— Или обуй другие туфли, или смени платье, — недовольно бросает Черный Король. — К нам люди придут, а ты тут в тапках. И причешись наконец!

— Это не тапки. — Черная Королева резко наклоняется, так что волосы почти касаются земли, а потом выпрямляется и откидывает их назад. — Причесалась.

* * *

— Зачем тебе с собой гитара? — беспомощно спрашивает Белая Королева. — Нас пригласили на ужин, а не на конкурс талантов! И ты король, а не менестрель!

— Ну и ладно, — машет рукой Белый Король. — Зато гитара прогуляется. Она явно засиделась дома.

* * *

Черная Королева скучает. Черная Королева ковыряет крошечной вилочкой воздушное пирожное из «Сладкого ангела»: Белые Король и Королева принесли с собой целую коробку.

Толстый кот Бифштекс вспрыгнул к ней на колени, лезет лапой в блюдце.

— Какая красивая у вас кошка, — любезно говорит Белая Королева. — А у нас собака. Либра. Его Величеству ее продали как болонку, а она выросла мне по пояс. Отличная собака, охранница. Очень дисциплинированная. Никогда не клянчит со стола!

Белый Король закатывает глаза, потом незаметно подмигивает Черной Королеве. Черная Королева делает строгое лицо, но видно, что она с трудом удерживается от смеха.

* * *

Черный Король оживлен. Черный Король улыбается. Давно он так приятно ни с кем не разговаривал. Белая Королева потрясающая собеседница. А какая красавица!

— Еще коньяка? — спрашивает Черный Король.

— Только совсем капельку, — отвечает Белая Королева.

Кот Бифштекс прижал уши, вздыбил шерсть и еле слышно шипит. Ему не нравятся искры, проскакивающие между Черным Королем и Белой Королевой.

* * *

Белый Король и Черная Королева сидят в беседке. Белый Король пощипывает струны гитары и мурлычет песню, которую складывает на ходу. Черная Королева мечтательно накручивает на палец длинную прядь.

— Удивительно, — говорит она, — как мало нужно, чтобы превратить унылый ритуал в чудесный вечер. А они даже не понимают, что…

— И не надо, чтобы понимали, — мягко перебивает ее Белый Король, откладывая гитару.

* * *

Черная Королева возвращается домой под утро. Снимает сандалии в прихожей и, стараясь не шуметь, крадется к спальне.

— Это ты? — раздается из кухни голос Черного Короля.

Черная Королева заглядывает в кухню. Черный Король сидит на стуле — босой, в синем халате поверх полосатой пижамы — и читает книгу.

— Замерзла? — сухо спрашивает Черный Король. — Чаю выпей. Я только что заварил.

Кот Бифштекс подходит к Черной Королеве и трется об ее ноги.

* * *

Белая Королева сидит в ванне — по шею в горячей воде. Белый Король заходит в ванную и присаживается на табурет.

— Хорошо погулял? — интересуется Белая Королева.

— Ничего себе, — кивает Белый Король. — Гитару проветрил. Какое ты хочешь полотенце?

— Розовое, — говорит Белая Королева. — То, которое пушистое. И выгуляй Либру, ладно? Я ей обещала, что ты с ней выйдешь, когда вернешься.

После работы

Сеньор Тобиаш всю жизнь за рулем. Когда-то в юности он был гонщиком, но вот уже двадцать пять лет водит маленький бело-зеленый автобус от станции до цементной фабрики и обратно. Кто бы другой сошел с ума от монотонности, но только не сеньор Тобиаш. Больше всего на свете сеньор Тобиаш ценит стабильность.

Когда-то давно он был женат, но на третьем году семейной жизни жена не вынесла рутины и сбежала с дальнобойщиком. На тот момент она была глубоко беременна, но ни ее, ни дальнобойщика это не смутило.

