8. Органайзер

Дверь снова отворяется

и Бармалей видит знакомого персонажа


тот самый стриженый, что на причале сильнее всех нервничал и надрывал глотку — «проходите не толкайтесь не задерживайтесь»


Теперь Бармалей видит его вблизи.

Странный чувак. Очень странный.

Худющий, очень прямой, невысокий. Острое нервное лицо. Бегающий взгляд. Офисная одёжка. Будто его взяли и телепортом… или кликнули на нём — и из Москвы прям сюда в один миг перетащили. Невозможно же в таком отутюженном виде в поезде трястись, а потом на кораблике три часа.


И теперь видно ещё одну вещь: у него, как и у Бармалея, чип УПНО в виске.

Да только совсем другой. У Бармалея чип простенький, «принудительный», такой государство бесплатно ставит тем, кого хочет насильно нормализовать. А у стриженого стоит так называемый добровольный чип, в народе органайзер — встроенный гаджет, регулирующий не только уровень и динамику, но и содержание процесса идеации. Дорогущая штука, и не всем разрешают. Притом у стриженого органайзер навороченный, странной формы, авторский. Стало быть, лояльный чувак. Помешанный на лояльности.


Бармалей так и называет его про себя — Органайзер. Чувствует: имени своего стриженый не назовёт.


Здрав-ствуй-те! — резко, отрывисто декламирует Органайзер.

Впивается в каждого взглядом. По очереди. Расстреливает.


Боба поднимает брови.

Вики прыскает.

Николай Николаич удивлённо кивает в знак приветствия.

Паскаль наивно улыбается как ни в чём не бывало.

Дядя Фёдор корчит рожу.


Здравствуйте, — отвечает Галка. — Да вы не волнуйтесь. Мы все тоже… запищавшие. Вы садитесь. Всё будет хорошо.


Что вы хотите сказать этой странной фразой? — изумляется Органайзер. — Вы что, имеете в виду, что данная ситуация штатная?! В числе присутствующих несомненно присутствует человек, замысливший преступные замыслы против Государя! А вы говорите, что всё будет хорошо?! Всё уже нехорошо!


Да нет среди нас никаких преступников! — вдруг возмущается Николай Николаевич. — Что вы, честное слово, как дети малые. Одна власть ругает матом, другой наоборот… Думаете, это вам поможет?


Наоборот?.. — зловеще осведомляется Органайзер. — Вы сами-то… почему на вас рамка отреагировала подачей звукового сигнала?!


А почему я должен вам ответ давать? — расходится Николай Николаевич (Боба с Бармалеем смотрят на него с умилением). — Что это вообще за безобразие. Вы же сами на рамке запищали, должны сочувствовать, а вы на нас бочку катите. Вот вы, лично с вами, разве что-то не так?


Ну это же очевидно! — Органайзер высокомерно касается чипа. — Новейшая модель… ещё и в реестры не внесена… эдакой игрушки покамест ни у кого нет — я сам, лично, входил в число разработчиков! Первый испытатель и адаптатор! — Органайзер бросает взгляд на Бармалея. — Вот и вашу модель я также внедрял в своё время. Правда, на себе не испытывал, — с апломбом. — Ну что, поняли, «что со мной не так», уважаемый? А теперь ваша очередь!

Николай Николаич сурово молчит.


Дайте я скажу, — ядовито встревает Вики. — Про всех. Вот Паскаль. Работает с людьми, у которых синдром Дауна. Вот Николай Николаевич. Не знаю кто, но огнеупорный джентльмен. Вот Бармалей. Скандальный журналист, неоднократно битый всеми сторонами политического процесса… (Бармалей изумляется). Вот я… Тамада и организатор свадеб, триста пятьдесят грамм во время Мендельсона и ещё пол-литра в процессе… Вот дядя Фёдор — съел собственный паспорт… Вот Боба — у него сеть магазинов… Галка — говорящая собака… Так что успокойтесь, уважаемый Органайзер, никто из нас не хотел взорвать миро — ещё не — помазанника…


Нет, — не успокаивается Органайзер, напротив, сильнее заводится, и садиться не думает, — я не собираюсь так этого оставлять. Почему я должен сидеть здесь вместо истинного злоумышленника и, более того, вместе с ним?! Я настаиваю, что каждый из нас должен совершить полное и чистосердечное раскрытие…


Дверь снова открывается, и на этот раз вводят сразу двух постояльцев — двух женщин. Чип Органайзера принимается обрабатывать новые данные и ненадолго зависает.

9. Янда, Алексис

Вошедшая первой — странная, даже отчасти страшноватая девушка.

