Он был чрезвычайно доволен тем, что смог меня раскусить. Тем временем остальная процессия скрылась за деревьями, и я решил воспользоваться ослабшей бдительностью охранника.

— Твои соплеменники погибли, потому что так распорядился брат Бьёрна, — начал объяснять он. Но продолжить не успел, так как внезапный рывок веревки, натянутой между нами, лишил его равновесия и свалил с лошади.

Он упал на лесную подстилку с глухим стуком. И все же оказался в состоянии хорошенько пнуть меня ногой, когда я набросился на него с кулаками. Застигнутый врасплох, парень толком не смог оказать сопротивления, и я попытался выхватить у него из ножен меч, который оказался дополнительно пристегнут кожаным ремешком. Веревка, стягивающая запястья, затрудняла мои движения.

У меня сохранялся шанс выйти победителем, только если держаться ближе к противнику. Он барабанил руками по ожогам на моей спине. Я задыхался и едва не терял сознание от боли. Ножны кинжала, обитые медью, сдавливали мне диафрагму. Наконец я ухватился за оружие. Он тем временем открепил меч и взялся за рукоять. Его самоуверенная улыбка поблекла, когда он почувствовал лезвие кинжала на своей шее. Мы оба притихли, хватая ртом воздух.

— Тебе лучше помолчать и опустить меч, — сказал я. — Только сними наконец свой ремень.

Он обдумывал варианты своего поведения. Мы лежали слишком близко друг к другу, так что у него не было возможности вынуть меч из ножен. Если вздумает позвать на помощь соратников, я быстро перережу ему горло. Он нехотя ослабил пряжку ремня и положил меч на землю.

— А теперь медленно поднимаемся вместе. Ты берешь с седла мои башмаки и отдаешь их мне.

Моя расстановка приоритетов его удивила. Когда он потянулся за башмаками, шлем свалился и покатился по опавшим листьям.

— Оставь его на земле.

Веревка, которой были связаны мои руки, позволяла мне крепко удерживать парня за его длинную челку и в то же время не отводить от его горла вторую руку с кинжалом. Ему ничего не оставалось, как встать на колени и надеть на меня башмаки.

— Сейчас ложись на живот под этим деревом.

Я подобрал его меч и взял лошадь под уздцы.

— Как жаль, — сказал я на прощание, — что мне не суждено повидаться с братом Бьёрна Железнобокого.

В седле я никогда не чувствовал себя уверенно, но скакун Хастейна был спокойным и покладистым. Я вскочил на его широкую спину и скрылся между деревьями. Окрыленный триумфом, я принялся размышлять, как освободить Беллу. Поэтому никак не ожидал, что мне в затылок полетит шлем Хастейна. На мгновение мир вокруг почернел.

Я опомнился, когда вылетел из седла и упал на землю. Судя по звуку, кто-то стремительно приближался ко мне по лесной подстилке. Мощный удар резко вытолкнул из легких весь воздух, а кулак угодил прямо в нос. Одновременно с болью меня поразило осознание собственной глупости. Не стоило оставлять Хастейна в живых. В то время я еще не был убийцей. «Так и не научился полностью обезвреживать противника, — пронеслось у меня в голове. — А теперь уже не научусь никогда, ибо сейчас мне суждено умереть».

К моему глубокому изумлению, Хастейн не пронзил меня мечом. Даже не ударил и не пнул меня. Он поправил ремень и вложил меч в ножны.

— Благодарю за преподанный мне урок, — сквозь зубы процедил он. — Впредь постараюсь быть осторожнее.

Бьёрн Железнобокий поручил ему следить за мной. Если бы он меня прикончил, это нанесло бы его чести такой же огромный вред, как если бы мне удалось сбежать. Теперь самообладание Хастейна не может не вызывать моего восхищения. Тогда же мне было ясно одно: я по-прежнему нуждался в милости богов.

— Тебе следовало забрать мой шлем, а не свои башмаки, — заметил он, приподнявшись в седле. — Почему они для тебя так важны?

Он кивнул на мои ноги, обутые в башмаки из козьей кожи, и, сдерживая лошадь, ждал ответа.

— Это единственное, что осталось в память о моей матери, — сказал я, вытирая кровь с верхней губы.

Выражение лица Хастейна смягчилось. Он молча кивнул. В его сочувственном взгляд из-под светлой челки отразилась моя скорбь — он потерял обоих родителей в очень юном возрасте.

4

Лагерь скандинавов представлял собой временный форт, возведенный в кольце свежей насыпи на широком плато, коронующем один из холмов, которые возвышались над обширной пустошью. Силуэты заостренных жердей, пронзающих воздух, виднелись на фоне кроваво-красных полос вечернего неба. Мы въехали в ворота.