Барышня Изабелиня работает на цементной фабрике уже двадцать лет. Из простой машинистки она доросла до личного секретаря директора и очень этим гордится. Барышня Изабелиня всегда, даже летом, одевается в темно-серый шерстяной костюм, белую блузку — у нее их шесть, по одной на каждый рабочий день и еще одна про запас, — плотные чулки и практичные кожаные туфли на низком каблуке. На Рождество, Пасху и свой день рождения барышня Изабелиня прикалывает к пиджаку жемчужную булавку, которая ей досталась от бабушки.

Другие секретарши, рангом пониже, между собой зовут барышню Изабелиню грымзой и старой девой и сплетничают, что она влюблена в финдиректора Тейшеру да Силва.

Каждое утро барышня Изабелиня заходит в автобус сеньора Тобиаша, садится на переднее сиденье и ставит рядом с собой большую сумку, чтобы никто возле нее случайно не сел. Другие секретарши усаживаются сзади, где сразу пять мест в ряд, и начинают, по мнению барышни Изабелини, нести чушь. Когда с заднего ряда доносятся приглушенные взрывы смеха, барышня Изабелиня едва заметно вскидывает брови и плотно сжимает сухие губы. Сама она никогда не смеется.

Сеньор Тобиаш очень уважает барышню Изабелиню, хотя и слегка робеет в ее присутствии. Барышня Изабелиня тоже очень уважает сеньора Тобиаша и даже улыбается ему — иногда.

За годы знакомства у сеньора Тобиаша и барышни Изабелини сложился ежевечерний ритуал. Когда после работы барышня Изабелиня усаживается на переднем сиденье, сеньор Тобиаш лукаво поглядывает на нее в зеркало и спрашивает:

— Ну, барышня Изабелиня, куда поедем сегодня?

— Удивите меня, сеньор Тобиаш, — неизменно отвечает барышня Изабелиня, и сеньор Тобиаш подмигивает ее отражению в зеркале и поглаживает седеющие усы.

Секретарши на заднем сиденье пихают друг друга локтями и зажимают себе рты, чтобы не расхохотаться в голос.

* * *

В пятницу, перед самым концом рабочего дня, на мобильный сеньору Тобиашу неожиданно позвонила бывшая жена.

— Ну, — спросила бывшая жена, — как дела?

— Спасибо, хорошо, — вежливо ответил сеньор Тобиаш.

— И у меня хорошо, — почему-то печально сказала бывшая жена. — Алзира завтра замуж в Испанию выходит.

— Кто такая Алзира? — спросил сеньор Тобиаш.

— Ну знаешь, Тобиаш! — возмутилась бывшая жена и бросила трубку.

Забирая сотрудников с фабрики, сеньор Тобиаш, как обычно, посмотрел в зеркало на барышню Изабелиню. Барышня Изабелиня сидела, уставившись в окно, и у нее было замкнутое лицо человека, который не желает, чтобы с ним заговаривали водители автобусов. Сеньор Тобиаш хотел что-то сказать, но вместо этого нервно зевнул.

— Удивите меня, сеньор Тобиаш, — раздраженно бросила барышня Изабелиня, не поворачивая головы.

Секретарши на заднем сиденье захихикали. Сеньор Тобиаш сжал кулаки. Для одного дня это было как-то чересчур.

* * *

Маленький автобус мчался по узкой темной дороге, подскакивая на неровностях, как бело-зеленый мячик. Что-то проносилось за окнами — не то деревья, не то дома, — от скорости пейзаж слился в одну бесконечную размытую полосу. На заднем сиденье, вцепившись друг в друга, тихонько подвывали от страха секретарши. Барышня Изабелиня уронила на пол свою большую сумку, но поднимать не стала. Она сидела, держась двумя руками за металлический поручень и не отрываясь смотрела на дорогу. Сеньор Тобиаш мельком глянул на нее в зеркало и изумился: на лице у барышни Изабелини застыло непонятное выражение. Если бы сеньор Тобиаш не был знаком с ней двадцать лет, он бы решил, что это восторг.

Поехать сейчас, что ли, прямиком в Испанию? — подумал сеньор Тобиаш.

