И с этого момента все пошло не по плану.
Дарен уехал, пообещав вернуться на обед, чтобы сходить куда-нибудь только втроем, — на вечер был заказан шикарный банкет, и их дочь давно намекала, что не собирается «участвовать в этом фарсе». Да и глупо было думать, что они смогут удержать хоть несовершеннолетнюю, но абсолютно неуправляемую девчонку, когда ей так хочется искать приключений на свои самые красивые места. А они у нее были.
До двенадцати день протекал хоть и скучно, но зато спокойно. Каждые десять минут приносили букеты цветов, звонил телефон, сразу переключающийся на автоответчик. Брук сидела на балконе и читала, изредка поднимая голову, чтобы посмотреть на свой любимый город, на виднеющийся за высотками парк, далеко-далеко простирающиеся поля. Единственным, что всегда дорисовывало ее воображение, было бескрайнее море, и она точно знала, что свою старость хочет встретить на пляже, сидя в шезлонгах и попивая горячий чай, кутаясь в теплые пледы, и держаться за руку с мужем, как будто не было всех этих лет.
Второй звоночек прозвенел, когда вернулся Дарен, и они стали уговаривать дочь пойти с ними на обед.
— Ты что, не понимаешь? Ты не уважаешь свою мать? — Муж отчаялся найти аргументы и взял стакан, чтобы налить себе чистого виски. Он не нервничал, не кричал. Он вообще редко повышал голос, а потом не находил себе места от чувства вины, но извиняться не спешил.
Дочь кивала, улыбалась и была, как обычно, совершенно равнодушна к тому, что они говорили. Брук пыталась надавить на жалость, подкупить, воззвать к совести — тщетно. Продолжая улыбаться, девушка выскользнула из кухни. Хлопнула входная дверь.
— Не расстраивайся. — Он отставил стакан, подошел к жене и приобнял ее за талию, уткнувшись носом в шею и вдыхая едва уловимый запах ее тела.
— Да нет, все нормально, — грустно потупила взгляд Брук. — Было наивно ожидать, что она сдержит свое слово. Это же я сама виновата…
— Почему ты так говоришь?
Разговоры о том, кто виноват в таком поведении дочери, всегда выводили его из себя. Как и у других мужчин их нового мира, у него не было той сильной эмоциональной привязанности к собственному ребенку, просто потому что она было его плоть и кровь. Сейчас были другие законы, и никто из отцов не стал бы закрывать глаза на выходки чада только потому что она носила его гены.
— Ладно, забудем, — она улыбнулась и погладила его по щеке тыльной стороной ладони. — Может, мне стоит ее догнать? Пообещать что-то… стоящее? Она давно просит снять ей квартиру или отдельный номер.
— Не все вопросы решаются деньгами, Брук. Когда ей исполнится восемнадцать, она будет вольна делать все, что захочет. С моими деньгами или без — зависит только от ее поведения. И ты знаешь — я уже на грани.
— Знаю, — засмеялась она. — Ты у меня такой забавный, когда злишься. Ну, пошли! Я бы слона съела.
Обед прошел в молчании. Даже не дожидаясь десерта, Дарен поцеловал ее в щеку и уехал на работу. А Брук поехала в единственное место, которое давало ей ощущение наполненности, — в свою студию для девочек, мечтающих стать моделями, актрисами или телеведущими.
К шести, вернувшись домой, она привела себя в порядок, надела красивое шелковое платье, больше похожее на ночную сорочку. Несмотря на свои сорок лет, женщина прекрасно выглядела и прекрасно себя чувствовала. Она не замечала возраста, глядя на идеально ровное лицо, на подтянутое тело, на аккуратно уложенные волосы и легкий макияж.
Ее уже ждали. Роскошный зал для приемов в их же отеле, где они занимали весь верхний этаж, был украшен цветами, сверкающими украшениями, отражающими свет свечей бокалами и тончайшей фарфоровой посудой. Собралось человек двести, не меньше, и все ждали своей очереди, чтобы поздравить хозяйку торжества, преподнося ей бархатные коробочки с драгоценностями. Все знали, как она их любила.
Дарен Доэрти сегодня необычно много пил. Его бокал с чистым виски, казалось, никогда не опустеет, хотя он раз за разом прикладывался к нему и делал большой глоток.
— Милый, у тебя все хорошо? — Брук положила ему руку на плечо и заглянула в глаза.
— Отлично. Не бери в голову.
— Это из-за дочери?
— Ты же знаешь. — Мужчина поморщился и отстранился. — Ты слишком мягкая с ней, Брук.
— А мне кажется, ты слишком груб. — Легкая улыбка должна была смягчить резкие слова, но сегодня все шло не по плану.
— Мне надоели ее выходки, — процедил сквозь зубы муж и, развернувшись, ушел к бару. Тайна непустеющего стакана была раскрыта.
