Ксения Беленкова
Я учусь в четвёртом КРО
Посвящается любимой маме,
которая научила меня видеть в жизни главное и не изменять этому
Все события и герои вымышлены.
Любые совпадения с реальными личностями случайны.
Сентябрь
Катя Романенко Прыжок с парашюта
Я не сразу поняла, что упала. Мгновение назад лестница была под ногами, а теперь поднималась над головой. Она летела всё выше и выше…
Много голосов и много слов, ставших вдруг непонятными, будто со мной говорили на иностранном языке, но разве это возможно? Тут же закружились-заплясали лица: очень смешные, как в кривом зеркале. Я вглядывалась, стараясь узнать их, но в голову лезло что-то совсем другое, как будто более важное и нужное. Вокруг были чужие жизни, а внутри билась моя собственная. Мне показалось, что я кувырком выпала из далёких придуманных историй в свою — настоящую. Впервые увидела себя так ясно: я всё смотрела, смотрела, смотрела и не могла наглядеться…
Из новой школы мы с мамой обычно возвращались через парк Покровское-Стрешнево. И каждый раз считали, кого встретим чаще — детей в колясках или хозяев с собаками. Ещё в начале сентября, сразу после переезда, мы договорились: если встретим в этом парке больше колясок — мама родит мне братика или сестричку. А если увидим больше собак — купит щенка.
— Мам, парк похож на твою юбку! — сказала я.
— Это ещё почему?
— Ты посмотри, он совсем такой же — серый с золотом.
Мама подняла голову к влажному голубиному небу, ветер рванул кленовые листья. Один из них, самый золотой, запутался в её летящих волосах.
— Мама, ты же теперь кленовая королева! — засмеялась я. — Даже корону принесло.
Мама тоже заулыбалась и воткнула кленовую корону мне в косу. В тот день колясок мы встретили больше, чем собак. Я была такая счастливая и почти что забыла о новом классе…
Мне сказали, что я пойду в четвёртый КРО [Чекпойнт Чарли (англ. Checkpoint Charlie) — американский контрольно-пропускной пункт на границе Восточного и Западного Берлина. — Прим. авт.], потому что почти весь третий класс проболела и плохо написала переводные контрольные. Ребята в коррекционном оказались странные: здесь было всего девять человек, но большая, как медведица, учительница еле с нами справлялась. Она вечно металась от парты к парте, рассаживая всех по местам.
Один светленький мальчик с голубыми глазами все перемены напролёт ползал по классу, а на уроке мог забраться под стол и начать визгливо лаять. Другой — тощий и изогнутый, как палка грибника, — постоянно хулиганил и любил драться со всеми подряд, даже с кулером. Но чаще доставалось его соседу по парте, который непонятным образом перемещался внутри растянутой водолазки, так что из рукава запросто могла выскочить голова. На побои он почему-то никогда не жаловался, будто был достоин их. Кроме меня в классе училась всего одна девочка, зато рыжая и очень весёлая. Стоило ей открыть рот, как она сразу начинала хохотать. И тогда просыпался всклокоченный молчаливый мальчик, который всегда лежал на задней парте. Ещё двое ребят сидели прямо перед учительским столом и постоянно кричали друг на друга. Один из них, пухловатый, с прозрачным бобриком на голове, невероятно размахивал слюнявым языком, так что брызги прилетали на мою парту. Второй в спорах зачем-то перебирал всех известных ему актёров. Глаза у него были навыкате, как у рыбы телескопа, и к тому ещё ирокез, торчащий вверх плавником намыленных волос.
Но самым необыкновенным был девятый ученик: он почти никогда не ходил на уроки, всё время ухитрялся прогуливать. Первые две недели я лишь слушала про него невероятные истории от одноклассников. И вот однажды мне всё же удалось познакомиться с ним. Тогда я и не знала, что эта встреча перевернёт мою жизнь…
— Он выпрыгнул в окно! — кричал, выпучивая рыбьи глаза, Сашка Воронков.
— С парашюта прыгал, что ли? — обрызгал его слюной Вова Сяткин и сам высунулся наружу. — Второй этаж — высоко…
— Парашют не успел бы даже раскрыться, — из водолазки вынырнула голова Миши Гришина. — А ещё, Сяткин, тебе пора бы знать, что с парашюта вообще никогда не прыгают! Это же глупость какая-то…
— Много понимаешь, да? — Сяткин недовольно зыркнул на Гришина. — Это почему ещё с парашюта не прыгают?
— Потому что прыгают с парашютОМ! Если с парашюта прыгнуть — сразу кранты.
Но Гришина уже никто не слышал, внизу появилась пляшущая фигурка, которая махала ребятам рукой.
— Крендель! — захлопала в ладоши Марта Кобылянская. — Жив! Живё-ха-ха-ха-нек!
Мне стало жутко любопытно, как же выглядит мой одноклассник, который умудрился убежать с урока прямо через окно. Я тихонечко пристроилась рядом с Мартой и смогла выглянуть во двор. На школьном участке, прямо по газону между желтеющими кустами, прыгал плечистый мальчик. Он строил смешные рожи в наше окно и показывал пальцами всякие знаки. В моей прошлой школе не было ни одного такого смелого ученика, даже слегка похожего не нашлось бы. Там почему-то ребята жутко боялись учителей, а здесь всё было наоборот! Тут я увидела, как наша классная Анна Жановна тоже вышла из школы во двор и поспешила в сторону Кренделя, смешно переваливаясь с боку на бок.