Именно так её хочется (девушкой) называть, хоть ей уже то ли за тридцать, то ли к сорока — невозможно точно сказать, двадцать восемь или сорок один. Высокая, сильная, с высокими скулами (на них отблеск заката). На плечах шерстяная кофта, а под ней чёрная майка с блёстками, розовая надпись: «GIRLЯНДА». Девушка-Янда похожа на силуэт, возникающий в облупившейся штукатурке на стене.


Здравствуйте, — диковато и осторожно водя глазами, произносит она и — бочком, бочком — Органайзеру поневоле приходится, уступая дорогу, шагнуть в щель — подаётся к стене и осторожно садится там, тогда как вошедшая второй — просит потесниться Бобу и Паскаля и уютно размещается между ними.


Алексис, — радушная улыбка. — И вы тоже попали? — замечает она Паскаля. — И это называется эффективная социальная политика!


Мы на кораблике познакомились, — поясняет Паскаль. — У Алексис шестнадцать приёмных детей, а среди них есть один с Down Syndrome, вот мы друг друга и нашли.

Ну уж — детей, — ворчит Алексис. — Подростки в основном… (одобрительные возгласы Галки, Вики и прочих). — Нет, Паскаль, я думаю, мы с вами тут по разным причинам.


Когда я через рамку проходила

им, похоже, звякнул директор детдома, откуда я детей таскаю


мы живём тут рядом, в [городке, из которого катера ходят на Островки]

они давно на меня зуб имеют

детдом провинциальный

детей мало

я их беру в семью одного за другим

знаете, как бывает

сёстры, братья

приятели

один за другого цепляется

умоляют — слёзы

типа а почему Леру взяли, а меня нет

ну у меня сердце не камень

беру


а директор в панике, что детей всех разберут и детдом закроют

накручивает их против меня

а они всё равно рвутся

всех-то взять не могу

ну сколько могу столько и беру

и ещё чуть больше

ну вот

директор понял, что так со мной не сладишь

начал борьбу уже официальную

сначала опеку подключил

а я выше пошла, так опекскую тётку его ставленницу — сменили

ну а остальные уже зауважали меня

все, никаких


но проверками успели так замучить

ладно

не сработало — так он начал кляузы на меня строчить

во все инстанции

короче чего только не придумывает

теперь вот решил меня задержать (это я так предполагаю)

а сам с проверкой опеку пришлёт

типа — я должна всё время быть с опекаемыми

а меня нет — где я?

Ага


вот, думаю, это просто этап нашей с ним войны

по крайней мере кто-то им звякнул же

когда я проходила рамку

они такие телефон берут

мне такой жест — погодите

сами слушают, что в трубке, а сами на меня смотрят

ну кто ещё это мог быть

конечно это наш дорогой Виктор Михалыч

его интриги и подкопы

но ничего, но пасаран

наше дело правое

прорвёмся

(смеётся)


а вы, ребята, за что сидите?


Органайзер, стоявший в некотором оцепенении, пока Алексис рассказывала, снова рвётся вперед:


Уважаемая Алексис, узнать это — также и моё желание. Ведь положение серьёзное, среди нас несомненно находится злоумышленник, а мы все, сидя здесь вместе с ним, не только теряем понапрасну деньги и время, но и, вполне возможно, подвергаем наши жизни существенной опасности. Граждане, неужели вам самим не хочется поскорее выяснить, кто именно из нас действительный преступник, и побыстрее отсюда выйти? Ведь это всецело в наших и общественных интересах!


Разберутся, — Николай Николаич поднимает палец вверх. — Не наше дело.


А думаете, если мы разберёмся, нас выпустят? — смеётся дядя Фёдор. — Что-то мне кажется, нам всё равно никто не поверит! А вдруг мы сговорились?


Ну уж нет, — Органайзер ярится. — Я настаиваю на полном разъяснении!..


Да, да, поиграем в мафию! — хлопает в ладоши Вики. — Закрывайте глаза! Будет жарко!


Вау-вау-у! — завывает вдруг Галка с деловым видом, подскакивая к окну. — Ребят, подсадите меня, Ричи что-то хочет спросить! Ав, ав — гав-гав-гав!


Органайзер дёрнувшись подскакивает, а остальные — все, кроме Янды, — взрываются хохотом, и только когда Органайзер требует объяснений, отвечают, что Галка не просто лает, но коммуницирует со своим домашним животным, донося до его сведения, что справлять естественные потребности следует вдали от стен святой крепости. И только суровая девушка Янда — та не смеётся вообще, сидит как каменная, ни словечка.