Однако она недооценила тяжести свалившихся на нее забот. С двумя детьми все сразу усложнилось — и походы в магазин, и купание, и посещение врача, и уборка. Счета росли как снежный ком. Мириам мрачнела с каждым днем. Постепенно она стала ненавидеть прогулки в парке. Зимние дни тянулись бесконечно. Капризы Милы ее раздражали, первые словечки Адама оставляли равнодушной. Ей все чаще хотелось хоть куда-нибудь пойти одной, и она готова была взвыть от отчаяния посреди улицы. «Они меня заживо похоронят», — порой говорила она себе.

Она стала завидовать мужу. Вечером она дождаться не могла, когда он вернется с работы, чтобы обрушить на него жалобы на вечно хнычущих детей, крохотную квартиру и отсутствие хоть какого-то просвета. Она могла чуть ли не час изливать ему душу. Если он в ответ пересказывал очередную эпопею с записью хип-хопгруппы, она бросала ему: «Везет тебе!» — «Нет, это тебе везет, — не соглашался Поль. — Я тоже хотел бы видеть, как они растут». В этой игре победителей не бывает.

Ночью Поль спал рядом с ней глубоким сном человека, который весь день пахал и заслужил полноценный отдых. Мириам мучилась бессонницей, во власти злости и запоздалых сожалений. Она думала о том, чего ей стоило закончить учебу, несмотря на нехватку денег и отсутствие родительской помощи, вспоминала, какую радость испытала, когда ее приняли в коллегию адвокатов и она впервые облачилась в адвокатскую мантию — Поль тогда сфотографировал ее перед дверями их дома, гордую, с широкой улыбкой.

Многие месяцы Мириам старательно делала вид, что справляется с ситуацией. Даже Полю она не смела признаться, до чего ей стыдно. Что она обмирает от мысли о том, что ей не о чем говорить с другими людьми, кроме как о детских проделках да нелепых диалогах, подслушанных в супермаркете. Она отклоняла приглашения друзей поужинать в ресторане и даже не подходила к телефону, когда ей звонили. Особенно ее пугали женщины — именно они способны на особую жестокость. Тех из них, кто притворялся, что восхищается ею, а то и завидует ей, она готова была придушить голыми руками. Ее выводило из себя, что они жалуются на работу, из-за которой почти не видят своих детей. Но больше всего она боялась разговоров с незнакомыми: когда на невинный вопрос, кем она работает, она отвечала, что она домохозяйка, человек мгновенно терял к ней всякий интерес.

* * *

Однажды, возвращаясь из «Монопри» на бульваре Сен-Дени, она вдруг заметила, что нечаянно украла детские носочки: бросила их в коляску и забыла оплатить. Она еще не добралась до дома и вполне могла вернуться в магазин, но не сделала этого. Полю она не сказала ни слова. Случай был пустяковый, но он не шел у нее из головы. С тех пор, захаживая в «Монопри», она регулярно прятала в коляске сына то флакон шампуня, то банку крема, то тюбик губной помады, хотя твердо знала, что никогда не будет ею пользоваться. Она понимала, что, если ее схватят за руку, она изобразит задерганную мамашу и, разумеется, все поверят, что она не нарочно. Эти бессмысленные кражи вводили ее в подобие транса. Выйдя из магазина, она смеялась про себя, словно сумела обхитрить весь мир.

* * *

Случайную встречу с Паскалем она восприняла как знак свыше. Сокурсник с юридического не сразу узнал ее — она была в растянутых штанах, стоптанных сапогах, с пучком на немытой голове. Она стояла возле карусели, с которой не желала слезать Мила, и повторяла: «Всё, последний круг», а дочка, вцепившись в свою лошадку, раз за разом проезжала мимо и махала ей ручкой. Подняв глаза, Мириам увидела Паскаля — он улыбался, широко разведя в стороны руки, мол, какой приятный сюрприз! Она улыбнулась ему в ответ, одновременно возясь с коляской. Паскаль спешил на деловую встречу, но, к счастью, она должна была состояться в двух шагах от дома Мириам.

— Я как раз собиралась домой, — предложила она. — Проводишь нас?

Она подхватила Милу, которая протестующе вопила и вырывалась. Мириам с трудом удавалось сохранять на лице улыбку, делая вид, что все в порядке. Все это время она со стыдом думала о том, что под пальто у нее старый свитер и что Паскаль наверняка обратил внимание на застиранный воротник. Она судорожно провела руками по вискам, как будто это могло спасти ее посеченные, нечесаные волосы. А Паскаль как будто ничего не замечал. Он рассказывал о юридической конторе, которую открыл вместе с еще двумя сокурсниками, о трудностях и первых успехах, наполнявших его неподдельной радостью. Она буквально впитывала его слова. Мила все не унималась, и Мириам отдала бы что угодно, лишь бы дочка угомонилась. Не сводя с Паскаля глаз, она рылась в карманах и в сумке в поисках пустышки или конфетки, чтобы купить ее молчание.

