— Хотел узнать, как ты.

— Лучше всех. Что-то еще?

— Да. Я забрал твою сумочку. Телефон разбился. Хочешь, я сейчас заеду в салон, куплю новый и все привезу?

— Не хочу.

— Нат…

— Ник, я не хочу тебя видеть. Неужели ты не понимаешь, что ты сделал мне больно? Или считаешь, что я за пару часов забуду все. Не забуду, Ник. Не смогу. А знаешь почему? — спросила зачем-то. Я ведь могла сбросить звонок и отключить телефон.

— Почему?

— Потому что, пока я умирала от головной боли, которую терпела из-за лекарств, чтобы мы смогли зачать ребенка, ты трахал другую.

В трубке повисла тишина.

— Я ее не трахал.

— Ты ее имел в рот! Грязно и мерзко! Не стесняясь никого и не думая, что тебя могли застать. Тебе было на это плевать. Тебе было плевать на меня! На нашу семью!

— Ты усложняешь.

— Усложняю?! — я не могла спокойно говорить. Я больше не испытывала стеснения, что меня услышит мама. — Да, я усложняю. Я хочу сложной жизни. Если для тебя верность слишком сложно, нам не по пути.

— На что ты намекаешь?..

— Я не намекаю, Никит, я говорю, что подам на развод.

— Наташа, — мое имя прозвучало с тяжелой интонацией, в которой слышалась угроза, — я понимаю, что ты сейчас на эмоциях, но я не понимаю таких шуток.

— Это не шутка, — ответила я. — У меня очень сильно болит голова. Не звони больше, — сказала я и сбросила вызов.

В висках пульсировало с такой силой, что я боялась сделать лишнее движение. Сидела неподвижно, глубоко дыша и борясь с накатывающей тошнотой.

— О боже. Какая же ты белая! — мама зашла в комнату сразу, как я закончила разговор, забрала телефон из рук. — Сейчас принесу таблетку. Точно давление. Сейчас.

— Нельзя, мам, — напомнила я на автомате.

Два года безуспешных попыток забеременеть. Десятки консультаций, литры слитой для анализов крови, бесконечные УЗИ, планирование, подсчеты. И это обесценилось за мгновение. Пшик — и ничего больше нет.

Нет доверия.

Нет любви.

Нет семьи.

Только сожаление. И чувство совершенно неправильной и пугающей радости, что у нас с Никитой ничего не получилось.

— Неси, мам. Очень болит.

Я старалась не думать ни о чем. Не перебирать в памяти случаи, когда Никита задерживался, когда слишком резко реагировал, если я брала в руки его телефон, когда забывал позвонить, уехав в командировку. Не получалось. Так можно было сойти с ума!

Хотелось выть от обиды. От боли. От злости и бессилия.

А еще я боялась.

Боялась, что Никита приедет к маме. При ней он не посмеет вести себя грубо, но он захочет поговорить со мной, постарается увезти домой.

Боялась понедельника, когда мне придется прийти на работу. Подняться на четвертый этаж, пройти в отдел кадров и отдать им заявление. К тому времени все коллеги будут знать о случившемся на юбилее Власова. Уверена, чаты уже кипели новой сплетней.

Вечер субботы и почти все воскресенье я провела в постели. Проваливалась в сон, просыпалась, смотрела расфокусированным взглядом в телевизор, ела, когда мама приносила что-то и вкладывала в руку тарелку, пила.

— Наташ, так нельзя, — сказала она, когда я, щелкнув пультом, легла на бок и накрылась одеялом почти с головой. — Я не могу на тебя смотреть. Сердце разрывается, — она присела на край постели и принялась гладить меня по голове. Нежно-нежно. Как в детстве. — Маленькая моя, жизнь не заканчивается на одном неудачном опыте.

— На двух? — спросила я, хмыкнув.

— Бывает и так. Ты уже взрослая, сама все понимаешь.

— Не хочу понимать, — ответила я.

В понедельник я смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Я словно постарела лет на пять. Безжизненный взгляд, уголки губ, опущенные вниз, как бы я ни хотела улыбнуться — не выходило.

Я не нашла сил вернуться в ту квартиру, где мы жили с Никитой, переодеться и взять косметику, воспользовалась тем, что нашла у мамы. Она всегда была женщиной стройной, даже худощавой, и когда впервые Никита увидел ее, сказал мне на ухо: “А ты шикарно будешь выглядеть в любом возрасте. Я не прогадал”. Сказал так, чтобы это услышала и сама мама.

— Надень мои туфли. Тяжело весь день ходить на таких каблуках, — предложила она, когда я выбрала в ее гардеробе простую шелковую блузу и длинную юбку. Одежда была немного великовата, но не смотрелась на мне смешно.

— Я только отдам заявление и уйду.

Я так думала ровно до того момента, пока не вошла в отдел кадров и не протянула документ Татьяне Федоровне.

— Я не могу у тебя его принять, — сказала она, даже не посмотрев в написанное.

— Почему?

— Вадим Сергеевич просил не принимать.

Глава 5

— Что значит не принимать? — спросила я.

План, что я строила в голове все воскресенье, рушился.

