Предположим

К теории литературы

В самом начале книги герой просыпается однажды утром и думает: о!

Он быстро встает, чистит зубы и достает из ящика свежие носки.

Постиранные с вечера трусы еще не высохли, и герой, матерясь вполголоса, гладит их на уголке кухонного стола огромным, как «Титаник», утюгом, который оставила, уходя, предпоследняя подружка.

Потом герой делает себе кофе, быстро надевает светлые полотняные брюки и рубашку с коротким рукавом. Или джинсы и мятую полосатую футболку. Замечает, что футболка порвалась под мышкой, и все равно переодевается в светлые полотняные брюки и рубашку с коротким рукавом.

За это время кофе остывает до неузнаваемости, поэтому герой выливает его в раковину и варит себе свежий.

Свежий кофе такой горячий, что герой обжигает себе язык, страшно шипит сквозь зубы, но допивает до конца.

Потом герой ставит чашку в раковину, рассовывает по карманам ключи от квартиры, ключи от машины, пропуск на веревочке, бумажник, сложенную вчетверо салфетку, на которой он вчера записал номер телефона той девицы из кафе напротив работы, выходит из квартиры, закрывает дверь и вызывает лифт.

На улице герой вдруг думает: ох, черт!

Он быстро возвращается в дом и, не дождавшись лифта, мчится на пятый этаж по лестнице.

Задыхаясь и мысленно матерясь, открывает дверь квартиры и проверяет, выключил ли он утюг, свет, газ и воду.

Потом — раз уже все равно вернулся — моет чашку из-под кофе и случайно сажает большое коричневое пятно на светлые полотняные брюки.

Герой страшно шипит сквозь зубы и переодевается в джинсы и мятую полосатую футболку, черт с ней, с дыркой.

Потом герой еще раз проверяет утюг, свет, газ и воду, рассовывает по карманам ключи от квартиры, ключи от машины, пропуск на веревочке, бумажник, сложенную вчетверо салфетку, на которой он вчера записал номер телефона той девицы из кафе напротив работы, выходит из квартиры, закрывает дверь и вызывает лифт.

Уже возле работы герой думает: ага, сейчас начнется!

Он быстро оглядывается в поисках чего-нибудь, он еще сам не знает чего, его почему-то забыли предупредить, какой он герой — тот, который убегает и прячется, или тот, который защищается как лев, или тот, который счастливо избегает, поэтому он пытается быть готовым сразу ко всему.

Герой надеется, что в самый последний момент ему подскажут, не было еще случая, чтобы герой не узнал, что ему нужно делать, но все равно он слегка взвинчен: если вдруг не подскажут, то как бы ему не ошибиться и не начать защищаться там, где надо убегать и прятаться.

Вот тут-то все и начинается, все бегут и кричат, или падают замертво, или просто садятся и просят официанта принести счет, но герой этого не видит, потому что Арлинду Душ Сантуш, четырнадцати лет, сын Белмиру и Терезини Душ Сантуш, выпив для храбрости дешевого виски, угнал сегодня с утра свой первый мотоцикл. Пока герой вертит головой в поисках чего-нибудь, нетрезвый Арлинду заворачивает за угол и в ужасе думает, что ездить на мотоцикле совсем не так легко, как ему казалось.

Ой, бля, думает герой, когда в него на всем скаку врезается Арлинду Душ Сантуш на своем — не своем мотоцикле.

Больше он ничего не думает и умирает.

Надо было украсть шлем, думает Арлинду Душ Сантуш и отключается.

Арлинду тоже вряд ли выживет: он здорово приложился головой об угол здания, где когда-то работал наш, уже мертвый, герой.

Это все, конечно, ужасно неправильно.

Герои книги никогда не умирают в самом начале.

Герои книги обязательно как-нибудь выкручиваются.

Но мне почему-то кажется, что это и не книга вовсе. Просто нас, как всегда, забыли предупредить.

Семейный роман

Книга начинается с того, что героиня умирает во сне и от этого просыпается. Какое-то время героиня лежит с открытыми глазами и беззвучно плачет. Она никак не может понять, что же ей делать в этой ситуации и как себя вести. К тому же ей очень обидно, что вот она умерла, а все вокруг спят и даже не пошевелятся.

