2. Николай Николаевич
На скамье у стены, в просвеченной зеленоватой полутьме, обнаруживается пожилой, но моложавый чувак, аккуратный, короткая стрижка проседь пробор пиджак брови подбородок с ямкой.
Да что вы на полу-то всё! Давайте ко мне на скамейку.
Бармалей, покряхтев, привстаёт. Ничего не болит, но мышцы слегка одеревенели.
Долго сижу-то?
Пожилой пожимает плечами.
C четверть часа. Как меня впустили, так и сидите. Поздоровались трижды. Но в контакт вступили только сейчас.
У вас тоже сумку отобрали? — Бармалей.
Почему отобрали, сам отдал. Я гражданин законопослушный, — с пониманием кивает на чип. — Вас как?
Бармалей. Пётр Бармалеев.
Николай Николаич… Я вам сочувствую, — подобие улыбки, — но сам я, знаете, не спорщик… Считаю, что рамке виднее, и вообще — им там виднее. Сказали сидеть, значит, надо сидеть. Если биометрические показатели — тут лучше перестраховаться. Царь-то, он у нас один всё-таки, уж какой ни на есть. Так что лучше посидеть. Хотя вы со мной, наверное, не согласны.
Не согласен. Я бы лучше пива выпил. Меня-то точно из-за чипа. Чип старый, меня восемь лет назад нормализовали. Технология ещё внове была, поставили титановый. Теперь техобслуживание надо проходить, а я не прохожу, вот он и запищал.
А-а, — кивает Николай Николаич с пониманием. — Восемь лет назад, это значит, ещё когда акции протеста, когда с белыми ленточками ходили… Старая техника часто даёт сбои… А я почему запищал, даже и гадать не хочу. Вроде я самый что ни на есть скучный, обычный. А думаю, просто дело в том, что я вместо брата приехал, по его билету. Хотя это не воспрещается, но другой причины я просто не могу придумать.
В окошках под потолком видно только небо, но слышно много разной жизни: лают собаки, смеются девицы, визжат купальщики (озеро рядом). От этого спокойней, но и досада берёт.
Вместо брата? Ваш брат не смог, и вместо него приехали вы?
Не смог, да… Умер мой брат, — Николай Николаич, рассеянно. — Неделю назад…
Неделю назад. Соболезную.
Да… Это же не просто брат, это самый близкий человек мой, — Николай Николаич озирается. — Я… вообще не очень, конечно. Простите. На мне его ботинки вот. Пиджак его, — растерянно берётся за лакцаны. — Он директор был конторы нашей. Его обязали ехать. Он умер, а билет остался.
Вносят две тарелки жиденькой ухи, два куска хлеба и две чашки чаю. Обед. И сразу уходят.
…меня старше был на пять лет, — говорит Николай Николаич, прихлёбывая уху — Выше и крупнее. Поэтому пиджак его, — берётся за лацканы. — Я пиджак этот… на помойку пошёл выбрасывать
ну чего тут такого
от него много осталось пиджаков
некоторые я ношу
а некоторые мне не подходят, этот видите не по размеру — крупнее был брат-то мой
иду, иду, и… жалко пиджак
думал его повесить как-то интеллигентно
а некуда
грязное всё на помойке-то
ну и я
не могу решиться, держу его всё в руках
сентиментальность, знаете, проняла какая-то
а тут парень идёт
и по комплекции — вылитый Георгий!
(Так моего покойного брата звали.)
я к нему
протягиваю пиджак.
смотри! — говорю. — Пиджак какой новый! Хороший!
хочешь? Отдам! Даром отдаю!
а парень от меня шарахнулся почему-то.
Шарахнутый какой-то, точно.
С прибабахом.
А вы не хотите пиджак? — спрашивает Николай Николаич и окидывает взглядом Бармалея. Вы смотрю тоже крупный такой. Может, подойдёт? Померьте!
Подумаю, — говорит Бармалей сочувственно.
(а тут дверь снова открывается и —)
3. Паскаль
пятясь
как
паук-косиножка
дичась и чудясь
озираясь с ужасом
в келье
появляется
ИНОСТРАНЕЦ
сначала белые кроссовки
потом двухметровый сам
потом взъерошенный и молодой
потом большие добрые глаза
потом бородка и носяра
потом в руках тарелка с ухой — выдали, значит, пожрать
видит Бармалея, видит Николая Николаевича, говорит:
Привет! — испуганно улыбается.
Шпарит он по-русски здорово, только всё время пригибается: келья высокая, а ему кажется низкой.
