— Это, безусловно, интересно, Рирз, а ты прекрасный рассказчик, однако я не понимаю, чем это поможет ответить на твои вопросы.
— Погоди и не перебивай! О чем я говорил?
— Первый из Вайткроу не хотел сражаться, а другие его не любили.
— О да. Слушай дальше. Первый из Вайткроу надеялся выбраться, он все искал и искал путь, метался, но так и не мог вырваться из кольца врагов. Форесты привели свое зверье, Холдбист… Да, он там был! Холдбист привел своих подданных, он мог учуять Первого Вайткроу и идти по его следам, а Редгласс следил за ним из каждой зеркальной поверхности.
И Боги пришли на помощь к бедному Первому — он был единственным, кто не желал проливать кровь и дольше всех противился низменным желаниям. Они предложили ему множество даров на выбор, тех, что он был бы способен применить, чтобы сразить врагов и навсегда освободиться от них. Однако человеколюбивый Первый сказал: «Я пойду своим путем!» — и попросил о другом даре.
Его картины, музыка и стихи, все то, что он мог создать, теперь начало сбываться. Он нарисовал сучком на земле картину, в которой Холдбист возвращается в свои края, и Первый из моего рода ушел. Первый Вайткроу написал рядом короткое стихотворение о том, как Редгласс вспоминает о своих делах и решает вернуться домой и более не покушаться на жизнь Вайткроу. И Редгласс ушел. На своей излюбленной лютне Первый из Вайткроу сыграл и спел песню о решении Фореста оставить его владения, увести своих верных друзей прочь, и Форест ушел.
Боги сказали Первому из Вайткроу, что он впечатлил их и убедил в своей искренности. И они оставят ему этот дар, усилят его и дадут возможность убивать. Но твой прародитель отказался. Он поблагодарил Богов и попросил оставить дар лишь как защиту, и взял с Богов слово, что те не будут предлагать ни ему, ни его потомкам лишать кого-либо жизни. Твой прародитель не хотел походить на других первых, любящих воевать. И тогда Боги даровали Первому Вайткроу женщину — сама Богиня Сотворения создала ее. Дева была прекрасна, а их с твоим предком дети унаследовали лучшее от матери и отца.
Сын Рогора шумно выдохнул, наверное, он устал от столь длинных речей.
Вихт молчал и смотрел вперед, до озера оставалось совсем немного. Слова друга удивляли, вселяли сомнения, и обрывки мыслей, что вертелись в голове, никак не желали соединяться воедино.
— Это очень интересная легенда, Рирз, — аккуратно начал южанин. — Однако я не могу понять, зачем ты поведал ее мне. Лишь из-за красоты?
— Нет, я не уверен, что она полностью лжива. Твоя поэма натолкнула меня на размышления, еще тогда, по дороге обратно, я думал, что все произошедшее — странно, а теперь…
— Я могу говорить с тобой откровенно?
— Да.
— Я бы не хотел обижать тебя, Рирз. Ты прекрасный человек и мой хороший друг… О, и мы дошли до озера!
— Не уходи от разговора. Ты считаешь меня глупцом?
— Нет.
— Не лги мне.
— Нет! Ты один из самых умных людей, что я встречал, но ты чрезмерно… Любознателен и впечатлителен, — подобрал наконец слова Вайткроу.
— Я предлагаю тебе проверить. Мы ничего не потеряем.
— Проверить? Но как?
— Напишешь свою поэмку о ерунде, которая тем ни менее не способна случиться на самом деле, и мы посмотрим. Попробуем пару-тройку раз, и если я ошибся, то перестану донимать тебя подобными разговорами. А если нет — мы еще вернемся к этим легендам. Что думаешь?
— Почему бы и нет?
На знакомые голоса из озера показалась голова. От макушки до шеи водоземы выглядели совершенно одинаково, женщина не отличалась от мужчины, пока не представала пред взором хотя бы до пояса — Оафи, как и другие, имела на голове лишь некоторое подобие плавника и шипы, что складывались в небольшой бугор, как только кожа высыхала.
Рирз же каким-то образом отличал своего верного друга от его спутницы.
— Оафи, я рад тебя видеть! А где Амфи?
— Ты принести дар? — меркантильно поинтересовалось существо.
— Я принес тебе вот это. — Рирз достал из кошеля бусы из блестящих полудрагоценных камней.
Оафи подплыла ближе и протянула руку. Получив подарок, она нацепила его на шею, облизнула камень, попробовала его на зуб, а после выпятила зубы на всеобщее обозрение — ее спутник научил ее улыбаться.
После она поспешно скрылась в воде. Через минуту выплыли уже две одинаковые головы, и радостный Амфи начал выбираться на берег, переваливаясь.
— Риис! Риис! Риис! Вих! Вих! — Он так и не научился правильно произносить их имена, но ему это было простительно. — Вы плавать со мной?
Зейир
Брат ждал его в обеденном зале.
