Леена Лехтолайнен

Мое первое убийство


Лодочку река несет —
            где ж пути конец придет?
Утлый челн стремит водой —
            вновь хлестнет волной речной…
Человек — что ты такое?
Пламя, пламя без покоя,
Зыбь песков, лед под ногою.
Кто для радости рожден,
                  кто печали обречен.
В сердце есть часы, поверьте.
Встанут — значит, время смерти.
Лодочку река несет —
                  где ж пути конец придет?
Из живых никто не знает.
Море, твердь — все умирает.
Как же сохранить тут душу?
Лишь во сне — мечта о лучшем,
О весне, об утре раннем,
Свежем ветре за горами…
Вновь придет — иль не придет?
Лодочку река несет… [Стихи Эйно Лейно, музыка Тойво Куула. Перевод Н. Эристави.]

Вступление

Юри проснулся от нестерпимого желания сходить в туалет. Во рту был противный привкус виски, пива, чеснока и бесчисленного количества выкуренных сигарет. Он очень надеялся, что в доме найдется фанта. В похмелье он был большим поклонником этого освежающего напитка — найти бы фанту, а то придется лечить больную голову пивом.

Было сказочно красивое утро. Тулия и Мирья хлопотали на веранде, они готовили завтрак. Юри улыбнулся, прислушавшись к их разговору об особенностях различных сортов сыра, — на самом деле эти женщины терпеть не могли друг друга. Но поскольку одна из них была лучшим сопрано Хора Восточной Финляндии, а другая его лучшим альтом, им волей-неволей приходилось ладить между собой. Мирья даже внешне соответствовала своему голосу — темная, полная, мрачноватая. Ну просто настоящая старуха-цыганка из оперы Верди «Трубадур» — уж как там ее звали…

Яркие солнечные лучи светили прямо в глаза, голова раскалывалась. На всякий случай Юри все же проглотил две таблетки аспирина, более легкое лекарство вряд ли подействовало бы на отравленный алкоголем организм.

Фанты не было, свежевыжатого сока тем более. Мир вокруг был угнетающе ярким: сверкало море, у причала шумели чайки, день обещал быть жарким. Трудно будет петь при такой жаре.

— Что, Юри, тяжело тебе? — усмехнулась Тулия. Она тоже была бледной, видно, этой ночью все не выспались. Ну да ладно. На работу все равно только завтра.

— Остальные еще спят?

— Пия собирается пойти поплавать. А остальных я еще не видела. Вообще-то пора вставать, если мы хотим сегодня еще что-нибудь успеть. — Мирья говорила строго, она любила порядок. И искренне считала, что лучший двойной квартет хора приехал на дачу к родителям Юкки на репетицию перед важными гастролями, а не на пьянку. — Так что — подъем, чашка кофе и — вперед, на распевку.

Юри поднялся. Поплавать — это неплохая идея. Вода, наверное, градусов двадцать, в самый раз будет. Он направился к мосткам. На берегу возле сауны показалась Пия в купальнике. Нет, Юри был не в состоянии переодеваться. Скинуть быстрее одежду и — вперед, в море.

И Юкка был в воде, плавал на мелководье недалеко от прибрежных камней. Похоже, у него тоже жуткая головная боль, вон какая дыра на затылке. Да и вообще он как-то не очень хорошо выглядел… Тут рвотный спазм вывернул Юри наизнанку, хорошо хоть в прибрежную траву, а не на себя.

Лишь спустя несколько минут Юри смог подняться и направиться в сторону веранды, где собралось уже много народу. Его высокий и чистый тенор, предмет зависти многих певцов, звучал невнятно, он не мог связать и пары слов.

— Что там у тебя? — крикнула Тулия.

— Юкка… Там, у мостков, ну, черт возьми… Похоже, он мертв! Утонул!

— Что за бред ты несешь?

Антти бросился к берегу, Мирья устремилась за ним. Через мгновение Мирья вернулась обратно и кинулась к телефону. Номера службы спасения были аккуратно выписаны на листке у телефонного аппарата. Сидящие на веранде слышали, как она низким голосом вызвала сначала полицию, затем «скорую помощь».

