— Ты не забыл обо мне, — тихо самой себе прошептала я. Непреложный факт, от которого мне никуда не деться. — Не забыл, Коул.

Не знаю, чувствовала ли я радость.

Но что-то определенно чувствовала. Ведь только Коул пробуждал во мне жизнь — настоящую, хоть и наполненную страданиями и болезненными эмоциями.

Коул

Тишина, повисшая в небольшой комнате, нарушается лишь тихим постукиванием двух железных наручников, надетых на запястья моего отца. Я вглядываюсь в его гладко выбритое лицо и посветлевшие глаза, наполненные невыносимой тоской. Я не навещал его долгое время, и за этот период он стал выглядеть гораздо лучше. Если бы не белая просторная рубашка, наручники и полки, заваленные разными таблетками, отец вполне мог бы сойти за нормального человека.

— Ханна, — с горечью прошептал он, подняв на меня серебристые глаза, в которых я узнал себя. — Мне нужна моя Ханна. Мне нужен ты, Коул. Я хочу…

— Не смей! — опускаю веки, слегка сжимая кулаки под столом, который разделяет нас. — Не смей говорить о ней.

— Я… — глаза Уилла заблестели, и его руки, закованные в наручники, медленно поползли по направлению ко мне. — Вы — все, что мне когда-либо было нужно. Ты не можешь винить меня за то, что я такой.

— Я не виню тебя за это.

— Но ты боишься меня. И Ханна боялась, — сейчас он полностью отдает себе отчет в своих действиях. Он в сознании. Сейчас Уилл Стоунэм был просто моим отцом. Влюбленным мужем. Или все же нет…?

— Я не боюсь тебя, — усмехнулся, широко распахнув глаза.

— Где она? Где моя Ханна? Где она сейчас? — лихорадочным голосом произнес отец, сжимая свои пальцы.

— В безопасности. Там, где нет тебя, — наверное, не стоило этого говорить. Но молчать я был не в силах.

— Я изменюсь, я вылечусь, Коул. Только дай мне этот шанс. Я хочу вернутся домой… Я хочу, чтоб все было как прежде… Я, Ханна…

Я напрягся, замечая изменения в его глазах: зрачки расширились, взгляд торопливо забегал по комнате. Вены на шее вздулись так, будто внутри его тела пробуждалось вселенское зло.

— И наш маленький сын…Дрейк…помнишь? Как поживает Дрейк? Ты кормишь его, да? Отпусти меня. Забери домой, сын, забери…

Воспоминание о том, как отец хватает пса за шкирку и два счета перерезает Дрейку горло невозможно стереть из памяти.

Он даже не скулил — не успел, — лишь жалобно взвыл, перед тем как сделать последний вдох.

Я до сих пор помню реку крови и слезы, застилающие мой мир.

— Не будет. Ничего не вернуть, — я стараюсь стереть эту вспышку из прошлого, но не могу. — Тебе нельзя покидать это место.

Отец взревел, и его руки в наручниках безудержно заметались по столу.

— Все будет иначе! Иначе! Я исправлюсь! Я вылечусь! Забери меня отсюда! — Тут он накинул цепь от наручников на мою шею и резко притянул к себе.

— Ты убил Дрейка! Ты сделал так, чтобы мама ушла! — меня самого затрясло, цепь передавила шею. — Я не хочу быть таким, как ты! Я не такой!

Уилл расхохотался, обнажая свои зубы в зловещем оскале. От спокойного отца, каким он был еще пять минут назад, вновь не осталось и следа.

— Но ты такой, Коул! Такой…ты уже чувствуешь это, да? Чувствуешь, как тебе нравятся некоторые вещи? Чувствуешь, я знаю это!

— Нет! — я резко нажал на красную кнопку, хотя был уверен, что наши крики и так слышны по всей больнице.

— Я знаю Коул, знаю. Я вижу это в твоих глазах! Ты всегда был странным мальчиком, вспомни!

— Хватит! — руками хватаю цепь на своей шее, чтобы ослабить давление. В эту же минуту в комнату врывается несколько человек со специальными приборами в руках. Придерживая Уилла, они без промедлений втыкают в его шею заостренный иглой шприц, и на миг его серебряный взор замирает на мне, а губы шепчут, не произнося ни звука:

„Ханна“, — читаю я. Тут же тело отца расслабляется, и он закрывает глаза, опадая на спинку стула.

— Вот и поговорили, — встаю и направляюсь к выходу уже в сопровождении медсестры — на этот раз новенькая миловидная блондинка, которая довольно-таки хорошо выглядит при том, что работает в таком ужасном месте.

Лоб покрылся испариной, и я прикладываю к нему ладонь, пытаясь не казаться таким жалким. Но мне тошно. То ли от детского воспоминания о Дрейке, то ли о том, что не знаю своей матери.

То ли от того, что у меня, по сути, никого нет. И даже если я когда-нибудь сяду в психушку, вряд ли кто-то будет навещать меня здесь.

У меня даже нет сына, как у Уилла, хотя от моих посещений ему не легче.

Конечно, есть бабушка и дедушка. Но в последнее время мы не очень близки. Это к лучшему — мне не хотелось бы, чтобы они видели все это. Они заслужили достойную и спокойную старость.

— Ох, — тяжело вздыхает милая блондинка. — Не ожидала, что будет так. В последнее время он был спокойным. Отключался, конечно, но не вел себя так.

Мы шли по коридору, и я старался не обращать на нее никакого внимания. Я вообще старался не смотреть на девушек, потому что слишком часто видел в любой из них лишь одну.

— Он сильно поранил вас? — когда мы остановились возле стойки, на которой я должен был отметить время посещения, она слегка задела меня за край рукава и уже собиралась потянуться к шее. Неслыханная глупость с ее стороны.

— Я в порядке, — четко проговорил я, не глядя на девушку. Уверен, на ее лице сейчас явно разочарованная, но сдержанная улыбка.

Хорошая такая девочка, наверняка. Все медсестры такие. Наверное, пришла сюда потому, что очень хотела помогать людям. Вся такая самоотверженная, милая и добрая. Идеальная. Такая никогда не кричит, не закатывает истерики и всегда спрашивает о том, не сильно ли меня поранили.

Бекка бы никогда не стала медсестрой.

Спрашивала ли она меня о моих ранах? Заботливым, едва тихим голосом… Разумеется, нет. Она сама нанесет раны, еще и сверху соли насыплет.

— Когда вы придете в следующий раз? — с надеждой спросила она, но я уже расписывался в большой тетради, аккуратно прописывая свое имя. Громко захлопнув книгу, бросил на стол ручку, и, развернувшись, ушел, чувствуя на себе ее нежный взгляд, который был не в силах меня согреть.

* * *

— Мой любимый день в году, — мы с Гидеоном оглядывали наши окрестности: бассейн, сад, украшенный для вечеринки, и несколько людей, передвигавшихся по нему. К знаменательному дню мы наняли прислугу и даже не поскупились на украшения для вечеринки: вся площадь была усыпана шарами с изображением герба нашего Братства и греческими буквами. Рядом с бассейном стояли диджейский пульт и несколько столиков с закусками и морем выпивки.

— Набираем новобранцев, — я кивнул, глядя на то, как одна из горничных наклоняется, чтобы поправить на траве шарики. Только поправлять там нечего, она, очевидно, специально это делает, чтобы продемонстрировать нам с Гидеоном свое белье.

— У нее неплохая задница, — ухмыльнулся он, подняв одну бровь. — Мой любимый размер. Но скоро здесь будет очень много таких задниц…

— О да, — я промолчал, о какой именно заднице подумал в этот момент. Черт, я не видел Ребекку целый месяц. И не знаю, что будет со мной, когда она попадет в поле моего зрения. Лишь бы не накинуться на нее — только самообладание и контроль.

— Сколько мы отбираем претендентов на этот раз? — Гидеон имел в виду новых членов братства, которые в течение пяти месяцев должны будут прислуживать нам и выполнять любые наши поручения. Нам с братьями только оставалось придумать испытания пожестче. К счастью, устав Братства все придумал за нас и давно. Из года в год все задания были примерно одинаковыми.

Каждый претендент получал какое-нибудь глупое жалкое прозвище. Читал стихи или пел песни на обеденных перерывах. Ну это так, цветочки. Потом все плавно переходило в побои, с нашей стороны, в налеты среди ночи — обливания какой-нибудь мерзостью и прочее. Чем ужаснее, тем лучше. Ведь нам не нужны были сопляки. Как правило, в конце испытаний оставалось человек пять.

И взамен они получали все, что хотели: власть, деньги, ключи от всех дверей, наших девочек, ну и нашу „братскую дружбу“.

На мои плечи в последнее время упало слишком много — я постоянно улаживал дела с полицией, которые активно начали копать под нашу организацию. Обычно копы не трогали студенческие братства, так как, для виду, такие как мы всегда вели какую-нибудь хорошую деятельность, выставленную на показ, — благотворительность, различные фестивали.

В глазах общества мы должны выглядеть милой организацией студентов, иногда устраивающих вечеринки, но никак не контрабандистами и торговцами оружием. Когда я вступал сюда, то и сам не думал, что столкнусь с таким. Но, как оказалось, все было правдой.

Ребятам же нужно было наращивать денежный оборот. Да и мое наследство не вечно. Меня радовало лишь то, что заправляли этим Гидеон и Алекс — я же, как лицо братства, был ответственен за отношения с полицией и прочую чепуху.

— Думаю, десять-пятнадцать, — наконец ответил я, расправляя плечи.

— Ребекка придет? — вдруг спросил Гидеон, глядя мне прямо в глаза. Я сразу почувствовал напряжение. Бекка нравилась этому ублюдку. По тем же причинам, что и мне. Он хотел Ребекку, и это было понятно даже по тому, что он вспомнил сейчас о ней.