капелла.

— Хочешь, чтобы тебе вышибли мозги? — спросил Бассем с неприязнью, застывшей на его ранее приветливом лице. — Чтобы твою голову набили всякими устройствами?

— Все совсем не так! — Я вскочил и сердито посмотрел на крупного пилота. — Никакие они не демониаки. Их просто обучают столетиями, чтобы мозг работал лучше, эффективнее.

— И чтобы превратиться в бездушных болванов, вот что это значит. — Он оглянулся на капитана. — Не нравится мне это, босс.

Деметри ухмыльнулся и вытянул руки, словно Пилат над чашей с водой.

— Ну, тебе, Бассем, оно и не должно нравиться. Мы получим за полет девять тысяч, и все, что от нас требуется, — это доставить парня до места.

Глава 21

Внешняя Тьма

Ясли для фуги выстроились вдоль стены корабельной медики, и что-то в них — возможно, то, что они стояли, как колонны, или холодный туман в помещении — напомнило мне мавзолей моих предков под Обителью Дьявола. Их было двенадцать, с полуцилиндрическими колпаками из темного стекла, тускло сверкающими металлическими корпусами, огнями индикаторов красного, зеленого и глубокого фиолетового цветов, мерцающими в ритме, который я так и не смог уловить. Две криокапсулы были заняты, их колпаки покрылись инеем, бело-голубые голограммы фиксировали жизненные показатели. Остальные стояли пустыми. Я вспомнил, как нес погребальный сосуд бабушки с плавающими в голубой жидкости невидящими глазами, и снова услышал «кап-кап-кап» воды, падающей с известняковых сталактитов, что свисали с высокого потолка над безупречной чернотой надгробных памятников. Я вздрогнул и обхватил себя руками.

Конец ознакомительного фрагмента