1

Лодочку река несет —

где ж пути конец придет?

Когда зазвонил телефон, я была в душе и смывала с себя морскую соль. Услышала сначала собственный голос на автоответчике, затем просьбу коллеги срочно перезвонить. У меня уже давно не выдавалось свободного воскресенья, поэтому я решила провести первый жаркий день лета на пляже, хотя в принципе терпеть не могу валяться под палящим солнцем. Прошлой зимой я регулярно ходила в тренажерный зал, поэтому фигура стала довольно приличной. Хотя при моей любви к пиву я вряд ли когда-нибудь смогу избавиться от симпатичных складок на животе.

Выключила автоответчик и набрала рабочий номер телефона. Меня соединили с Ране.

— Здорово, женщина! Через четверть часа буду у твоего подъезда. Все необходимое уже собрано. Тут труп в Вуосаари, полчаса назад позвонили ребята из линейной полиции. Тебе нужно что-нибудь из кабинета? Все, до встречи.

«Вот и кончилось мое воскресенье», — думала я, роясь в шкафу в поисках подходящей одежды. Форменная юбка осталась в кабинете в Пасила, так что подойдут и джинсы. Голова мокрая, и после фена волосы будут просто стоять дыбом. Попыталась быстро накраситься и усмехнулась своему отражению в зеркале. Там был кто-то совершенно не похожий на строгую даму — констебля полиции: желто-зеленые кошачьи глаза, рыжие кудри, еще более яркие благодаря модной краске для волос. Легкомысленно вздернутый, весь в веснушках, курносый нос. Губы можно было бы назвать сексуальными, хотя, по-фински говоря, у меня была просто толстая нижняя губа.

И вот меня, девчонку, похожую на мальчишку-хулигана, отправляют куда-то на побережье Вуосаари защищать закон и порядок?

Сирену машины Ране было слышно издалека. Он любил включать сирену, как и добрая половина всех финских полицейских. Зачем? Мертвые все равно уже никуда не убегут. Но, наверное, это прибавляло полицейским уважения в собственных глазах.

— Ребята из технического отдела уже уехали вперед, — деловым тоном доложил мне Ране, когда я плюхнулась в «сааб» рядом с ним. — Итак, труп в Вуосаари, утопленник, но что-то там с ним не так просто. Парню тридцать лет, фамилия, кажется, Пелтонен. Там человек десять отдыхало на даче в выходные, какой-то хор, а утром этого Пелтонена выловили из моря.

— Его кто-то столкнул в воду?

— Неизвестно. Информации пока мало.

— А что это за хор?

— Да толком не знаю.

Ране так лихо вырулил на Восточную трассу, что я подпрыгнула и больно ударилась локтем о дверь «сааба». Сама виновата. Надо было пристегнуть ремень безопасности. Пристегнутый ремень врезался мне в шею, поскольку был отрегулирован под мужской рост.

— Где Киннунен? А остальные? У тебя же вроде тоже сегодня выходной?

— Ребята разбираются со вчерашней поножовщиной. До Киннунена вот уже полчаса не могут дозвониться. Сегодня же воскресенье. Наверное, поправляет здоровье где-нибудь в летнем кафе.

Ране тяжело вздохнул. Разговор продолжать не хотелось. Руководитель нашего отдела комиссар Калеви Киннунен был алкоголиком. А я была руководителем следующего уровня и поэтому должна была принять удар на себя, пока Киннунен находился в запое или приходил в себя с похмелья.

— Послушай, Ране, я, похоже, знаю этого убитого парня. То есть знала… Будет не совсем правильно, если…

— А у меня завтра начинается отпуск, и я собираюсь его полностью отгулять. Так что это в любом случае твой хлеб, нравится тебе или нет. Все, без вопросов.