Наконец героиня решает разбудить мужа. В глубине души она не верит в то, что муж сумеет что-то сделать: до сих пор главой семьи была она, а муж, конечно, лапочка, но совсем бесхарактерный. С другой стороны, надо же ему привыкать обходиться без нее.

Героиня поворачивается к мужу. Муж спит на боку, подложив руки под щеку. Когда героиня гладит его по голове, он смешно, по-беличьи, дергает носом.

Героиня чувствует, что если бы она уже не была мертва, то умерла бы сейчас еще раз — от острой нежности к мужу, такому теплому, с детскими розовыми губами. Она еще раз гладит мужа по голове, тихонько встает, накидывает халат и идет на кухню жарить оладьи.

Когда муж выходит, зевая, на кухню, на столе стоит огромная миска с оладьями, розеточки с персиковым, клубничным и инжировым вареньем, кувшин свежевыжатого грейпфрутового сока, а у плиты мертвая жена в халате ставит на огонь чайник.

Муж чувствует, как в нем зарождается паника. Ему еще ни разу не приходилось жить с мертвыми женщинами, и он понятия не имеет, что ему делать. Должен ли он ее поцеловать? Или достаточно пожелать доброго утра?

— Ешь оладьи, пока не остыли, — говорит жена и кладет перед ним вилку и салфетку.

Муж с готовностью набивает рот оладьями, хотя ему совсем не хочется есть. А вдруг она не знает, что умерла? — думает он. Кто ей должен об этом сказать? И как это сделать?

Пока муж ест, не поднимая взгляда от миски с оладьями, героиня смотрит на него со смесью нежности и раздражения. Почему он ничего не говорит, сердито думает она. Он что, не видит, что я умерла? Или ждет, чтобы сама ему об этом сказала?

В тот момент когда героиня уже открывает рот, чтобы сказать мужу о своей смерти, в кухню заходят дети — девочка тринадцати лет и мальчик восьми. У девочки переходный возраст, она в отчаянии из-за крохотного прыщика на лбу и из-за юнца из гуманитарного лицея, который обещал позвонить и не позвонил. Она проходит ни на кого не глядя к своему месту, плюхается на стул и говорит, что завтракать не будет, потому что в этих ужасных оладьях тысяча калорий на квадратный сантиметр.

— Ну и дура, — заявляет мальчик. — Мама, ты почему такая синяя? Ты мертвец?

На него все шикают, а сестра дотягивается и дает подзатыльник.

— Да ладно, — ноет мальчик, — что, уже и спросить нельзя? Мам, чего она дерется?

Героиня понимает, что не может сказать мужу и детям, что она умерла. У нее просто-напросто не хватит сил.

Поэтому она по-прежнему продолжает вставать каждое утро, делает завтрак, провожает всех на работу и в школу, убирает дом, готовит обед и ужин и даже, когда на улице нет никого из соседей, немного ухаживает за садиком. С работы ей пришлось уйти, но на доходе семьи это не сказалось: втайне от героини муж получил страховку, которая была на его имя, поэтому им хватает с лихвой. К тому же сама героиня не ест, не пьет и не нуждается в новой одежде, что тоже большая экономия. Дети, конечно, немножко ее стесняются и никогда не приводят домой друзей, но героиня надеется, что со временем это пройдет.

Возможно, чуть позже муж не выдержит, убьет детей, подожжет дом и покончит с собой. Но пока они — образцовая семья. Настолько, что героиня даже иногда забывает, что она уже умерла.

Соня-Дора-Соня

Героини знакомятся, когда одна из них уже умерла, а другая выжила, хотя у обеих были совершенно другие планы. Они лежат на соседних кроватях, вернее, та, что выжила, допустим, ее зовут Дора, полусидит и держит ту, что умерла, за руку, и плачет почти без слез, но так хрипло и страшно, как будто у нее внутри что-то рвется и ломается и выходит наружу таким вот скрежетом. Дора ничего не знает про ту, что умерла, но про себя зовет ее Соней, просто потому, что у нее лицо и волосы как у Сони, и фигура, и рост, насколько Дора видит со своей кровати. Их обеих доставили в одну и ту же больницу, только Дору чуть позже, когда ее привезли и переложили с носилок на кровать, Соня уже там была, по крайней мере, Доре так кажется.

Дора смутно помнит, что до того, как ее привезли, у нее вроде бы был выпускной бал, а может, не бал, а просто она собиралась пойти в клуб, а может, в клуб она собиралась в другой день, а накануне пригласила в гости кого-то любимого, и накрыла на стол, и ждала его весь вечер, уже накрашенная и в вечернем платье, или в джинсах и новой маечке, довольно вызывающей, но очень красивой, или в полупрозрачном пеньюаре огненного цвета, но тот, кто должен был прийти, не пришел и не позвонил, а потом вообще отключил телефон и, наверное, смеялся над глупой Дорой в ее глупом пеньюаре, и от этого Доре было так ужасно, что она решила умереть.

Дальше Дора помнит только, как ее везут по коридорам на каталке и перекладывают на кровать, а на соседней кровати лежит Соня, у нее лицо человека, который собирается жить вечно, и Доре неожиданно хочется рассказать ей все-все: про выпускной бал и пеньюар, и про того, кто не пришел, а потом отключил телефон и смеялся над Дорой, и про то, что она, наверное, неудачница, ходячее несчастье, ничего не может сделать по-человечески, даже умереть как следует не умеет, и соседский кот приходит к ней через форточку и метит кухню, и даже герань у всех цветет, а у нее нет, хотя она все делает как положено. Доре кажется, что Соня ее поймет, что Соня уже была такая же, как она, но теперь лучше ее и умнее, что она знает, что делать, и научит, как теперь жить, раз уже все равно не получилось умереть. Дора с трудом полусадится на кровати — у нее все болит, хотя она не помнит почему, — и берет Соню за руку. И понимает, что Соня только что умерла.

Соню увозят, но Дора никак не может прекратить плакать. Она плачет, потому что не знает, как же ей теперь, потому что Соня умерла и не научила, значит, опять все то же самое: ждать целый вечер тех, кто не придет, и идти одной в клуб, и гонять из кухни соседского кота, и поливать нецветущую герань, и от этого Доре ужасно жалко себя и нестерпимо стыдно, ей хочется немедленно стать лучше, чтобы плакать не из-за себя, а из-за бедной Сони, которая не хотела умирать, но умерла, и теперь у нее не будет вообще ничего, даже нецветущей герани, соседского кота и дурацкого пеньюара огненного цвета.

В эту секунду Дора перестает плакать и проводит рукой по лицу. У нее болит и лицо, и рука, но Дора почти не замечает этого — она поняла, чт? должна делать. Она возместит Соне то, чего Соня лишилась. Вместо того чтобы жить свою жизнь, жизнь неудачницы Доры, она станет Соней и проживет Сонину жизнь так, чтобы Соня была довольна.

На мгновение Дора вспоминает, что она совсем не знает Соню, даже не знает, Соня ли она или, например, Фелисия, куда уж ей жить за нее целую жизнь. Доре становится страшно и жарко и делается трудно дышать, но это тут же проходит. Страх, сжимающий горло, пристал Доре, а Соня всегда чувствует себя уверенно. Соня прищелкивает языком — на языке восхитительный привкус приключения — и широко улыбается. Потом блаженно откидывается на подушки и закрывает глаза.

В этот момент дома у Доры соседский кот скидывает на пол горшок с геранью и деловито метит вывалившуюся из горшка кучу земли.

На перевод часов

Героиня, назовем ее Мария Эужения, стоит в ванной, босиком на холодном кафельном полу (а мама просила не стоять, обуйся, Мариазиня, говорила мама, обуйся, пожалуйста, простудишься же), и смотрит на свое отражение в зеркальной дверце висячего шкафчика.

