Да, люди вокруг могли решить все его проблемы, главное — найти к ним ключик. А что еще это может быть, как не правильная репутация? Все эти никчемные сопливые размазни когда-то выйдут, как и он, в большой мир, и вот тогда-то начнется настоящая жизнь. Настоящие приключения.
Солнце припекало так, что не спасала тень от раскинувшихся над ним листьев деревьев, и уже не было сил сопротивляться накатывающей, словно морские волны, дреме. Закрыв глаза, Лукас Далтон уснул.
Легкий ветерок трепал его кучерявые каштановые волосы, выгоревшие за последние два месяца лета и теперь отливающие рыжиной. Во сне он улыбался — ему снился большой мир. И он сам был большой. И мог принимать большие решения. Такие, что изменят не только его жизнь, но и, возможно, судьбу всего человечества.
На обед давали картофельное пюре с крохотной котлеткой и горой омерзительных разваренных овощей, названия которых он даже не знал. Лукас ковырял в тарелке, смотрел, нахмурившись, на то, как другие уплетают за обе щеки, и ждал, когда отвернется старшая воспитательница, как всегда наблюдающая за тем, как они себя ведут за столами и не кидаются ли друг в друга едой. Ее отвлекли — какая-то девчонка ни с того ни с сего вцепилась в волосы сидящей рядом подруге, и завязалась потасовка. Недолго думая, мальчик схватил недоеденную котлету с тарелки соседа по столу и запихнул целиком в рот. Он улыбался, пережевывая мягкий сочный фарш, и с любопытством смотрел, как поведет себя его жертва. Пацан был новеньким, только вчера его перевели из какого-то другого интерната, а значит, ему надо было дать понять, кто здесь хозяин.
Тот ничего не сказал. Глядя равнодушными глазами на нахала, давящегося его котлетой, он схватил тарелку и перевернул на голову обидчику. И пока тот, замерев от неожиданности, приходил в себя, мальчик спокойно взял свой поднос, отнес его в окошко, где принимали грязную посуду, и вышел из столовой, даже не обернувшись.
— Эй, ты что творишь? — Лукас догнал новенького в коридоре, схватил за руку и с силой дернул на себя. — Жить надоело?
Мальчик, лет двенадцати, смотрел, не мигая, словно хотел что-то прочитать на его лице и не мог.
— Я тебя обидел? — наконец, спросил он.
— Ты нарвался на большие неприятности, — процедил сквозь зубы Лукас и уже замахнулся было рукой, но что-то его остановило.
Новенький смотрел с любопытством, не понимая, что сейчас произойдет и чего ждать от этого задиристого мальчишки. Было в его лице что-то странное. Странное и нелепое. Ну не ведут так себя с нападающими! Можно испугаться, сжаться, убежать, принять вызов, разозлиться. Этот же рассматривал обидчика, словно экзотическую бабочку, случайно севшую на цветок прямо перед его носом.
— Ты что, ненормальный? — буркнул Лукас.
— Ага, — кивнул тот и улыбнулся.
— А что с тобой?
— Говорят, я не такой, как все. Я не умею считывать людей. У меня… что-то с мозгом. Какая-то проблема. — Увидев, как расширились глаза у собеседника, он засмеялся. Не потому, что понял, что тот его испугался. Просто мальчик стал напоминать громадную жабу с картинки в книжке со сказками, которую он читал, когда был маленький. Не хватало только раздуть шею и присесть на корточки.
Смех этого странного новичка ввел Лукаса в ступор. Отойдя от него на пару шагов, он рассматривал невиданное до этого дня существо и старался понять, как ему действовать дальше. Нельзя было допустить, чтобы надетая ему на голову миска с едой сошла этому сумасшедшему с рук, — все перестанут принимать его всерьез и придется отвоевывать с таким трудом занятые позиции заново.
— Заразный? — наконец, спросил он, все еще не приняв никакое решение.
— Нет.
— Ладно.
Ничего больше не сказав, Лукас Далтон развернулся и быстрым шагом пошел по коридору к своей комнате, которую делил с тремя другими мальчиками. Скоро все начнут выходить из столовой, и не нужно, чтобы они видели его в таком виде, да еще и рядом с этим чудаковатым малолеткой.
Уже через неделю мальчиков было не разнять. Они все свободное время проводили вместе, изучая друг друга с одинаковым интересом, — один не умел разбираться в людях, а Лукас помогал ему научиться и старался скрывать свои чувства, как это делал этот придурковатый.
В этом была какая-то сила — в их странной дружбе и в том, как они дополняли друг друга. Как будто две бурлящие в пробирках жидкости сливались вместе, чтобы получилась чистая, как родниковая вода, субстанция. Ну и что, что смертельная. Важнее для них было то, что никто никогда бы не заподозрил этого — настолько они овладели искусством прятаться за маской добродушия. Иногда безразличия. Но никогда — своей душной ненависти к этому миру, а особенно к людям.
