— Точно. — Согласился он. — Я все время забываю, что вы не хотите знать друг про друга. Это главный женский недостаток — чувство собственничества.

— У нас нет с тобой отношений, и мне плевать с кем ты спишь. Просто это элементарно не вежливо. — Вздохнула я. — Мне не обязательно было слышать, как ты договариваешься с той девицей.

— Прости, больше не буду. — Савва остановился и серьезно посмотрел мне в глаза.

— Неужели, ты думаешь, что я пересплю с тобой снова? — Спросила я с усмешкой.

Конечно, он был уверен.

— Ты уже знаешь ответ. — Улыбнулся он.

И был прав.

Ответ я знала еще до того, как согласилась с ним танцевать.

И в ту ночь мы вновь оказались в одной постели. И мое тело с неистовством откликалось на все его ласки. А внутренний голос шептал: два раза это уже отношения. Хотя, и разум тут же перечеркивал двойной жирной чертой все эти нелепые утверждения.

Глава 4

Открыв глаза, я тут же узнала знакомый интерьер. Зеркала от пола до потолка, камень и металл, доминирующие в дизайне, шикарный вид на едва просыпающуюся столицу из широкого окна. Солнце только вставало над крышами, и из приоткрытой створки до меня доносился щебет птиц и редкий гул машин.

— Савва? — Я подняла голову с подушки и еще раз огляделась вокруг.

Мужчины рядом не было, но из ванной доносился шум воды.

Я села на постели, проверила сотовый. На часах было всего шесть утра. Мы уснули после полуночи, а, значит, проспали около пяти часов. Зачем ему потребовалось подниматься в такую рань?

Обернувшись простыней, я прошлепала к зеркалу. Из отражения на меня смотрела помятая, растрепанная деваха — явно с глубокого похмелья.

Быстро причесав пальцами волосы, я похлопала себя по щекам, затем выполнила простые упражнения, которым учила меня мой косметолог: постояла с широко открытым ртом и опущенной головой для того, чтобы с лица быстрее сошла отечность. А после этого прополоскала рот единственным найденным на кухне — апельсиновым соком.

Было бы неплохо поправить макияж, но в сумочке не оказалось ничего, кроме дневного крема, геля для бровей и помады. Решив, что естественность с утра будет смотреться лучше, чем неуклюжий и неполноценный мейкап, я убрала сумку подальше и отправилась исследовать жилище моего любовника.

Стены в его холостяцкой берлоге больше напоминали аллею славы: фото Саввы с книгами, фото Саввы со знаменитостями, дипломы, грамоты — одна даже со времен школы. Кажется, я видела ее здесь и в прошлый раз. Она выбивалась из общей массы наград и регалий: и не только тем, что изрядно выцвела с годами, но и тем, что была выписана не на один из его псевдонимов, а на реальное имя — Александр Пипкенштейн.

— Дурацкая фамилия, знаю. — Его голос заставил меня вздрогнуть. — Но отец ужасно ею гордился.

Я обернулась. Савва стоял передо мной абсолютно голый. С его загорелого тела еще скатывались капельки воды, и это смотрелось ужасно сексуально.

— У него было ритуальное агентство. — Продолжил он с ухмылкой. — «Вознесение». Звучало жутко и романтично. Скорее, жутко. Мне еще нравился слоган, что-то вроде «Мы не можем ничего изменить, но можем поддержать вас в трудную минуту».

— Не буду спрашивать, почему ты не пошел по его стопам. — Улыбнулась я.

— Устал от венков, памятников, траурных лент, развешанных по всему дому. Меня это угнетало. А вот отец всегда радовался, если кто-то в нашем маленьком городке умирал — значит, будут деньги. А умирали люди постоянно. — Савва пожал плечами. — Такова суть мироздания.

— Ты уехал и решил стать писателем?