Я опять не могу уснуть, жалуется Мария Эужения отражению, а ты? Я тоже, кивает отражение, я тоже. У отражения страшно больной вид, куда хуже, чем у Марии Эужении: глаза запали, скулы обтянуло, кожа какая-то зеленоватая и неприятно блестит. Мария Эужения проводит пальцем по щеке отражения — на щеке появилась полоска, а палец мокрый. Не лезь, морщится отражение, неприятно же.

Принять, что ли, таблетку? — спрашивает Мария Эужения, может, усну. А толку, пожимает плечами отражение, только голова опять разболится. Ладно, говорит Мария Эужения, пойду завтра к этой целительнице, как ее, нганганга… Нгана Нгонго диа Камуези, поправляет отражение и слегка улыбается, сходи, хуже точно не будет.

Меня зовут Соланж, говорит Мария Эужения (а мама просила никогда не врать, не надо, Мариазиня, говорила мама, нехорошо, когда-нибудь тебя поймают на вранье, и тебе будет очень стыдно), Соланж Беттанкур, я не сплю уже месяц.

Брось, говорит нгана Нгонго диа Камуези и звенит браслетами, как будто смеется, какая из тебя Соланж, кого ты хочешь обмануть? Нгана Нгонго маленькая, очень маленькая, очень черная, очень красивая, как расплавленный шоколад в кастрюльке, еще слегка дымится, воздух над ней чуть-чуть дрожит и сладко пахнет, или это Марии Эужении кажется от усталости. Не кажется, говорит нгана Нгонго, а снится.

Нгана Нгонго играет со своими браслетами, снимает, надевает, опять снимает, у Марии Эужении уже голова кружится от их мелькания. Говорят, нгана Нгонго крутит в тонких черных пальцах широкий золотой браслет, если человек не спит и не видит снов, значит, он спит и видит явь. Понимаешь? Не понимаю, кричит Мария Эужения, это невозможно понять, это глупость какая-то! Не кричи на меня, говорит нгана Нгонго, во сне нельзя кричать.

И вот за эту чушь я заплатила сто евро, жалуется Мария Эужения своему отражению в зеркальной витрине (а мама просила не разговаривать с отражением на улице, пожалуйста, говорила мама, пожалуйста, Мариазиня, ну что о тебе люди подумают?). Сто евро, представляешь? Представляю, вздыхает отражение. В витрине оно выглядит получше, чем дома, волосы не висят, глаза не такие уставшие, и вообще вид как-то поживее. Что будешь теперь делать? Домой пойду, говорит Мария Эужения медленным вязким голосом, попробую поспать.

Мария Эужения с трудом плетется вверх по улице, чертовы холмы, думает она, чертов город на холмах. Прямо перед ней солнце передумало садиться за дом и садится рядом, на площадку между двумя домами, льется жидкое горючее золото, деревья вспыхивают, как спички, оплавленные машины тонут в раскисшем асфальте. Что это, скулит Мария Эужения, что это, уберите это, я не хочу, это бред. Это не бред, это сон, говорит откуда-то взявшаяся нгана Нгонго диа Камуези, во сне часто происходят странные вещи. Я не хочу, плачет Мария Эужения, я не хочу, мне жарко, мне жалко, мне больно. Тогда проснись, говорит нгана Нгонго и трясет Марию Эужению. Проснись, проснись, слышишь, проснись!

Героиня, назовем ее Мария Эужения, лежит в своей постели с закрытыми глазами. Ее отражение в зеркале на стене сидит на кровати в пижамной куртке, поджав под себя голые ноги. С кухни пахнет растопленным шоколадом, мама готовит что-то вкусное.

Сейчас окончательно проснусь, бубнит Мария Эужения в подушку, выгляну в окно. А там все в порядке, потому что все страшное мне просто приснилось. Очень предсказуемо.

Если проснешься и окажется, что не приснилось, возражает отражение, будет еще предсказуемее.

А если вообще не проснешься, говорит за дверью мама голосом нганы Нгонго диа Камуези, будет очень глупо, потому что я испекла булочки и сделала горячий шоколад. Вставай, Мариазиня, вставай, пожалуйста, ты уже и так целый месяц спишь.