Лошадей привязали вокруг корыта с водой. Дальше мы шли пешком по дощатому настилу. Подрагивающее пламя костров возносилось к звездам. По краям просторной круглой площади в пределах насыпи открывались ровные ряды сероватых палаток высотой в человеческий рост. Они стояли на приличном расстоянии друг от друга, а с восточной стороны довольно большое пространство и вовсе пустовало. На первый взгляд создавалось впечатление, что лагерь предназначался для проживания более чем пятисот воинов. Ильва была в нем единственной женщиной. Вокруг костров развернулось какое-то оживленное празднество. Многие воины уже валялись на земле в полубессознательном состоянии, другие орали, ругались или боролись в сумерках.

Когда мы оказались в центре лагеря, где дощатый настил пересекался под прямым углом с точно таким же, Ильва куда-то увела Беллу. Бьёрн Железнобокий и Хастейн понимающе переглянулись. Мой юный соглядатай подвел меня к палатке, над входом в которую скрестились две вырезанные из дерева драконьи головы.

Внутри сидел мужчина, склонившись над тлеющими углями. Он вырезал узор на деревянном посохе. Его одежда была сшита из тончайшего льна желтого и красного цвета, накидка скреплена золотой булавкой. Гладкие темные волосы длиной чуть ли не до середины спины аккуратно сплетены и заколоты жемчужной пряжкой. Пять до блеска отполированных серебряных браслетов блестели на его левой руке, на правой же был надет всего один, но весил он, вероятно, не меньше, чем все остальные, вместе взятые. Браслет был мастерски изготовлен и изображал двух переплетающихся змей с высунутыми раздвоенными языками.

— Мы привели одного из местных, — обратился к нему Хастейн. — Он говорит на нашем языке и владеет полезными для нас сведениями.

Обитатель палатки поднялся и повернулся к нам лицом. Я невольно задержал дыхание, ибо никогда еще не встречал более красивого и харизматичного человека. Он был стройным, мускулистым, на полголовы выше нас с Хастейном. Его черная борода была аккуратно подстрижена. Безукоризненную правильность черт лица подчеркивал единственный шрам, бледной полосой пересекавший лоб от левого века.

— Разве Бьёрн Железнобокий не должен был перебить всех до единого? — Чернобородый с досадой отбросил в сторону посох и воткнул нож в ножны. — Он не имеет права пренебрегать данными ему приказами.

— Этот сакс говорит по-нашему, — возразил Хастейн. — Соплеменники собирались повесить его, но не успели: им помешало наше появление.

— Его должны были повесить? — Чернобородый утратил интерес к непослушанию Бьёрна Железнобокого и спросил у Хастейна, уставившись на меня: — Но за что?

— Я пытался узнать это у мертвецов, но они промолчали.

Это была шутка. Но чернобородый воспринял ее всерьез.

— И как мертвецы должны были тебе ответить? Ведь они мертвые. Лучше бы ты поинтересовался у него самого. Сакс, скажи, почему соплеменники хотели тебя повесить?

Скандинавы ждали моего ответа. Но я крепко стиснул зубы.

— Кажется, ты утверждал, что он знает наш язык? — спросил чернобородый.

— Он не особо распространяется о себе, — объяснил мое молчание Хастейн.

Чернобородый принял к сведению эту информацию. Прошло немного времени.

— И почему же его собирались повесить? — вновь спросил он, словно забыв о прежнем ответе.

— Понятия не имею, — как ни в чем не бывало, сказал Хастейн. — Но Бьёрн Железнобокий рассчитывает, что он может пригодиться нам в качестве провожатого.

— И каким же образом, если он немой?

— Он не немой. Он говорит на нашем языке.

Чернобородый вновь погрузился в размышления.

— А почему саксы хотели его повесить?

Хастейн в очередной раз терпеливо объяснил, что провинность, за которую меня приговорили к наказанию, ему неведома, но Бьёрн Железнобокий расценил, что вряд ли это имеет отношение к моему знанию местности.

— Наверняка он лошадиный вор или просто разбойник, — в конце концов пришел к заключению чернобородый. — И, если так, совершенно не разумно оставлять его в живых.

Тут я начал понимать, почему Бьёрн Железнобокий попросил Хастейна объяснить вождю мое присутствие в лагере. Седобородый воин не желал тратить много времени на то, чтобы донести до предводителя нехитрое сообщение.

— А если он лошадиный вор или разбойник, — терпеливо отвечал Хастейн, — значит, поможет нам отыскать верховых лошадей и церковное серебро. Кстати, он уже обмолвился кое о каких сокровищах, что хранятся в монастыре, куда он может нас отвести.

— А вдруг это лишь западня?

— Перед тобой простой крестьянский парень. Каким образом он может загнать в ловушку пять сотен вооруженных до зубов воинов?