— Сейчас поймает, — прошептала я испуганно в оттопыренное ухо Марты Кобылянской. — И что тогда ему будет?..
— А ничего ему не будет, — сказал с задней парты Сеня Шпица, потом лениво повернулся на другую щёку и продолжил спать.
— Не поймает! — хлопнул длинной ладонью по стеклу Гоша Порочкин. — Спорим?
— Спорим! — тявкнул из-под парты Димка Пирухин. — Схватят как миленького!
Тем временем Крендель пробежал за кустами и, пока Анна Жановна перелезала через бордюр на газон, мигом махнул к заборной решётке. А там уже и свобода за калиткой притаилась. Но нет, смотрю, в калитку предупредительно протиснулась наша огромная охранница — кажется, даже застряла в ней широкими боками. Крендель голову задрал, улыбается нам победоносно на бегу, а сам с размаху ей в живот и влетел. С одной стороны, мне его очень жалко стало и обидно, что не сумел красиво смыться, но с другой стороны, я радовалась — сейчас его наконец в класс приведут!..
— Эй, Катька, ты чего такая красная? — спросила Марта и захихикала.
— Романенко в Кренделя влюбилась! — ответил долговязый Порочкин, которого никто не спрашивал.
Я не стала с ним спорить, просто отошла от окна и села обратно за свою парту, а уже оттуда покрутила пальцем у виска. Чем громче буду возмущаться, тем сильнее прицепятся, — я этих ребят уже раскусила. Лучше тихо отсидеться, тогда они через пять минут всё забудут: памяти у них мышь наплакала. Как школьный психолог вчера сказала: долговременной вовсе нет, а кратковременная — просто мгновенная. Пока я об этом думала, все обо мне и забыли. И вот в класс вернулась запыхавшаяся Анна Жановна вместе с отловленным Кренделем.
Впервые я видела его совсем рядом: странно, но вблизи он оказался меньше, чем выглядел издалека, к тому же глаза у него разбегались в разные стороны.
— Садись! — устало скомандовала Анна Жановна.
Одним глазом Крендель посмотрел на ряд у окна, другим — на ряд у стены, а сел на мой — средний, совсем близко.
— Новенькая? — спросил, повернув голову.
Я закивала и снова почувствовала, как чешутся от красноты щёки. Ни у кого в моей прежней школе не было таких загадочных глаз — даже не угадаешь, каким из них он на тебя смотрит.
— Будешь давать списывать, — сразу заявил мне Крендель и снова отвернулся.
А я поняла, что напрочь забыла весь алфавит…
— У меня двойка за диктант! — Крендель тряс перед моим носом своей тетрадью.
— Угу… и у меня…
— Зачем ты написала «бросился на утюг»? — Он тыкнул пальцем в краснючее исправление. — Видишь, как надо было: «бросился наутёк»!
— Вижу…
— Почему же ты разрешила мне списывать свой двоечный диктант?
Я пожала плечами, не зная, что и ответить. Мне было очень стыдно: Крендель так на меня надеялся и верил, а я подвела… Сама не знаю, как это получилось. Когда Крендель был рядом, со мной что-то непонятное творилось. Сначала я очень боялась, что он до меня дотронется. А потом стала бояться, что он никогда до меня не дотронется…
— Не стану больше у тебя списывать! — сказал он и вышел из класса, хлопнув дверью.
Я начала запихивать учебники и тетради в портфель, из глаз туда капали пузатые слёзы. И тут вдруг увидела катающуюся по дну шоколадку, которую мама дала мне этим утром, вытащила её из рюкзака и побежала за Кренделем. Он успел уже пройти весь коридор и был теперь у самой лестницы, болтал с какими-то незнакомыми пятиклассниками.
— Извини. — Я догнала его и протянула мировую шоколадку. — Я больше так не буду…
Взрослые мальчишки громко засмеялись, спускаясь вниз, но мне было всё равно.
— Катись отсюда! — гаркнул Крендель и побежал за ними.
Нет. Он так и не дотронулся до меня. И не взял шоколадку. Но я почувствовала, будто меня оттолкнули: лестница сама собой ушла из-под ног. Мир вдруг перевернулся и уже не был прежним…
Я всё лежала и смотрела вверх, где повис незнакомый мир, и вдруг из чужих лиц выпрыгнуло одно — необыкновенно знакомое, почти родное. Я попыталась вспомнить его имя… Как же тебя зовут?.. Почему-то в памяти завертелась кручёная булка… Крендель… Да, конечно, это был сам Слава Кренделев! Он что-то очень громко говорил мне в лоб, и я счастливо улыбалась ему. Он дотронулся до меня и даже взял из руки шоколадку. Пальцы его оказались тёплыми и сухими, даже шершавыми. Наверное, он забывал вытирать руки полотенцем после мытья. Моя мама всегда говорила насухо вытирать руки, иначе они обветрятся и покроются цыпками. А сегодня утром она, кажется, впервые в жизни забыла проверить, почистила ли я зубы. Заплетая тугую косу и чуть дёргая волосы дрожащей рукой, мама тихонько сказала мне в шею, так что стало тепло:
