Если верит, что Теодор мертв или лежит в больнице.

Сюрприз, малыш-убийца.

Теодор вымеряет шагами узкий проход между стеклянной витриной и кофейным столиком. Ребра стонут при каждом повороте, так не годится. Сидеть здесь и ждать чудесного исцеления, теряя время — тоже не выход.

Он злится, удивляясь, что нетерпение вдруг становится для него решающим фактором, пока Бен не появляется в зале с вопросом:

— Что ты намерен с ним сделать?

Теодор не оборачивается, продолжая рассматривать парящих над гаванью чаек за окном.

— С ним?

— Ты знаешь, — настаивает Паттерсон. Вот уже несколько дней Теодору кажется, что Бен не верит в злодейство мальчишки-фальсификатора, которого он же и привел. То ли ему стыдно за свою причастность к случившемуся, то ли это за него вновь говорит вера в людей.

Нелепое благодушие. Добро не может быть абсолютным.

— Если найду его, — вздыхает Теодор, — то схвачу. Приволоку сюда, запру в подвале. Подержу без воды и еды … полдня. Тогда мальчишка расскажет мне все и про себя, и про своего кукловода, к которому тянутся ниточки.

Болезненно воспринимающий подобные речи Бен прищелкивает языком. Теодор слышит, как тот садится в кресло, со скрежетом придвигает столик поближе. Бен снова пьет свой несчастный чай.

В это самое время он должен быть на материке, слушать скучную лекцию докторов биологических и медицинских наук где-то под Страсбургом, а не караулить Теодора в собственной лавке. Вернулся Бен только потому, что его рейс перенесли на день, но теперь с упорством быка утверждает, что здесь вмешалось провидение, высшие силы, которым Теодору стоит быть благодарным.

Лететь на свою конференцию кандидат биологических наук Паттерсон теперь и не думает.

— Давай мы не будем торопиться, — говорит Бен.

— Торопиться с чем? — спрашивает Теодор, наконец поворачиваясь лицом к приятелю. Тот хмурится, подбирая слова.

— С выводами. С дальнейшими планами. В тебе говорит злость…

— О, ну разумеется! Посмотрел бы я на тебя, оставь тебе какой-то малолетка нож в ребре вместо сувенира!

— …злость на Клеменс, — терпеливо договаривает Бен. Теодор, сжимая и разжимая пальцы рук, медленно идет к креслу и морщится при каждом шаге. Остановившись рядом с Беном, он медленно поворачивает голову из стороны в сторону, разминает затекшие мышцы шеи. Думает.

Конечно же, на Клеменс он тоже злится.

— Она ко всему этому, — Теодор обводит неопределенным жестом пространство лавки, — причастна не меньше. Она, пожалуй, имеет прямое отношение к… покушению. На меня.

— Да, а еще она тебе немного приврала, и это бесит тебя до желудочных колик, — отрезает Бен. Он поднимает взгляд к другу и вздыхает. — Ты ведешь себя неадекватно.

Теодора бесит не вранье девицы. Его бесит мальчишка, разгуливающий по городу в этот самый момент, пока он сидит, запертый в четырех стенах, и сдерживает стоны от неприятной боли в ребрах. Этого мелкого паршивца должна хотя бы совесть мучить! Но Теодор уверен, что существование Палмера нынче ничто не омрачает, и это злит куда сильнее.

— Я советую тебе успокоиться, — говорит Бен.

— Я советую тебе заткнуться, — огрызается Теодор. Бен снова вздыхает.

В царство антиквариата льется дневной яркий свет сквозь недавно вымытые окна. Атлас подозревает, что после тщательного мытья полов щепетильный Бенджамин заодно навел порядок на витринах лавки. И, возможно, ему помогала не одна пара рук, потому что теперь, спускаясь в зал магазина, Теодор то и дело натыкается на забытые мелочи, принадлежащие явно не другу: заколку для волос, шпильку, губную помаду.

Солнце приятно греет, в воздухе пахнет созревшим летом. Над гаванью парят чайки, а вдоль берега прогуливаются парочки разных возрастов, и их с каждым днем становится все больше. Предчувствие наплыва туристов только ухудшает и без того отвратительное настроение Теодора.

Он раздумывает над тем, чтобы дотащиться хотя бы до Камбэлтаун-уэй и заказать в баре на побережье пару стопок чего-нибудь горячительного, и уже собирается ускользнуть из-под надзора строгого Бенджамина, когда часы бьют восемь вечера.

Именно в это время в лавке появляется Клеменс, как ворона Морриган, прямо из вечерних сумерек.

— Нам надо поговорить, — с порога заявляет она, бросая сумку в приглянувшееся ей кресло. Теодор мысленно клянет ее на чем свет стоит.

— Нам не о чем разговаривать, особенно сейчас, — шипит он на девушку и дергает головой в сторону двери. Теодор почти слышит, как наверху Бен расхаживает между диваном и журнальным столиком, дочитывая утреннюю газету. Заинтересовавшая его статья вот-вот подойдет к концу, и Паттерсон решит обсудить ее с другом.

Атласу лучше убраться из лавки до этого момента, если он мечтает попасть в бар.

— Нет, стой! — чересчур громко говорит Клеменс. — Я знаю, ты на меня злишься, но речь сейчас не об этом. Бен сказал, ты хочешь отыскать Шона.

О, святые угодники, почему она заявляется всегда так не вовремя?

— Бен — болтун, — отрезает Теодор. — А теперь отойди-ка в сторону, мне надо свалить отсюда как можно скорее.

— Теодор! — в голос восклицает гостья.

— Клеменс! — издевательски вторит он ей.

— Что у вас там стряслось?

Бен стучит пятками, спускаясь по лестнице на первый этаж, и Теодор, слыша его шаги, окончательно теряет веру в карму: судьба должна была наградить его хотя бы глотком спиртного вдали от неусыпного Паттерсона с его перевязками и наглейшей девицы, которая ему на голову свалилась определенно за все грехи. Теперь вместо вечера в баре ему предстоит вот это — дочь смотрителя галереи, уверенная, что ее слова могут образумить Атласа, и кандидат биологических наук.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает Клеменс. — У тебя даже плана нет.

— Есть.

Выбраться из антикварной клетки и завалиться в ближайший бар, чтобы утопить все мысли в виски.

— Я найду этого мальчишку, притащу сюда, запру в подвале, — повторяет Теодор, — а после вытрясу из него все, что тот знает.

Клеменс вздыхает, хотя на самом деле ей хочется заломить руки в отчаянном жесте — видно невооруженным глазом. Неприятный ярко-желтый свет уличных фонарей делает кожу ее лица болезненной, почти зеленой, а волосы высветляет до рыжины.

— Теодор, так нельзя! Ты не можешь похищать людей средь бела дня, это…

— Что? Жестоко, по-твоему?

— Незаконно!

Он даже не думал всерьез следовать озвученному плану — по крайней мере не всем его пунктам. Вытрясти из беглого преступника всю правду можно и без похищения, но, видя, как сильно это тревожит девчонку-лгунью, Теодор удовлетворенно хмыкает.

— Давай-ка проясним ситуацию. Значит, ему можно всадить мне нож под ребра, а мне поймать его и подержать взаперти — нельзя? Продолжаешь защищать его?

Неужели он прав? Клеменс в сговоре с Палмером-Шоном-кем-бы-он-ни-был? Это предположение окончательно его разочаровывает, что, видимо, не ускользает от внимания девушки.

— Я не его соучастница, Теодор, — выдыхает Клеменс. — Я никогда — слышишь ты меня или нет? — никогда не пыталась навредить тебе. Шон обманывал меня точно так же, как и тебя.

— Что же ты тогда так за него радеешь?

Вопрос звучит обиженно, словно его задает капризный ребенок. Теодор с трудом держит лицо, но Клеменс даже в сумраке словно видит его насквозь. Она говорит:

— Я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал. Ни ты, ни он — никто. И у него могли быть причины, чтобы…

— Пытаться убить меня? — Теодор фыркает. — Ты всех преступников можешь так оправдать? Джека Потрошителя обделили лаской и заботой, поэтому он убивал невинных проституток — давайте простим его. Теда Банди [Теодор Роберт Банди (Тед Банди) — американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е годы. Его жертвами становились молодые девушки и девочки. // О капитан! Мой капитан! Рейс трудный завершен, // Все бури выдержал корабль, увенчан славой он. // Уж близок порт, я слышу звон, народ глядит, ликуя, // Как неуклонно наш корабль взрезает килем струи.] обманула собственная мать — конечно же, он не виноват в смерти тридцати девушек. Дэвид Чепмен [Дэвид Марк Чепмен — убийца Джона Леннона, участника группы The Beatles.] просто хотел прославиться — не наказывать же его за это.

— Теодор!

Возглас Бена разряжает накопившееся напряжение, которое так и не дошло до пика. Теодор переводит дух и, закашлявшись, отворачивается от бледной Клеменс. Она сжимает руки и кусает губы. Чтобы не разреветься? Только слез им сейчас не хватало.

В наступившей тишине, гнетущей всех, Теодор шумно выдыхает и падает в кресло прямо на сумку девушки.

— Успокойся, Клеменс, — устало говорит он. — Я не собираюсь похищать убийцу-неудачника. Но и без наказания не оставлю.

— Обещай, что найдешь его, но не покалечишь! — летит ему в затылок упрямая и наглая — боже, какая наглая — фраза. Девица явно решила, что теперь может помыкать им как вздумается.

— Это за тебя просит твое милосердие или собственная заинтересованность? — спрашивает Теодор, сочась ядом. — Парень тебя использовал, а ты продолжаешь думать, что…

— Обещай.

— Ох, балоров огонь… Хорошо, обещаю. Кинешься вместе со мной на его поиски?

Клеменс облегченно вздыхает за его спиной. Обходит кресло, оказываясь лицом к лицу с Теодором. Неприятный фонарный свет делает ее волосы, собранные в конский хвост, желто-зелеными.

— Тебе придется найти его самостоятельно, Теодор, — говорит девушка и грустно улыбается. — Я уезжаю домой.