В этот момент раздался оглушительный взрыв, и автобус пошел юзом. Секретарши завизжали.

* * *

— Простите меня, барышня Изабелиня, ради бога, простите меня, — повторял сеньор Тобиаш, — я не знаю, что мне взбрело в голову, пожалуйста, простите меня, клянусь вам, это никогда не повторится!

— В следующий раз будете сами менять колесо, — сказала барышня Изабелиня странным голосом. — Я испачкала блузку вашим домкратом.

Сеньор Тобиаш виновато посмотрел на нее. Барышня Изабелиня улыбалась.

* * *

Дома барышня Изабелиня повесила испачканную блузку на ручку шкафа и принялась составлять список покупок на завтра. Впервые за много лет она внесла в список бутылку вина.

* * *

Сеньор Тобиаш посмотрел на часы. Потом на телефон. Потом еще раз на часы. Потом позвонил и заказал себе такси на утро.

* * *

В субботу барышня Изабелиня поставила на стол салат из осьминогов, паштет и свежий овечий сыр. Нарезала хлеба, выложила в мисочку оливки, открыла вино и оставила дышать. Мясной рулет доходил в духовке, в холодильнике остывал пудинг флан.

* * *

— Ну ты даешь, Тобиаш! — пораженно повторяла бывшая жена. Накануне ночью сеньор Тобиаш позвонил ей и сказал, что приедет на свадьбу, но она ни на секунду ему не поверила, и вот, оказывается, — зря.

— Ну ты даешь, Тобиаш, — сказала и Алзира, очень хорошенькая в белом платье и венке из белых розочек на темных волосах. Мама просила ее хоть раз назвать сеньора Тобиаша папой, но у Алзиры не получилось. В конце концов, она видела его впервые в жизни.

* * *

В воскресенье барышня Изабелиня сунула испачканную блузку в стиральную машинку и доела салат из осьминогов. Выдохшееся за ночь вино она вылила в раковину, а мясной рулет нарезала тонкими ломтями, чтобы носить с собой на работу, — барышня Изабелиня не любила обедать в фабричной столовой.

* * *

— Вы представляете, барышня Изабелиня, — возбужденно говорил сеньор Тобиаш, — у меня дочь замуж вышла! В Испании! Муж — хороший такой парень, механик!

Барышня Изабелиня любезно покивала, села на переднее сиденье и поставила рядом с собой сумку.

— Ну, барышня, — спросил сеньор Тобиаш и подмигнул отражению барышни Изабелини в зеркале, — куда мы сегодня поедем?

— Удивите меня, сеньор Тобиаш, — вяло сказала барышня Изабелиня и отвернулась к окну.

Секретарши на заднем сиденье переглянулись и захихикали.

Коллекция

Ана София Мендонса отодвигает тарелку и аккуратно промокает салфеткой рот. На салфетке остается четкий двухцветный отпечаток губ — розовая помада и коричневый мясной соус.

Ана София брезгливо скатывает салфетку в шарик и заталкивает шарик в набитую окурками пепельницу.

«Ну почему у них здесь никогда нет зубочисток? — с тоской думает она, пытаясь извлечь языком застрявший между зубами кусочек бифштекса. — Не могу же я ковыряться в зубах ножом!»

Ана София твердо знает, что никто еще не умер, оттого что у него между зубами застрял кусочек бифштекса, но чем настойчивее она себе это твердит, тем сильнее злится.

Наконец Ана София не выдерживает. Она быстро оглядывается — не смотрит ли кто в ее сторону, потом прикрывает рот левой рукой, а пальцы правой запускает в рот, в надежде подцепить и вытащить чертово мясо.

— Десерт? — спрашивает чей-то приятный голос.

Ана София подпрыгивает от неожиданности, непроизвольно сжимает зубы и больно прикусывает собственный большой палец.

— Десерт? — повторяет официант. Потом наклоняется к Ане Софии и понижает голос до почти интимного шепота: — Может быть, принести зубочистку? Бифштексы сегодня жестковаты — повар не в духе…

Ана София тщательно вытирает салфеткой влажные пальцы и скатывает салфетку в шарик.

— Зубочистку, кофе и счет, — раздраженно командует она, не глядя на официанта, и засовывает шарик в пепельницу.

Очень белые руки, стремительные, как две чайки, споро собирают посуду, заменяют пепельницу и беззвучно уносятся.

Ане Софии кажется, что она чувствует едва уловимый запах рыбы.

«Больше я сюда ни ногой», — думает, морщась, Ана София.

Ана София терпеть не может чаек. В детстве одна чайка укусила маленькую Ану за палец.

* * *

Ловко орудуя щипчиками для бровей, Виржилиу Андраде вытаскивает из пепельницы два бумажных шарика. Осторожно сдувает с них пепел, разворачивает. Один мятый прямоугольник выглядит практически чистым, только в уголке к бумаге пристал крошечный кусочек мяса. На другом прямо посередине красуется жирный отпечаток губ.

Все тело Виржилиу на мгновение сводит мощной судорогой отвращения и удовольствия.

Виржилиу прикрывает глаза и глубоко дышит, стараясь сосредоточиться. Он еще полюбуется на эти салфетки. Потом, дома. А пока надо отнести кофе на второй столик, принять заказ у четвертого и отдать сдачу одинадцатому.

Не открывая глаз, Виржилиу хлопает себя по карманам в поисках герметически закрывающихся пластиковых пакетиков — раз, другой — и внезапно мрачнеет. Вчера, под конец вечерней смены, криворукая посудомойка Карла Соуза опрокинула на Виржилиу тарелку с остатками фейжоады, [Фейжоада (feijoada) — блюдо из фасоли и мяса.] заляпав жиром тонкий жилет и безупречные шелковые брюки. Сегодня с утра Виржилиу попытался отчистить жирные пятна супергелем, но супергель оказался бессилен перед Карлиной фейжоадой, только размазал жир еще больше. Поэтому Виржилиу сунул брюки и жилет в большую сумку, с которой он по субботам ходит в прачечную, а пакетики из карманов так и не вынул…

Виржилиу остервенело грызет ноготь. Он не может просто положить вытащенные из пепельницы салфетки в карман: они испортятся. Но и расстаться с ними в надежде когда-нибудь добыть себе еще Виржилиу тоже не может. Один раз он уже лишился ценнейшего экспоната — грязного носового платка премьер-министра. Скомканный платок спокойно лежал на столике, когда премьер-министр вышел из кафе. Виржилиу отлучился буквально на секунду — отнес посуду на мойку, а когда вернулся, платка уже не было. Кто-то увел у Виржилиу из-под носа будущую жемчужину коллекции.

* * *

Ана София Мендонса решительно встает с места и направляется к стойке. Она не собирается сидеть в кафе до вечера.

«Сейчас подойду, — думает она, — и спрошу: „Скажите, вы что, обжариваете мой кофе?“ Нет, лучше спрошу: „Скажите, вам что, пришлось слетать за моим кофе в Бразилию?“»

Ана София изящно облокачивается на стойку.

— Скажите, — говорит она стоящему вполоборота официанту, — вы что… что… Что это вы делаете с моей салфеткой?!

* * *

Виржилиу Андраде испуган и зол. Ана София выскочила, не заплатив, и еще пообещала лично пожаловаться управляющему. Конечно, управляющий ему ничего не сделает, Виржилиу — отличный официант, никто с его квалификацией не стал бы работать за те деньги, что ему здесь платят. И управляющий это прекрасно понимает. Но все равно неприятно.

«Как она ухитрилась узнать свою салфетку?! — думает Виржилиу. — Неужели по отпечатку губ?!»

Виржилиу вызывает в памяти образ размазанного красно-коричневого пятна, и по телу пробегает дрожь — слабые отголоски первой судороги. Виржилиу силой воли успокаивает дрожь и оглядывается. Ему на глаза попадается большой рулон пищевой пленки. Виржилиу отрывает кусок пленки и старательно заворачивает в нее салфетки. Отлично. Даже лучше, чем пакетики. И как он раньше не догадался использовать пленку?

Из блокнота, в который он записывает заказы, Виржилиу вырывает листочек и пишет мелкими, но удивительно четкими буквами: «Ана София Мендонса. Журналист. Романистка. Премия Камоэнша за лучший дебют 1989».

Виржилиу думает о своей коллекции и мечтательно улыбается. Когда-нибудь ей цены не будет. Когда-нибудь его станут умолять продать ее — хоть всю, хоть по частям. А он все равно не продаст. И не завещает никому. Лучше сожжет перед смертью. Или велит положить в гроб вместе с собой.

Представив себя в гробу, заваленного экспонатами, Виржилиу Андраде начинает хихикать и никак не может остановиться.

* * *

Каблук попадает в щель между двумя круглыми камешками, которыми вымощен тротуар, и Ана София резко останавливается.

«Урод! Извращенец! Фетишист! — взбешенно думает она. — Придурок! Как таких на работу принимают?!»

Метрах в двадцати от Аны Софии из дверей дорогого бутика выходит какой-то смутно знакомый припудренный тип. К нему тут же суются две девчонки лет по пятнадцати, с глянцевыми журналами в руках. Тип неприятно улыбается, берет у одной из девчонок фломастер, делает драматическую паузу… и оставляет автографы на круглых щечках. Девчонки млеют.

«Певец, — вспоминает Ана София. — Или актер?»

Мысли ее принимают другое направление.

«А может, — думает она, — этот мальчишка в кафе — мой поклонник? Может, он читал моих „Бронзовых змей“? Может, он хотел иметь что-нибудь мое на память, а попросить постеснялся?»

Ана София несколько секунд стоит неподвижно, потом разворачивается и идет к кафе.

* * *

Виржилиу Андраде забирает со стойки салат и суп для первого столика, когда его окликают.

Виржилиу оборачивается.

— Мне бы хотелось, — сухо говорит Ана София, — получить наконец мой кофе. И расплатиться. Вы же не думали, — высокомерно добавляет она, — что я могла уйти, не заплатив за обед?

— Да-да, — с запинкой отвечает Виржилиу. — То есть нет-нет. Конечно, мы не ду… я даже близко не думал! Вы не представляете, как я вас уважаю! Вы бы не оставили мне автограф? Меня зовут Виржилиу. Виржилиу Андраде…

Ана София победно улыбается и усаживается за столик в углу.

* * *

«Слава богу, убралась, — с облегчением думает Виржилиу Андраде, ссыпая на стойку чаевые. — Правильно я придумал попросить у нее автограф. Теперь точно не нажалуется». Он достает из кармана бумажку, на которой написано: «Виржилиу Андраде — самому странному из всех официантов. Ана София Мендонса», рвет ее и выбрасывает в ведро. Официальные автографы ему в коллекции не нужны.

— Эй, Андраде! — ехидно зовет судомойка Карла Соуза. — Что это у тебя сегодня с жилетом?

Виржилиу ощупывает себя и обнаруживает, что вместо щегольского хлястика у него сзади болтается крошечный обгрызенный хвостик.

* * *

Не разуваясь, Ана София присаживается к секретеру и выдвигает ящик с карточкой: «Любовники/поклонники».

Достает из кармана жакета лоскуток черного шелка. Кладет его в герметично закрывающийся пакетик, на бумажной наклейке мелкими, но удивительно четкими буквами пишет: «Виржилиу Андраде. Официант» — и засовывает пакетик в ящик между грязным платком премьер-министра, поцеловавшего ей руку на церемонии вручения премии Камоэнша, и расческой издателя Нуну Эштевеша, с которым у Аны Софии двадцать лет назад был головокружительный секс в книгохранилище.