Он называл его Фрик. Было у него другое имя, но Фрик ему подходило гораздо больше.
— Я хочу сбежать отсюда, — голос Фрика кипел от возмущения. Даже его хваленое показное равнодушие, которым он к двенадцати годам овладел в совершенстве, не помогало ему успокоиться. Здесь, на достаточном расстоянии от любопытных глаз, он позволял себе быть настоящим.
— Ты дурак, — лениво отреагировал Лукас. — Даже если ты сбежишь — тебе всего двенадцать. Куда ты пойдешь? На что будешь жить?
— Первым делом я… вернусь домой и покажу этим ублюдкам, что со мной так нельзя.
— Каким ублюдкам? — удивленно приоткрыл левый глаз мальчик.
Они лежали под раскидистыми дубами и наслаждались последними летними днями. Земля уже не прогревалась так хорошо — ночью часто шли дожди, и температура опускалась ниже некуда. Даже приходилось закрывать на ночь окна. Ветер, то налетающий, то затихающий высоко в кронах, трепал кудрявые каштановые, выцветшие на солнце волосы. В желудке переваривалась большая тарелка макарон с сыром, а значит, самое время вздремнуть.
— Папашке с мамашкой. Меня иногда захлестывает такая… ненависть, — процедил Фрик сквозь зубы. — Что я готов на все — на все — лишь бы их не было.
— Странный ты все-таки. Какое тебе дело до них? Забей.
Мальчишка зарычал, оскаливая маленькие белые зубки. И без того тонкие губы превратились в ниточки, курносый нос наморщился. Настоящий маленький звереныш. Обиженный и очень злой.
— Бесит! Я не могу забить!
— Либо найди того, кто сможет помочь, либо помоги себе сам. Все просто.
Фрик задумался. Было видно, как крутятся шестеренки у него в голове, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, а потом, схватив, наматывают ее на огромные жернова.
— Ты прав. Это можно исправить. Просто никто никогда этим не озадачивался. — Его светлые, почти прозрачные глаза бегали из стороны в сторону, взгляд прыгал на копошащееся в волосах лежащего напротив мальчика солнце, скатывался, как с горки, на его дрожащие ресницы, резко подскакивал до шелестящей на ветру листвы и падал с высоты на раскрытые ладони. — Я сделаю это.
С той их беседы его новый и, пожалуй, единственный друг затих. Словно обдумывал какую-то важную мысль. Смаковал ее, выжимал себе на язык, как лимонный сок, и морщился.
Лукас не обращал на это внимание. Слишком долго он вообще обходился без кого бы то ни было и сейчас не испытывал никакого дискомфорта, если приходилось одному идти в парк на аттракционы или в столовую.
Все-таки способность не привязываться к человеку была лучшим подарком эволюции.
Сегодня он один гулял по небольшому парку, уставленному аттракционами, больше подходящими для малышни. Зверушки носились по кругу, катая визжащих от удовольствия мальчиков и девочек, совсем хилый поезд не спеша пыхтел по рельсам, колесо обозрения поднимало прозрачные кабинки вверх. Лукас шел, отрывая куски голубой сахарной ваты, намотанной на длинную бумажную палочку, и оглядывался по сторонам. Было скучно. Он вспоминал тот другой, большой парк и понимал, насколько этот — всего лишь позорная пародия.
— Эй, привет!
В тени шатра стояла девчонка на пару лет старше. Еще годик — и она выйдет из этого проклятого места на свободу. Скорее всего, родители упекут ее в элитный университет, где из нее постараются «сделать человека», но вряд ли у кого-то это получится. Ее считали красивой. Все, кроме него самого. И она пользовалась своим смазливым личиком точно так же, как Лукас пользовался своей репутацией фаворита — жестокого и непримиримого, — чтобы добиваться своего. Сомнительный был путь, слишком мало морали и слишком много телодвижений. И не удивительно, что совсем скоро ей пользовались только те, кто не брезговал.
Отпрыск семьи Далтон брезговал.
— Чего тебе? — Он хотел было пройти мимо, но остановился. Достаточно скучно, чтобы не упускать возможность перекинуться парой слов.
— Ничего. Стало скучно. Тебе не скучно?
Она разговаривала односложными фразами, словно не могла уместить в свой мозг размером с грецкий орех достаточно длинные предложения.
— И что ты предлагаешь? — ухмыльнулся молодой человек, обернулся по сторонам — никто не видит? — и, отщипнув от голубого воздушного облака кусок, засунул его в рот.
— Может, развлечемся? — Она пыталась казаться сексуальной, но выходило плохо. Ну, если только кого-то возбуждают жеманные движения, слишком открытые вырезы или щенячьи глаза.