По голосу Ране я поняла, что он предпочел бы, чтобы я продолжила учебу и стала адвокатом. Смогла бы сама выбирать себе дела. Ране всегда относился ко мне с недоверием, как и многие в нашем отделе. Я была женщиной, к тому же молодой женщиной, а не штатным сотрудником отдела, полжизни проработавшим в полиции. На сегодняшний день я трудилась в отделе всего два месяца, замещая другого полицейского.

К великому удивлению всех моих знакомых, после университета я поступила в школу полиции, хотя всегда считалась бунтаркой, носила панковскую кожаную одежду. Тем не менее голова у меня была забита идеалами о справедливом устройстве мира. Став полицейским, я стремилась помогать как преступникам, так и их жертвам, мечтала изменить мир к лучшему. Мне хотелось работать в сфере социальной реабилитации.

Но школа полиции разочаровала меня, хотя в мужском коллективе я чувствовала себя совсем неплохо. К тому времени я уже стала для одноклассников «своим парнем», играла на бас-гитаре и гоняла с ребятами в футбол.

Я с детства привыкла всегда и во всем быть первой, этой же планке старалась соответствовать и в школе полиции. Но я устала от полицейской рутины. За несколько лет мне надоело писать бесконечные отчеты, осматривать трупы бомжей и выяснять биографии магазинных воров. Я использовала свой потенциал лишь наполовину, мне было скучно и неинтересно. Никто не жаждал моего сочувствия, никому не нужны были моя голова и умение ею пользоваться.

Через несколько лет после окончания университета во мне снова проснулась тяга к знаниям. Я окончила несколько курсов повышения квалификации. Женщин в полиции было мало, они были востребованы, я стала быстро продвигаться по служебной лестнице. Это вызвало слухи и зависть в мужском коллективе. К тому же многие коллеги чувствовали, что я не слишком довольна своей работой, это их тоже задевало. Я поступила на юридический факультет, и мне наконец показалось, что я нашла свое место в жизни.

Летом во время учебы я работала в полицейском участке, часто выполняла там различные поручения и вот сейчас, пятью годами позже, снова вернулась к оперативной работе. Учеба уже успела порядком мне надоесть, и полугодовая практика в криминальной полиции в отделе тяжких преступлений показалась мне хорошей альтернативой, особенно учитывая то, что моей специализацией было уголовное право. Я решила, что возьму академический отпуск и увижу новые горизонты. Но вышло иначе. Работая в отделе тяжких преступлений, я могла думать лишь о работе, лишь изредка выбираясь выпить пива с друзьями, сходить в тренажерный зал или на пробежку.

К тому же мой непосредственный начальник выполнял свою работу лишь на десять процентов. Все остальное время он пил или страдал от похмелья. Как ни странно, его не собирались выгонять из полиции. Все его обязанности ложились на наши плечи, летом ситуация стала просто невыносимой. Часть постоянных сотрудников находилась в отпусках, а бюджет на дополнительных работников закончился еще в апреле.

У меня была не особо крепкая нервная система, но признавать это вслух было нельзя. Коллеги-мужчины с интересом наблюдали за моей реакцией, когда, например, я изучала рвотные массы, вызванные разведенной в воде азотной кислотой, или внутренности полуразложившегося трупа. При этом зрелище любому могло стать плохо, но я не имела права показывать свою слабость — именно потому, что была женщиной. И я старалась быть твердой и давала волю своим чувствам лишь оставшись одна, хотя после увиденного мне иногда и курицу разделать было трудно.

С внешностью тоже ничего нельзя было поделать: я женщина, и выгляжу соответственно. Мне пришлось отрастить волосы, иначе они торчали бы во все стороны. Я невысокого роста, почти все мужчины выше меня. Если бы знакомый врач не добавил мне в медицинскую карточку лишних пять сантиметров, меня бы вообще не взяли в школу полиции. Моя фигура, как ни странно, сочетает женственность форм и мужественную мускулистость. Для невысокой женщины у меня довольно крепкое телосложение. Я вполне осознаю свою силу и не боюсь опасных ситуаций.

