Но я ошибалась.
Девушка, окруженная любовью, никогда бы не стала на путь саморазрушения.
И сейчас я отчаянно пыталась с него свернуть, начав что — то предпринимать в своей жизни. Пусть Элина говорит что угодно, папа бьет равнодушием, а вся семья нервно качает головой при упоминании моего имени.
Я докажу им всем. Но в первую очередь докажу себе, чего стою.
Расчесав перед зеркалом волосы, я обнимаю себя за плечи и шепчу своему отражению, в котором вижу далеко не идеальную девушку. Зато без косметики я похожа на невинного ребенка, а не на грешную представительницу человечества.
— Я…, — хочу сказать что-нибудь, обнадеживающее самой себе, но в дверях вдруг вижу движение. На пороге моей комнаты стоит мама — немного сонная, в роскошном голубом шелковом халате, с шикарной волнистой укладкой на голове, которая осталась у нее с вечера. Светлые волосы она немного обстригла, изменившись с нашей последней встречи.
— Разговариваешь сама с собой? — строго поинтересовалась она, вместо предполагаемого „Здравствуй!“.
— Что тебе нужно? — тут же огрызнулась я, выпустив когти. Отвернувшись от зеркала, присела на свою кровать, накрывшись одеялом, всем своим видом показывая, что собралась спать и не имею ни малейшего желания обсуждать то, насколько я там, опять, недостаточно хороша.
— Разбудили чьи-то шаги, — Элина взмахнула руками, без приглашения проходя в мою комнату. — Как оказалось, шаги блудной дочери. Которая уехала на другой конец света и ничего об этом не сказала!
Как ни странно, ее голос был неравнодушным. Даже слегка злым и взволнованным.
— И что? С каких это пор я удостоена звания „дочь“? Помнится, в последний раз, когда мы виделись, я была „неблагодарной тварью“. Это, что, продвижение по карьерной лестнице?
— Одно другому не мешает, — рассудила она, приближаясь ко мне. Лишь на мгновение она расставила руки так, словно хотела обнять меня, но Элина лишь уперла их в бока, осадив: — Мне звонил некий Стефан Марсо. Очень вежливый, приятный мужчина. Сказал, что у него к тебе серьезные намерения, и поблагодарил меня за то, что я воспитала такую… — Она смерила меня высокомерным взглядом. — „Чистую, хорошую“ девочку. Как я понимаю, ты наплела ему сказок.
Я лишь кивнула, не собираясь этого скрывать.
— Я так понимаю, он из Монако?
Я снова кивнула, чувствуя то, что Элине он уже нравится.
— Что ж, я удивлена, но ты оказалась не так безнадежна, как я думала, — Элина присела на мою кровать, ее взгляд был почти пропитан нежностью. — И я рада… Буду рада, если отдам тебя в руки такого состоятельного, благородного мужчины. Уже так и вижу в газетах заголовки…
— Элина!
— Я даже готова забыть те ужасные фотографии, что видела, и вновь разговаривать с тобой.
О Боже, какая честь!
— Тебе важно только это?! Что напишут в журналах?! — я сорвалась на крик, ударив кулаком по матрацу.
— Конечно нет, дорогая, — меня чуть не стошнило от этих лживых слов. — Тебе же он нравится, не так ли? Я хочу, чтобы ты была счастлива.
— Да. Он мне нравится, — и это правда. Стефан действительно нравится мне, как может нравиться любая другая вещь в этом мире. Он хорош собой, воспитан и умен — разумеется. Но моя душа и тело давным-давно находятся в руках демона, которого мне не избежать.
— Вот и отлично. Я рада, что мы теперь забудем о той ужасной сцене между нами. Я надеюсь, ты воспользуешься этим шансом.
С этими словами она встала с моей постели и покинула комнату, оставляя во мне неприятный осадок.
Нет, с ней невозможно поговорить, невозможно разобраться. Элине я нужна только такой — дочерью, что не порочит имя нашей семьи; дочерью, которой она, якобы, могла бы гордиться.
Утром, события вчерашнего дня стали казаться сном. Такое бывает, когда я чувствую, что что-то меняется.
Коул не сделал ничего, когда видел меня с Гидеоном. Возможно, его ревнивый взгляд был всего-то обманом зрения и полетом моей фантазии.
Ночной разговор с мамой и вовсе казался нелепым. Я не могла поверить даже в то, что она назвала меня „дорогая“. Неслыханная ласка с ее стороны.
Отчетливо помню, что перед сном меня осенила идея, кажущаяся на первый взгляд безумной. Я весь месяц наблюдала за тем, как Мерседес разрабатывала свою коллекцию одежды, и я хотела попробовать заняться этим сегодня же — создать свое или дополнить ее коллекцию, разослать по всем журналам, модным домам и… Неужели никто не захочет одеваться в стиле Ребекки Картер?
Сколько себя помню, меня вечно копировали, а мама, которая таскала меня по модельным агентствам, не замечала главного — мне нравится другая сторона процесса.
Я не хочу быть вешалкой, на которую все смотрят. Я хочу быть создателем. Только вот вся одежда, что я придумывала до сих пор, была довольно-таки однообразной. В моей голове мелькали тысячи вечерних платьев на все случаи жизни, но все они были мрачными и стервозными — под стать моему характеру.
Я должна была смешивать стили, экспериментировать, пробовать, находить себя.
От всех этих мыслей уже голова шла кругом — еще никогда я не думала о своем будущем так серьезно, еще никогда не была настолько вдохновленной.
Родители не станут вкладываться в подобное увлечение, а вот Стефан… Нет, я не вправе просить у него такие деньги.
