Перед тем как лечь, я проверила дверь. Несколько раз. Глупо, конечно. Ведь это обычная подростковая ссора. Ничего страшного. Но я по своей натуре очень пугливый человек. Так всегда было и, наверное, так и будет.

Прежде чем уснуть, я в последний раз проверила смартфон. Время 02:44. Никаких новых эсэмэсок. Зашла в мессенджер. Здесь подавно не оказалось новых сообщений. Я обновила страницу. И следом обновила еще раз. О боже, Силла, с чего ты решила, что он тебе напишет — забудь.

Отложила смартфон в сторону и закрыла глаза.

Здесь со мной все будет хорошо.

Обними страх, Силла. Он твой друг.

Потихоньку все наладится.

Глава четвертая

Ночь праздника летнего солнцестояния

От удара она падает вперед, обдирая коленки и ладони, которые тотчас же начинают кровоточить, как бывает, когда в детстве свалишься с велосипеда. Правда, Каролина уже не ребенок. Но ей все равно больно. Почти так же больно, как от дырки в голове.

Мир кружится вокруг нее, волосы на затылке обжигает чем-то горячим. Алая струя бежит по шее, стекает вниз на белое, купленное специально для этого вечера, платье. Потому что она хотела быть красивой.

Она ползет по острым камням, оборачивается и с ужасом глядит вверх.

— Что… что ты, черт побери, делаешь?

Она знает человека, который только что на нее напал. Но не понимает. Не понимает, почему это случилось. В ночном небе взрывается петарда, и в ее зеленом свете мелькает что-то острое и блестящее. Не нож и не топор, а… Эйфелева башня. Из стали. Дурацкая безделушка, купленная в какой-нибудь сувенирной лавочке Парижа. Ее она тоже узнает.

Каролина пятится назад. За спиной шумит море. Она спустилась сюда, чтобы искупаться. Чтобы протрезветь от холодной воды, а потом вернуться обратно на яхту и лечь спать. Но не успела даже взобраться на скалы, как на нее напали, и затылок обожгло так сильно, что ее чуть не вырвало.

Локти саднит, но у нее нет выбора. Она должна убраться прочь от человека с Эйфелевой башней. Но что она станет делать, когда доберется до края скалы? Бросится вниз, в Балтийское море? И поплывет, оставив все позади?

Но не успевает она додумать эту мысль до конца, как преследователь хватает ее за ногу. Она чувствует, как что-то завязывается узлом вокруг ее лодыжки. Веревка? Паника захлестывает ее, страх наполняет грудь, словно ветер парус. Неужели я сейчас умру?

— Что ты делаешь? Перестань! Нет, нет!

Но человек решительно завязывает веревку на ее ноге. Крепко. И в этот момент Каролина видит, к чему привязан второй конец веревки. К большой прозрачной канистре для воды. Емкостью десять литров. В таких ведрах моряки переносят и хранят питьевую воду, когда швартуются в какой-нибудь глуши, где нет жилья. Канистра доверху заполнена чем-то непонятным. О боже, неужели это бензин? Неужели я сгорю заживо?

Слезы текут по щекам Каролины, когда она мысленно видит себя окруженной языками пламени. Представляет, как лопается и шипит ее бледная кожа, словно колбасная шкурка на гриле. Голова раскалывается от боли, кровь толчками вытекает из разбитых ладоней. Ей едва удается выговаривать слова.

— У… умоляю. Не надо!

Человек берется за канистру и принимается толкать ее к ближайшему обрыву над морем. Содержимое канистры громко плещется внутри. Может, это всего лишь вода? Десять литров воды.

У самого края скалы канистра останавливается. И в тот же миг шею Каролины сжимает рука. Ее горячие слезы текут по пальцам мучителя.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Дыхание Каролины становится прерывистым.

— Так как? Совсем ничего?

Каролина делает над собой усилие. У нее должно получиться. Она не понимает, зачем она должна это сказать, но ничего другого ей на ум сейчас не приходит. Только это может спасти ее.

— Прости… прости меня.

Человек улыбается, но отвязывать ее не спешит.

— Поздно. Слишком поздно.

Каролина получает в грудь пинок такой силы, что слетает со скалы, увлекая за собой канистру.

Море поглощает ее. Тяжелая канистра быстро идет ко дну, веревка натягивается и тащит тело Каролины следом. Каролина в панике бьет свободной ногой, пытается рассечь воду руками, но большая канистра не дает ей всплыть.

В ушах шумит, солоноватая вода попадает ей в рот и дальше в глотку. Душит ее. Она кашляет, кашляет, но ничего не слышно. Она очутилась в мире, где нет звуков. Белокурые волосы развеваются над ее головой, словно щупальца морского чудовища, и призрачный свет подводного мира постепенно меркнет перед ее глазами. Легкие вот-вот взорвутся.

А потом Каролина Аксен умирает.