Все преступления, которые я расследовала до сих пор, были какими-то безликими. Сейчас же сочетание слов «Пелтонен» и «хор» прозвучало для меня угрожающе. Если подтвердятся мои худшие опасения, мне придется иметь дело с людьми, которые хорошо знали меня до работы в полиции. В свою первую университетскую зиму я жила в тесной квартирке в общежитии в Восточном центре. Мои соседи постоянно ссорились между собой, поскольку одна из соседок, бывая дома, пела почти непрерывно. Иногда из комнаты Яны доносился целый квартет, громче всех звучал бас ее приятеля. Юкка Пелтонен, обаятельный Юкка с глазами Пола Ньюмена и лицом, обветрившимся во время гонок на яхте. В то время Яна всерьез задумывалась о совместной жизни с Юккой и частенько приглашала меня к себе в комнату поболтать о своем дружке за бутылкой пива.

А потом умерла родная сестра моей бабушки и опустела однокомнатная квартира в Тееле. Наследники решили подождать с продажей и дождаться роста цен на недвижимость. Я жила в квартире, поддерживала чистоту и аккуратно оплачивала комуслуги. Постепенно стоимость квартиры выросла, и я стала бояться, что ее вскоре выставят на продажу, но жадные наследники решили подождать еще. А потом грянул кризис, цены рухнули, и наследникам осталось только кусать локти. Так что я осталась жить на углу улицы Элите. С Яной я изредка сталкивалась в университете и слышала, что с Юккой она рассталась. Во время гастролей в Германии она влюбилась в молодого человека по имени Франц, вышла замуж и живет теперь там, занимаясь домашним хозяйством. И, как часто бывает у бывших друзей по общежитию, наше общение свелось лишь к обмену рождественскими открытками.

Я смутно вспоминала остальных друзей Яны. В память возвращались лица, имена. Кроме Юкки, там был еще один симпатичный парень. Я частенько засиживалась допоздна за бутылочкой пива с ребятами из Хора Восточной Финляндии. И очень боялась, что встречу в Вуосаари немало знакомых лиц, ведь многие стремились петь в студенческом хоре как можно дольше, пытаясь продлить молодость. У меня сложилось стойкое впечатление, что хор — это что-то вроде группы мазохистов, которые получают удовольствие от совместного пения заунывных виршей под управлением сумасшедшего руководителя в компании людей, которых они откровенно презирают.

Дорога, ведущая к коттеджу, проходила по живописной сельской местности. Ране больше не включал сирену, но ехал с явным превышением скорости. Впрочем, полиции это разрешается. Я была за штурмана, читала вслух схему проезда, и нам удалось не заблудиться и повернуть в правильном месте. Глупо, когда полиция путается в маршруте и не может быстро доехать. Со мной пару раз такое случалось — было ужасно неудобно. Перед нами расстилался идиллический пейзаж. За полями серебрилось море, заяц лениво проскакал через дорогу, шмель залетел в машину через полуоткрытое окно.

— Здесь расположен небольшой коттеджный поселок. Публика обеспеченная, — пояснил Ране.

Мы пересекли десятиметровый перешеек, оказались на небольшом полуострове и въехали во двор через высокие ворота. Медная табличка сообщала, что мы находимся на территории виллы «Майсетта». Узкая заросшая травой дорога привела во двор удивительно красивой усадьбы — это был просто дом моей мечты: два этажа, белые наличники деревянного кружева. На лужайке перед домом стояли патрульная полицейская машина и старая «вольво» коллег из технического отдела.

— Молодцы, ребята, быстро подъехали. Ну и где фронт работ? — Я постаралась собраться и говорила резко, почти агрессивно. Никаких эмоций, никаких слез над телом бывшего знакомого!

Навстречу вышел констебль линейной полиции в сопровождении темноволосой девушки. Мы представились. Оба оглядели меня с недоверием. Мне стало досадно, хотя внутренне я была готова именно к такой встрече. Темноволосая девушка показалась мне смутно знакомой, имя Мирья вызвало в памяти комментарии Яны о самой страшненькой девушке хора. К тому же я вспомнила, что она совсем не пила вина, что в те времена было непростительным преступлением.