Коул? Да Коул рассмеется мне в лицо и скажет что-нибудь в духе:
„Мне нравится, когда ты обнажена. Я не хочу вкладываться в то, что мне не выгодно“.
К тому же, мне не хотелось давать ему очередной повод манипулировать мной.
Конечно, у меня были сотни тысяч долларов, спокойно лежащие в личном трастовом фонде, но из него я могла брать только определенную сумму денег в день. Этого явно не хватило бы даже на создание одного бредового платья, которое я собиралась придумать.
В общем, моя внезапно образовавшаяся мечта вновь показалась далекой, неосуществимой. И все же начать делать хоть что — то я была просто обязана.
Когда я спускалась вниз, намереваясь покинуть дом и отправится обратно в кампус к Зевсу, увидела мужчину в синем пиджаке. Почувствовала вдруг дикое желание добиться от отца хоть какого-то внимания и услышала:
— Здравствуй. Как у тебя дела? — доброжелательный голос отца застал меня врасплох. Насторожило лишь то, что он стоял ко мне спиной. И все же надежда на то, что я смогу пообщаться с ним, разрасталась с каждой секундой, и я ответила:
— Доброе утро. Я недавно вернулась из Франции и…
— Подготовь мне бумаги к вечеру. Сегодня в моем шоу… Кто? Ага, Джаред… — ни с того ни с сего ответил он, поворачиваясь на мой голос.
Отец разговаривал по телефону — я не сразу заметила черную насадку на его ухе. По мне он прошелся беглым взглядом и тут же отвернулся, даже бровью не повел.
Конечно, он всегда так реагировал на меня, но обычно отвечал, когда я пыталась с ним заговорить. Должно быть, уже наслышан о моих приключениях во время разгульного периода жизни.
А может ему просто все равно. Он живет своим шоу, хотя с Кайлом у него отношения куда теплее.
Прикусив губу от разочарования, я побежала к выходу — каждый раз, когда я прихожу в этот дом, все заканчивается хуже некуда.
Я все детство называла Коула изгоем, даже не понимая того, что все это время изгоем своей семьи была я.
* * *
Зевс вел себя как-то странно. Как только я вернулась домой, он неистово заскулил и накинулся на меня, встав на задние лапы. Когтей он не выпускал, видимо просто требовал внимания.
— Соскучился? Знаю, знаю, я — плохая хозяйка, и надо бы с тобой погулять, — виновато заметила я, почесав пса за ушком. Он дружелюбно тявкнул, но почему-то не оставлял меня в покое даже после того, как я насыпала ему полную миску свежей еды. — Зевс, я немного поработаю, и мы обязательно погуляем, — вновь объяснила псу, который терпеливо ждал, пока я выйду из ванной. Он заскулил, потираясь плотной шерсткой о мою ногу — ума не приложу, что с ним случилось. — Скоро начнется учеба, и мне очень бы хотелось попробовать кое-что прямо сейчас. Потерпи немного, сладкий.
Следующие часы я провела на кровати, обложив себя модными журналами, вооружившись альбомными листами и карандашом. Я не очень хорошо рисовала — не была прирожденным художником, и уж тем более мне казалось скучным часами вырисовывать пейзажи и портреты. Главным для меня была одежда, которая получалась у меня довольно-таки неплохо. Но больше всего сил уходило на то, чтобы создать в своей голове неповторимое платье или комплект, который бы захотели носить все женщины в возрасте от двадцати до сорока лет.
Я так увлеклась работой, что почти перестала замечать не спокойствие Зевса. Он то и дело лаял или играл со своими игрушками под кроватью, настойчиво намекая мне на то, что я должна к нему присоединится.
К тому времени, когда я нарисовала несколько эскизов и осталась довольна работой, наконец сдалась:
— Хорошо, бери свой любимый шарик, и пойдем гулять. Пойдем, — ласково объявила я, доставая ошейник. Зевс опустил взгляд и тихонько взвыл, что могло означать лишь одно.
— Ну куда там запропастился твой мячик? — раздражаясь, я опустилась на колени и заглянула под кровать, где обнаружила целый кладезь игрушек Зевса. Черт, моя любимая помада от Chanel тоже здесь. И кофточка, которую я давно потеряла… К сожалению, сейчас ее уже вряд ли можно было назвать предметом одежды: шелковая рубашка была вся в слюнях и следах от зубов моего прелестного пса.
Перед глазами мелькнуло еще что-то странное — то, что выделялось на фоне моей потерянной косметики и игрушек Зевса. Синий конверт выглядел очередным вестником беды. Неудивительно, что Зевс его спрятал.
— Вот, держи, мяч, — он зажал игрушку между зубов, но вновь заскулил, когда я взяла в руки синий конверт. — Тоже не хочешь, чтобы я открывала эту пакость?
От Коула.
Только он может писать мне письма.
Только он занимается подобным — мне вот очень интересно, он вообще знает о существовании электронной почты? Такое чувство, что он специально делает это, не оставляя мне шанса кинуть все в спам и не читать письмо.
Конечно, его можно сжечь и разорвать, но мое любопытство возрастает во сто крат, когда я держу бумажки, которых касались его руки.
Оттягивая момент встречи с неизбежным злом, чересчур сильно метнула конверт в стену.
— Займусь этим позже, — Зевс одобрительно кивнул, влезая в ошейник. Я одернула лицо, когда он потянулся, чтобы облизать меня, и просто погладила его по голове, успокаивая. — Все, идем, идем. Я только что помылась, целоваться будем потом.
Конец ознакомительного фрагмента