Пара бокалов мартини, один бокал шампанского, чашечка крепкого кофе и несколько воздушных пирожных. Плавая, словно в расплавленном золоте, в любви своих друзей и поклонников, Брук почти забыла и про напивающегося мужа, и про сегодняшнюю ссору с непримиримой дочерью. Сейчас она готова была согласиться на все — даже на немыслимое предложение отдать ее в интернат для трудных подростков, замаскированный под элитную школу исключительно для отвода глаз. Ни к чему всем было знать, что у них есть какие-то проблемы.
— Если бы было только одно слово, которым тебе надо описать твое состояние сейчас. Что бы ты выбрал?
Брук и Дарен стояли на балконе и смотрели на город, на темнеющий где-то вдалеке парк, на квартал старых заброшенных домов, покупаемых местной элитой только потому, что это было модно и статусно. В них давно никто не жил, и сейчас они были просто еще одним черным пятном на ночной карте города.
— Странный вопрос, — буркнул мужчина и нахмурился. Он много выпил в этот вечер и, как всегда в таком состоянии, становился хмурым и молчаливым.
— Ответь. — Брук схватилась за его плечо и прильнула к нему. Она знала, что это не поможет смягчить его настроение. Просто так хотелось ей самой.
Он молчал. Молчал, смотрел куда-то вдаль и думал о чем-то своем. Она не смотрела на него, но чувствовала кожей, как все меняется. Как напрягаются мышцы, как едва заметно расправляются плечи, как подбородок поднимается выше, а изо рта вырывается выдох, больше похожий на рычание.
— Решимость.
О, да. Это было его слово. Ему можно было даже не отвечать — она уже знала. И, как всегда, наслаждалась тем, что в их мире было так легко понимать другого. Самого близкого.
— Я чувствую это, — прошептала Брук. — А ты чувствуешь мое слово?
Он покосился на жену и, кажется, впервые за вечер улыбнулся.
— Оно у тебя всегда одно и то же. Умиротворение.
— Ты прав. — Женщина рассмеялась и еще теснее прильнула к его плечу. — Я же не плохая мать только потому, что мне так хорошо, хотя я даже не знаю, где мой ребенок?
— Она уже не ребенок, — отрезал Дарен. — Ты слишком возишься с ней.
— Да? Ладно. Я верю тебе.
Умиротворение. Какое важное и нужное слово. И так подходило оно под этот вечер.
Гости разошлись. Проводив последнего, миссис и мистер Доэрти поднялись к себе на последний этаж. Дочери дома не было, и вряд ли она сегодня вернется — у нее была дурная привычка пропадать на день или даже два и заявляться, когда отец блокировал кредитные карты. Хоть чем-то ее можно было контролировать.
Стоя у барной стойки, Брук варила кофе — себе и мужу. Подойдя к ней со спины, он положил руки на плоский живот, чуть вздрогнувший от его прикосновения. Он целовал ее в шею, в затылок, в плечи. Тонкие бретельки соскользнули вниз, и платье упало к их ногам. Она шумно дышала — возбуждение волнами накатывало, туманило мысли. Каждая клеточка кожи вибрировала, и в голове было только одно: «Давай уже! Сейчас!». Но он не спешил. Ему нравилось чувствовать, как податлива она становится в его руках, как трепещет ее тело, как сбивается дыхание, как сердце то бешено колотится, то замирает в груди. Ее удовольствие возбуждало его больше, чем прикосновения.
Они любили друг друга, а потом просто лежали на полу. Ее голова устроилась на его плече, глаза закрыты.
Умиротворение.
— А если дочь вернется? — прошептала Брук и захихикала. Словно ей было не сорок, а только восемнадцать, и они прятались от ее родителей в загородном доме у озера.
Это было волшебное время. Но самое удивительное — ничего с тех пор не изменилось. Ни его любовь, ни ее. Ни их отношения, наполненные взаимопониманием и доверием.
— Ты права. — Он тоже рассмеялся, поднялся сам и помог встать ей. Они переоделись в домашнюю одежду и вернулись к барной стойке — сваренный кофе уже остыл, и пришлось делать новый. Они пили его, смотря друг на друга без слов и доедая утащенные с банкета остатки трехъярусного торта, украшенного свежими ягодами.
Звонок в дверь заставил Брук вздрогнуть от неожиданности — у дочери были ключи, а никого больше они не ждали.
На пороге стояла девушка, облаченная в вонючую, пахнущую потом, мочой и блевотиной рваную одежду. Ее лицо было все в ссадинах и царапинах, а один глаз заплыл и не открывался.
— Мам…
Брук показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Этого просто не может быть! Неужели этот оборванец — ее дочь?
Дарен подскочил к ним, подхватил под локти жену и отвел ее в кресло. Девушка, едва сдерживая слезы, убежала в свою комнату. Через минуты раздался звук льющейся воды.