— Это можешь спросить у него сама. Он уже на месте.

Я посмотрела на дверь, вновь на женщину.

— Вы понимаете, что это нарушение закона? Вы не имеете права не принимать заявление, — спросила я зло, представляя, как мне придется идти по длинному коридору. Двери в некоторые кабинеты будут открыты. И обязательно у Никиты. Он никогда ее не закрывал. Говорил, что сотрудники тоже должны видеть, что начальство работает, а не играет в телефон или гоняет чай.

Не знаю, по какой причине он не приехал к маме на следующий день. Возможно, страдал от похмелья или жаловался любовнице на жену. Меня…

Я слышала, что мама разговаривала с Никитой утром, но не сообщила мне об этом. Она просила его дать время.

— Все вопросы к Вадиму Сергеевичу, — повторила Татьяна Федоровна, не обращая внимания на мои слова. — Пусть сразу поставит визу, если договоритесь, — добавила, когда я взялась за ручку и толкнула дверь.

Не успела я выйти из отдела кадров, как услышала:

— Привет. Опаздываешь.

— Привет, — ответила я, поворачиваясь на голос.

Девушка из маркетингового. Мы с ней никогда особо и не общались. Так, перекидывались парой фраз на обеденном перерыве в кафе. Девяносто процентов своего времени я проводила в компании Никиты. “Я тебе еще не надоела?” — спрашивала его в шутку. Он говорил, что я несу ерунду и что я для него как воздух. Видимо, ядовитый, раз захотел дышать еще кем-то.

— Угу, — буркнула я, торопливо шагая к кабинету Власова. И чем ближе подходила к нему, тем сильнее сердце начинало стучать.

Дверь в соседний кабинет была распахнута — Никита был на рабочем месте. Он разговаривал по телефону, я слышала его голос. Ровный, уверенный. Обычный. Словно для него ничего не случилось.

Набрав побольше воздуха в легкие, я преодолела следующие несколько метров с закрытыми глазами.

— Наташа! Извините, — Никита извинился перед собеседником. — Я вам перезвоню чуть позже. Очень важная встреча. Еще раз прошу прощения, — это он договаривал уже в коридоре, поймав меня за руку. — Привет, — сказал он, осматривая с головы до ног. Отмечая каждую мелочь и недовольно хмурясь. — Могла попросить, я бы привез тебе одежду, — я молчала. — Пойдем ко мне, — он завел меня в кабинет, закрыл за нами дверь. — Твои вещи, — из нижнего ящика достал сумочку. — Ключи, косметика, документы. Телефон купил. Симку переставил.

— Не надо было, — ответила я, пытаясь понять, что же я чувствую.

Волнение, которое окатывает то холодной, то горячей водой. Оно глушило все остальные чувства.

— Почему? Ты моя жена, я должен позаботиться о тебе. И, кстати, таблетки тоже в сумочке.

Никита вел себя и выглядел так, словно между нами ничего не произошло.

— Я не хочу их больше принимать, — я побоялась произнести, что больше не хочу иметь от него ребенка.

Супруг склонил голову набок, всматриваясь в лицо.

— Не хочешь — не принимай. Я всегда говорил, что всему свое время. Что это у тебя? — он подошел и медленно потянул из моих пальцев лист бумаги.

— Заявление. Я увольняюсь, — ответила я.

Никита пробежал глазами по написанному.

— Я сам хотел тебе предложить этот вариант, — он улыбнулся. — Я отнесу его Власову.

— Не нужно делать вид, что у нас все хорошо, Ник, — сказала я, сглатывая собравшуюся во рту горечь.

— Софья с сегодняшнего дня не работает больше в нашей компании, — он холодным тоном произнес имя любовницы.

— А при чем здесь это?

Я завидовала выдержке мужа.

Он выглядел отлично. И дело было не в дорогой красивой одежде. Со стороны я бы никогда в жизни не сказала, что его жизнь изменилась. Тот же взгляд, та же интонация, только в ней появилось больше уверенной настойчивости, словно я болею и меня уговаривают выпить очередную кружку теплого чая, который стоит уже в горле.

— Нам всем было бы некомфортно в одном офисе.

— Ты изменил мне! — выплюнула я. — Это разговор не о комфорте, а о чувствах, верности, уважении. Ничего этого нет. В этом виновата не Софья…

— А ты, — спокойно закончил за мной фразу.

— Я? — произнесла я на выдохе, не веря в услышанное.

— Да. Ты, Наташ. Меня предупреждали, что женщины, стараясь забеременеть, становятся немного одержимыми. Но я не думал, что этого немного будет катастрофически много. Охрененно много, — он раскинул руки, очерчивая в воздухе круг и пугая меня. — Я откровенно заебался таскаться по врачам. Ну бывают же пары, которые живут без детей. И живут счастливо. Ради друг друга. Когда в твоей голове какая-то шестеренка перестала нормально работать? Я не уловил этот момент, Нат, — он взял мое лицо руками, приблизился. — Последние полгода по факту у меня не было жены. Ты была сосредоточена на всем, кроме меня. Я, блядь, ненавижу этот календарик, что лежит на прикроватной тумбе, где ты отмечала день секса, день без секса…