Паскаль, — ставит тарелку на стол, вытирает руки о штаны (расплескал уху на руки), аккуратист Николай Николаич вытягивает из кармана мятую бумажную салфетку. Рукопожатия.
Я правильно всё понял, что рамка заподозрила нас в том, что мы по своим биометрическим показателям похожи на каких-то террористов, которые могут сделать что-то против государя императора?
Вы правильно всё поняли, — Бармалей. — Скажите, а вы сумку сами отдали или у вас её отобрали?
А у меня не было сумки. Все вещи в рюкзаке, я его на этой оставил… как его… на рамке, проходил без него, рюкзак забрал Франсис, все вещи у Франсиса.
Это вам повезло.
Да, да, мне везёт!
А вы паломник, что ли?
Да-да, паломник… А что значит паломник?
Человек, который путешествует по святым местам.
А-а… Да-да… Нет-нет.
я не паломник
я путешествую не по святым местам,
а я просто путешествую с группой людей с Down Syndrome
мы из Москвы
то есть мы с Франсисом из города Клермон-Ферран
Европа. Франция. Провинция Овернь. Шины «Мишлен»
работали там раньше на заводе
но мы волонтёрим в Москве уже шестой год
знаете — центр «Даунсайд ап»
социализируем и адаптируем людей с Down Syndrome
огромным успехом пользуется наша реабилитация, людей всегда не хватает
в России ведь почему-то — когда ещё дети — это да, это уже есть
но что они у вас тут взрослыми делать будут?
Вся эта ваша реабилитация — к чему она взрослому человеку с Down Syndrome
если он не может здесь ни жить самостоятельно
ни работать самостоятельно
ну вот, а мы их везде — не только работать
не только сувениры там изготавливать или вязать шапки или носки
мы их по-разному трудоустраиваем (жестикулирует)
и жить учим отдельно от родителей
и путешествуем вместе
кругозор, всё
ну мы любим Россию
хотя часто ездим к себе
но больше половины времени мы проводим тут
привезли ребят на коронацию
а на рамке меня остановили
теперь Франсис с ребятами один
справится, конечно
но сложновато будет
Ни хрена себе, — говорит Бармалей. — А из учеников ваших, значит, никто не запищал? И ваш коллега Франциск не запищал? Хотя у него стигматы?
Нет, только я, а у меня ни стигматов, ни Down Syndrome. Ха-ха! — Паскаль беззаботно смеётся. — Стигматы! — и тут же омрачается, хмурится.
Мы и сами толком не знаем, в чём дело, Паскаль, — говорит Бармалей. — Что-то биометрическое, надо думать. У меня в виске, видите, чип Управления Нормализации, но дело явно не в нём. А Николай Николаич приехал по билету покойного брата, но вроде бы это тоже не запрещено.
А! Я из Европейского союза, может, дело в этом? — догадывается Паскаль.
О, точно! — говорит Бармалей. — Стопудово дело в этом.
Паскаль недоверчиво смотрит на него.
Ирония, — распознаёт он.
Угу, — говорит Бармалей.
А вы, конечно, не знаете, сколько нас продержат.
Пока царя не коронуют, — говорит Николай Николаич. — Потом отпустят.
Это вам сказали так? — Бармалей, к Николаю Николаичу.
Ну это было бы логично и естественно, — Николай Николаич.
А-а, — говорит Бармалей. — Ну да. Логично — это да. Естественно — совершенно согласен. Я бы даже так выразился — нормально… Видите ли, Паскаль, Николай Николаич утверждает, что он самый нормальный человек на свете. Я вот про себя такого сказать не могу. А вы?
Я не говорил «нормальный». Я говорил — «самый обычный», — поправляет Николай Николаич, достаёт носовой платок и тщательно протирает стол.
Ну обычный или нормальный, это без разницы, — продолжает Бармалей. — Я к тому, что рамка-то на нас запищала, значит… Значит, господа, нам с вами придётся вместо пива пить коньяк. Не то чтобы он был хороший, но он обычный. Нормальный. Как вы к этому относитесь, Паскаль?
Нормально, — говорит Паскаль. — А как вы сохранили его? Мне сказали, надо отдать даже гаджет. Но я лучше сразу отдал гаджет Франсису, а не им.
Вы, Паскаль, молодец. Гаджет у меня тоже отобрали. А коньяк был в потайном кармане. Давайте скорее его выпьем, а то сейчас сюда приведут ещё народ, и нас соберётся больше трёх.
Бармалей достаёт коньяк, разливает его по двум пластиковым стаканчикам, а треть оставляет себе во фляге.