Дарон Флейм едва виднелся за блюдами, числа которым, как казалось Зейиру, не было. В центре стола расположилось поражающее своими размерами блюдо с увесистым раскормленным поросенком. Прежде чем зажарить, свинью распотрошили, все съедобные внутренности вынули и перемешали с топленым жиром, сыром, орехами и травами, что поставляли Дримленсы. Затем этим нафаршировали поросенка, зашили и долгие часы готовили, чтобы после он украшал стол правителя земель. Вокруг приготовленной туши стояли горшки с топленым жиром, в котором плавала смесь из частей свиных ног, ушей, языков и хвостов, приправленная многочисленными корнеплодами. Рядом с этим великолепием стояло несколько небольших плошек с медом, травами и сыром. Это традиционное блюдо Флеймов у всех южных лордов вызывало ужас.
Кажется, дядю нынешнего правителя рода Вайткроу, Ктума, когда тот в юности прибыл на свадьбу Дарона Флейма, настолько впечатлили привычные Флеймам яства, что он не смог сдержать в себе завтрака, а после поспешно отправился на прогулку и более на пир не возвращался.
Сам Зейир в походе скучал по вкусной еде и сервировке, но даже он, привыкший есть от пуза и когда пожелает, понимал — одного поросенка им с братом бы вполне хватило. На столе Дарона же традиционное угощение почти терялось на общем фоне.
Зато не терялся сам правитель — его живот за последний год увеличился в размерах. Брат утверждал, что виной этому — нервное напряжение от обвинений в похищении Рорри Дримленса, отвратительный поступок Хагсона Глейгрима и подготовка к войне. Каждый прибавленный им фунт он оправдывал чем угодно, не желая смотреть правде в глаза.
Лекари уже давно переживали за здоровье правителя и пытались втолковать ему, что он не молодеет. Зейир слышал, когда бывал в Файрфорте, как бедные ученые мужи втолковывали лорду Дарону Флейму, что необходимо есть, а от чего отказаться, и видел, как казначеи тогда совали в лицо свои папирусы с расчетами. А уж что отвечал им старший брат, было слышно еще и в городе.
— Зейир! Брат, я рад, что ты наконец-то пришел! Ты пропустил завтрак. Составишь мне компанию? Лилан в Храме, Верд… Ох, мой сын пропал, Зейир, надеюсь, он скоро вернется! Фейлн и Марла покинули меня. Ох, я не люблю обедать один.
— Я не голоден.
— Но ты не спустился к завтраку! И теперь снова отказываешься от еды. Ты… ты заболел? — Дарон отодвинул блюдо с фруктами, которое было украшено торчащими во все стороны пучками сладких стеблей, чтобы лучше разглядеть брата. — Зейир, если ты болен, я призову всех лекарей, Гроссмейстер напишет в Цитадель и мы все исправим!
— Со мной все в порядке. Я не голоден, и только.
— Ты пугаешь меня. Может, хоть вина выпьешь? Поговорим с тобой, как в старые времена. Расскажешь мне про осаду.
— Дарон, давай поговорим начистоту. Чего ради ты позвал меня? Битва выиграна, но лишь одна из многих, и я должен быть там. Там, у границ, мое место, а не за стенами Файрфорта. И ты знаешь, что я хотел заполучить себе проклятого ублюдка Глейгрима и поквитаться с ним! — Зейир вскочил на ноги. Он злился и не мог справиться с эмоциями, да и не хотел. — А ты забрал его у меня!
— Успокойся, брат, и присядь…
— Ты не дал мне отомстить за мою дочь! Ты ведь знаешь, что она больна! Из-за него, Дарон. Из-за этого человека до твоей племянницы добрались длани Бога мучений. Он наслал на нее порчу, и она, моя бедная девочка, не смогла воспротивиться этому! Ты представляешь, что ей пришлось пережить?
Зейир не хотел садиться за стол к брату и тем более разделять с ним трапезу.
Дариа страдала, лекари делали для нее все, что могли, и самым правильным выходом была бы случайная смерть. Брату правителя предлагали такой вариант, как и предлагали отправить дочь на Остров, но он не хотел. Пока Дариа рядом, пока она жива и служит для всех вечным напоминанием, любой его поступок будет оправдан.
Пламя в камине взмыло вверх, и в зале стало жарче.
— Ты переживаешь за дочь и потому желаешь морить себя голодом?
— Да пусть под землю сгинет вся твоя еда и ты вместе с ней!
Брат правителя с яростью схватился за оранжевую скатерть и дернул ее на себя. Графины, тарелки, бокалы, вилки и ложки, изысканные блюда, над которыми повара корпели не один час, — все посыпалось на пол. Жир разливался по серым плитам, в него падали орехи и фрукты, со стола падали вкуснейшие яства, в том числе и поросенок, к которому не успели и притронуться. На мгновение Зейиру стало хорошо.
— Ты что творишь?!
Правитель нелепо соскочил со своего стула — его живот запрыгал рядом с ним. Лицо Дарона покраснело, как и всегда, когда он злился. Он махал руками и тряс располневшими щеками и складками на шее, подобно разъяренному индюку.