На детей Паскаль едва взглянул. Он даже не спросил, как их зовут. Даже Адам, спавший в коляске как ангелочек, не вызвал в нем умиления.

— Вот мы и пришли.

Паскаль чмокнул ее в щеку и сказал:

— Я был ужасно рад повидаться!

После чего вошел в здание, захлопнув за собой тяжелую синюю дверь, которая закрылась с таким шумом, что Мириам аж вздрогнула. Она молча взмолилась. Ее охватило отчаяние: она могла бы усесться прямо на тротуаре и зарыдать. Ей хотелось вцепиться Паскалю в ноги, просить его взять ее с собой, дать ей шанс. Домой она вернулась совершенно разбитой. Долго смотрела на мирно игравшую дочку. Потом искупала Адама, постоянно думая о том, что это счастье, тихое, домашнее, камерное, уже не дает ей утешения. Паскаль без сомнения потешался над ней. Возможно, он даже позвонил их общим приятелям по факультету и рассказал, какое жалкое существование ведет Мириам, что она «похожа на чучело» и «думать забыла о карьере».

Всю ночь она прокручивала в голове воображаемые диалоги. А в понедельник, только вышла из душа, звякнул телефон — пришла эсэмэска: «Не знаю, хочешь ли ты вернуться к работе. Если да, мы могли бы это обсудить». Мириам взвизгнула от радости, обняла Милу и запрыгала по квартире.

— Что случилось, мамочка? — удивилась дочка. — Почему ты смеешься?

Чуть позже, однако, она задумалась: может, дело не в том, что Паскаль догадался о ее настроениях. Может, он попросту счел большой удачей случайную встречу с Мириам Шафра, самой способной студенткой с их курса. Возможно, он решил, что окажется в большом выигрыше, если сумеет вернуть такого специалиста в строй для участия в судебных баталиях.

Мириам рассказала все Полю — и была разочарована его реакцией. «Да я понятия не имел, что ты мечтаешь работать», — пожал он плечами. Неожиданно для себя она вспылила, и разговор быстро перерос в ссору. Она обвинила Поля в эгоизме, он сказал, что она сама не знает, чего хочет. «Ну хорошо, пойдешь ты работать, я не против, но как быть с детьми?» И он засмеялся, мгновенно показав ей, что считает ее амбиции нелепыми, что еще больше укрепило ее в убеждении, что она обречена на жизнь в четырех стенах.

Успокоившись, они попытались обсудить имеющиеся возможности. Стоял конец января, а значит, у них не было ни единого шанса устроить детей в ясли или группу неполного дня. Знакомств в мэрии у них тоже не было. Если Мириам выйдет на работу, то у них возникнут проблемы с деньгами: две зарплаты на семью не позволят им претендовать на государственное пособие, а расходы на няню нанесут заметный ущерб семейному бюджету. В конце концов они остановились на решении, которое озвучил Поль: «С учетом переработок ты будешь зарабатывать примерно столько же, сколько мы будем платить няне. Но если ты считаешь, что тебе это нужно…» Этот разговор оставил у Мириам на душе горький осадок. Она злилась на Поля.

* * *

Она хотела сделать все как положено и первым делом направилась в агентство по найму, недавно открывшееся по соседству. В небольшом помещении со скромным интерьером распоряжались две молодые женщины лет тридцати. Стеклянная витрина при входе была выкрашена в нежно-голубой цвет и украшена звездами и золочеными фигурками верблюдов. Мириам позвонила в дверь. Из-за стекла на нее неприязненно уставилась хозяйка. Лениво поднявшись, она подошла к двери, чуть приоткрыла ее и просунула голову:

— Да?

— Здравствуйте.

— Вы ищете работу? Нам необходим полный пакет документов: ваше резюме и рекомендации от предыдущих работодателей.

— Нет-нет, вы меня не поняли. У меня дети. И я ищу няню.

У женщины мгновенно преобразилось выражение лица. Она была явно рада заполучить клиента и досадовала на свою оплошность. Но могла ли она предположить, что эта изможденная женщина с копной жестких курчавых волос была матерью прелестной девочки, которая хныкала, стоя на тротуаре?

Хозяйка раскрыла огромный каталог, и Мириам над ним склонилась.

— Садитесь, пожалуйста! — предложила женщина.

Перед глазами Мириам мелькали десятки фотографий женщин, в основном африканок и филиппинок. Мила развеселилась. «Мамочка, смотри, какая страшная тетя!» — воскликнула она. Мать шикнула на нее и продолжала листать страницы с размытыми, неудачными снимками, и ни на одном лице не было улыбки.

Хозяйка конторы Мириам не понравилась. Ее ханжество, круглое румяное лицо, дурацкий шарфик вокруг шеи. Да еще и расистка, сразу видно. Ей захотелось немедленно убежать. Мириам попрощалась с ней за руку, сказав, что обсудит все с мужем и придет еще раз, но больше туда не пошла. Дома она написала и собственноручно развесила в ближайших магазинах объявления о поиске няни. По совету подруги такие же разместила в интернете с пометкой СРОЧНО. К концу недели они получили шесть откликов.