Глава пятая

Праздник летнего солнцестояния

Разбудил меня громкий стук. Прошло несколько минут, прежде чем я поняла, что уже не сплю. Где это я? Дома в Сёдермальме? А за окном, как обычно, бренчит и громыхает мусоровоз?

Нет, кто-то стучится в дверь. Я резко сажусь на постели и ударяюсь головой о низкий потолок. АЙ, БОЛЬНО, ДЬЯВОЛ ТЕБЯ ПОДЕРИ!!! Чердак, отныне я сплю на чердаке под самой крышей. Не забыть бы. Стук внизу между тем не утихает, так что я поспешно спускаюсь по лестнице и в последний момент понимаю, что кроме трусов на мне ничего нет. Накидываю мой любимый шелковый халат — предмет одежды, который за последние месяцы стал самым близким свидетелем моих страданий. После чего подлетаю к двери и распахиваю ее.

— О, вот и вы! Камилла, верно?

Перед дверью стоит пожилая женщина. Небольшого такого росточка, со светлыми, почти белыми волосами, одетая в широченную бирюзовую тунику, которая доходит ей чуть ли не до пят.

— Э… да?

— Рози! Я Рози — ваша соседка справа.

Она показывает рукой на соседский сад. От моего его отделяет лишь низенький заборчик, который едва достает нам до талии. Я протягиваю женщине руку.

— Здравствуйте, меня зовут Силла.

— Но на самом деле вы Камилла?

— Да, точно.

— Замечательно! Предыдущая владелица рассказала мне, что вы скоро приедете и что вас зовут Камилла. Должна же я была убедиться, что все так и есть. Мы с Анитой были довольно близки.

Я вытираю слезящиеся со сна глаза, надеясь, что пожилая женщина не слишком расстроена тем, что ее лучшая подруга съехала и на ее место заявилась тридцатилетняя. Я видела Аниту один-единственный раз на Центральном вокзале, когда она передавала мне ключи. Стильная женщина, ничего не скажешь — красный пиджак и черное каре. Она так тихо говорила, что приходилось очень близко к ней наклоняться и изо всех сил напрягать слух, чтобы ничего не упустить. Наверное, она очень застенчивая или просто все время настороже. Как и я.

— Мне очень жаль, что она отсюда уехала, — говорю я.

— Ой да ладно! Что есть то есть. Она владела этим участком почти тридцать лет. Должно быть, просто решила, что пора оставить пеларгонии в покое и вместо этого почаще ходить в кино.

Рози улыбается. Я же краем глаза кошусь на одну из моих клумб — над комковатой землей бесцветными высохшими трупиками красуются поникшие цветы. Надо как можно скорее взяться за них. И вообще, прибрать все здесь. Почистить. Показать себя умелым садоводом-огородником. Пусть даже я слабо представляю себе, как выглядит эта самая пеларгония. И как надо за ней ухаживать.

— Вы всегда спите допоздна? — интересуется Рози.

— Э… а который час?

— Половина двенадцатого.

— Ох ты боже мой! Вообще-то я так долго не сплю, но вчера долго не могла уснуть… Чаще всего я встаю в…

Но Рози тут же меня перебивает.

— Чепуха! Мне-то что, спите сколько хотите. Я просто хотела разбудить вас, чтобы вы узнали, что происходит.

Я наморщиваю лоб. Дьявол. Я что-то пропустила? Какой-нибудь субботник или нечто в этом роде? Ежегодную буллхольменскую блошиную ярмарку? И теперь все дачники меня за это ненавидят? И собираются вышвырнуть меня прочь из своего кооператива? Я чувствую, как начинаю усиленно потеть под своим халатом.

— Простите, что я пропустила?

И тут Рози наклоняется ко мне. От нее пахнет кофе. Почти шепотом она произносит:

— Случилось нечто ужасное.

Я чувствую, что уже совсем ничего не понимаю. Только качаю головой.

— Что вы имеете в виду?

— На той стороне Буллхольмена найдена мертвая молодая девушка.

— Здесь? На острове?

— Точно. Ее нашли рано утром, так что, судя по всему, она умерла ночью. Очевидно, это была одна из устричных невест.

Я тупо таращусь на Рози. Такое чувство, что она забросила меня в темную пещеру, из которой я сама без веревки и карманного фонарика должна найти выход.

— Устричных…

— Ох, простите, порой я несу такой бред. Водится за мной такой грешок. Вы мне иногда говорите, чтобы я заткнулась. Ей-богу, я совершенно не обижусь. Устричными невестами мы обычно зовем всех этих богатеньких девочек из гавани. Подростки, которые каждый год с семьями приезжают сюда на лето. У них такие вычурные яхты, а по ночам они в основном ругаются.

— А. Понятно.

— И теперь одна из них мертва. Ну разве это не ужасно?

— Да, конечно, но…

— Девятнадцать лет. Представляете? Жизнь едва началась. Да еще в такой праздник. Прямо как в настоящем фильме ужасов. Аж мурашки по коже! Родные убиты горем. Впрочем, такое может случиться с каждым и…