Делия любит Жакаре

Героиня, назовем ее Мария Аделаида де Соуза Мюллер, председатель совета директоров крупной строительной компании, приходит утром на работу и обнаруживает на своем столе неровно оторванный листок бумаги в клетку. На листке большими печатными буквами написано «Жакар? [Жакаре (jacar?) — аллигатор, бразильское его название, довольно часто встречается как прозвище.] любит Делию».

Это возмутительно, думает Мария Аделаида. Что за черт, это же мой стол, мой собственный, откуда здесь эта гадость?! От листка неуловимо пахнет тропиками, пряностями и сладковатым, неевропейским потом — смесью пугающей и слегка непристойной, Мария Аделаида крайне не одобряет подобные запахи.

Мария Аделаида вызывает секретаршу Лурдеш и молча указывает ей на листок. Лурдеш делает испуганное лицо. Я ничего не знаю, говорит она и оперным жестом прижимает руки к груди. Я здесь с самого утра, и никто не заходил. Честное слово!

Мария Аделаида слегка приподнимает бровь, и Лурдеш мгновенно исчезает из кабинета, унося с собой записку. Мария Аделаида усаживается в свое кресло и выдыхает — как будто впервые за все утро.

Теперь можно и описать героиню. Мария Аделаида — худая женщина средних лет, сухая и бесцветная, как диетическая галета. Когда-то она побывала замужем за своим однокурсником, веселым белобрысым Руди Мюллером, но это было так давно, что Мария Аделаида, как ни старается, не может вспомнить его лица — в памяти всплывает облако тонких вьющихся волос цвета сливочного масла, и больше ничего. Их взрослая дочь Ана уже два года путешествует по Латинской Америке и звонит, только когда хочет попросить денег. Мария Аделаида верит, что ее это расстраивает, но на самом деле она чувствует облегчение, оттого что Ана далеко и от нее можно откупиться парой сотен евро в неделю.

* * *

Вечером героиня строго-настрого велит Лурдеш проверить перед уходом все замки и напомнить охранникам их обязанности. Лурдеш снова прижимает руки к груди и горячо клянется сделать все, что в ее силах.

А на следующий день листок с надписью «Жакаре любит Делию» оказывается прикнопленным к любимому Марии-Аделаидиному креслу.

Мария Аделаида запирается в кабинете с начальником охраны и психологом компании. Начальник охраны с трудом сдерживает довольную улыбку: наконец-то он себя покажет! Психолог — совсем юная девочка, племянница главного экономиста — забилась в кресло и с ужасом ждет, когда к ней обратятся. Не надо, не надо было слушать дядю, в панике думает она, синекура, синекура, черта с два, а не синекура, велят сейчас искать виноватого, а поди-ка найди его!

Мария Аделаида видит, что творится с девочкой, но не помогает: ничего-ничего, пусть потерзается, глядишь, начнет работать по-человечески, а нет, так уволю, нечего кормить бездельников.

* * *

В обед Мария Аделаида созывает в конференц-зале общее собрание сотрудников. Что случилось, спрашивают все друг у друга, опять грядут сокращения? Слово берет начальник охраны. Значит так, говорит он безо всякого вступления. Мы увеличиваем количество видеокамер. Приходы и уходы будут строго контролироваться. С рабочего места можно отлучаться только в туалет. В туалетах тоже установят камеры, ехидничает мужской голос в правом дальнем углу. Прямо в унитазах, поддерживает женский голос откуда-то из середины. По залу прокатывается волна смешков, даже у Марии Аделаиды слегка вздрагивает уголок рта. Начальник охраны глубоко вздыхает и задерживает дыхание. Один, два, три, считает он про себя, четыре, смейтесь-смейтесь, пять, шесть, мы посмотрим, кто будет смеяться в конце месяца, когда я отсмотрю кассеты, четырнадцать, пятнааааадцать. Начальник охраны выдыхает и хочет что-то сказать, но Мария Аделаида объявляет собрание закрытым и возвращается в кабинет. На экране ее компьютера мигает надпись: «Жакаре любит Делию».