— Вообще-то, я мечтал стать полицейским, когда вырасту, но спасибо счастливой случайности — попал в тюрягу в семнадцать.

— За что? — Удивилась я.

— Выдал себя за известного столичного шоумена и собрал с людей деньги за будущие выступления, которые, естественно, не состоялись.

— Значит, ты по привычке до сих пор меняешь маски?

— Ты про мои псевдонимы? — Он подошел ближе, и мне стало труднее дышать.

— Да. — С трудом сделав вдох, ответила я.

— Их было около пятнадцати, выстрелили всего два-три, а Пипкен — уже бренд.

— И значит… Александр — твое настоящее имя?

— Угу. Отец звал меня Саней, но мне больше нравилось Алекс.

— А Савва откуда?

— Савелием звали деда по материнской линии. — Он навис надо мной, впиваясь взглядом в ложбинку меж грудей, едва прикрытую простынею.

— Мне тоже больше нравится Алекс. — Призналась я, опуская глаза.

Широкая грудь, покрытая небольшой растительностью, твердый пресс, ручеек волос, ведущий от пупка вниз и далее то, что заставило меня громко сглотнуть.

— Мне тоже. — Отозвался мужчина, убирая пряди волос с моих плеч.

— Можно я буду называть тебя Алексом? — Почти прошептала я, видя, как его достоинство увеличивается в размере.

— Тебе можно всё. — Тяжело дыша, ответил он.

Поцеловал меня в губы, подхватил на руки и отнес в постель, где еще час заставлял задыхаться, стонать в изнеможении, царапать его спину ногтями и, извиваясь, кричать, моля о продолжении, о пощаде или чего-то там еще — уже не помню. Это было восхитительно. Во всех смыслах.

А потом он встал, налил себе виски, закурил сигарету и спросил:

— Может, проведем день в постели? Просто так.

И я согласилась.

Позвонила в офис, наврала, что приболела, предупредила родных, чтобы не ждали дома — скормила им байку про командировку, а затем предалась страсти и греху, которым в тот день, казалось, не было конца и края.

Мы вместе принимали душ, пили виски, смотрели телевизор, валялись в постели, готовили завтрак. Тосты Алекса с клубникой и сливками были восхитительны, а вот яичницу я сожгла. И бекон пересолила, но, к счастью, это его не расстроило.

— Не переживай, — он поцеловал меня в шею, — я тоже не умею готовить, сейчас закажем еды из ресторана.

И мне безумно нравилось, что все у него было легко. Сгорел завтрак — закажем новый. Не хочется вставать — останемся в постели. Тянет в сон — иди сюда, обниму тебя покрепче.

Алекс совершенно не стеснялся. Его трусы от Calvin Klein стоили дороже, чем весь мой гардероб, но дома он обходился без них — так, словно мы были знакомы тысячу лет и стали друг другу уже родными. Он был со мной обходителен и нежен, заботливо гладил по ноге во время просмотра фильма, интересовался, не голодна ли я и не замерзла ли, кормил мороженым с ложечки и слизывал его остатки с моих губ.

— Ммм, карамельное, — целуя меня, прошептал он.

— Хочешь попробовать? — Предложила ему ложечку.

— Нет, не буду. — Поморщился Алекс. — В детстве я был жирным, и надо мной все смеялись.

— Не может быть! — Не верилось мне.

— Жутко толстый, кудрявый и носатый еврейчик, сын хозяина похоронного бюро. Неудивительно, что меня частенько поколачивали старшеклассники. — С улыбкой сказал он.

— Сейчас о том мальчишке ничего не напоминает. — Проведя пальцами по его железному прессу, заметила я.

— А нос? — Его брови приподнялись.

— Именно из-за него я здесь и оказалась. — Многозначительно ответила я. — Ну, и из-за кое-чего еще…

Алекс рассмеялся, привлекая меня к себе, и мы снова занялись любовью.

Как вы понимаете, особо много мы с ним не разговаривали.