Мирья проводила нас на берег, где ребята из технического отдела фотографировали труп. Он лежал в воде на прибрежных камнях. Врач уже прибыл. Я поняла, что остальные приехали давно, поскольку все было уже готово. Мне стало неудобно, что ждали только меня: я должна была осмотреть тело, прежде чем его вытащат из воды. Мне не хотелось на него смотреть, я не могла осознать, что этот труп — Юкка, не хотела знать, что с ним произошло.

— Ну и как вам? — спросила я у врача-криминалиста Махконена. Это был необыкновенно толстый, весивший килограммов на пятьдесят больше нормы мужчина с маленькой сигаретой в зубах. Мы с ним терпеть не могли друг друга, разница заключалась только в том, что я признавала его отличным профессионалом, а он обо мне так не думал.

— Где Киннунен? — с подозрением спросил Махконен.

— Понятия не имею, — резко ответила я. Мы не можем сидеть и ждать его. Давайте начинать. Что скажете о причине смерти этого человека?

— Судя по лицу, он утонул. С другой стороны, эта рана на голове выглядит довольно интересно, поэтому не знаю, что и думать. Надо делать вскрытие. — Махконен отвечал не мне, он говорил, глядя на кончики ботинок Ране.

— А может, его сначала ударили по голове, а потом сбросили в воду? — спросил Ране.

— Вполне возможно. Рана на голове выглядит очень странно. Интересно было бы узнать, чем его ударили.

— Может быть, камнем? — Ране оглядел берег, усыпанный камнями, многие из которых могли бы легко поместиться в руке.

— Да-а. Вот будет парням задачка — перебрать все камни на берегу, — вздохнул врач.

Я разрешила ребятам из «скорой помощи» вытащить тело из воды. Они осторожно перевернули его на спину. Гримаса на знакомом лице, спутанные от соли и крови светлые волосы. Застывший ужас в глазах, сиявших синим огнем на бледно-фиолетовом лице. Морская пена на белой куртке, прилипшие к ногам джинсы.

Мне стало больно при воспоминании о том, каким красавцем был Юкка, когда мы виделись несколько лет назад. Он был старше меня на пару лет, вряд ли ему уже исполнилось тридцать. Конечно, мне приходилось видеть умерших и в более раннем возрасте, но то была смерть от алкоголя или наркотиков. Я проглотила слезы и откашлялась. И начала раздавать указания техникам: выяснить, откуда могла возникнуть рана на голове, мог ли он поскользнуться на ступеньках. Да, я знала, министр обороны мог позволить себе слезы на публике, а я — нет.

— Пойдем поговорим с теми, кто в доме. Надо выяснить, что они знают, — сказала я Ране и направилась в сторону кружевной усадьбы. Только сейчас я заметила, что на веранде, обращенной в сторону моря, сидит группа людей. Они упорно не смотрели на нас, словно не желая замечать присутствия полиции, хотя наши разговоры явно были им хорошо слышны.

При ближайшем рассмотрении дом выглядел хуже. Видимо, он был копией той усадьбы, которая когда-то здесь существовала. Краска на стенах выцвела и потрескалась, хотя само здание вряд ли было старше меня.

Солнце заливало веранду, я еще раз отругала себя за то, что надела джинсы, в них было очень жарко. Публика, сидевшая на веранде, была отчасти знакомой.

— Мария! — В звонком ясном голосе слышалось глубокое недоумение. — Ты что, работаешь в полиции? Ты меня помнишь? Я — Тулия.

Я хорошо помнила Тулию. Она часто приходила к нам в общежитие, иногда мы сидели вместе в университетском кафе. Она мне нравилась, мы с ней хорошо понимали друг друга. Я заметила, что она очень похорошела, — стала женственной, статной.

— Помню. — Я не смогла улыбнуться в ответ. — Да-а… Я старший констебль Мария Каллио из отдела тяжких преступлений. А это констебль Лахтинен. Прошу вас представиться и рассказать о событиях прошлой ночи. — Я сама себе казалась смешной и не осмеливалась ни на кого взглянуть.