— Поорать?
— Ага, вроде того. Ты еще не пил водку, как приехал?
— Нет. — Признаюсь честно.
Мы идем вдоль продуктовых рядов. Маша, сверяясь со списком, кладет в тележку картошку, лук и растительное масло.
— И… вообще ничего не пил? — Дима строго смотрит на Зою.
— А что? — Спрашивает она, разводя руками.
Самое страшное, когда русские говорят свое «shto-o?», оно звучит особенно угрожающе.
— Нет, — усмехаюсь.
Мне и самому это удивительно.
— А чем вы тогда вечерами занимались?! — Вопрос снова адресуется Зое.
— Учебой, можешь себе представить? — Ворчит она и отворачивается к прилавку с молоком.
Знаю, о чем она сейчас думает. О наших посиделках на крыше.
— Люди, люди. — Вздыхает Дима. — Сколько ваших ошибок еще придется мне исправить…
Маша, смеясь, подталкивает его вперед.
— Раз, два, три, — считает Калинин по-русски, складывая пиво в тележку.
— Че-ты-ре, — помогаю я, — пьят’.
— Шесть, семь. — Дима берет сразу упаковку, и я тоже, поэтому мы быстро сбиваемся со счета. — Без фильтра, живое, самое вкусное. — Он показывает мне большой палец.
— Это… не опасно? — Интересуюсь.
— Вот молоко из-под коровы — опасно, а это… — проверяет срок годности на этикетке. — Абсолютно безопасно.
Тоже смотрю на этикетку. Ведь если оно быстро портится, есть шанс отравиться. Русские обожают рисковать, а я к такому еще не привык. «Срок годности семь суток»… Помоги мне, Всевышний…
Сверяемся со списком, Маша добавляет в тележку какие-то консервы.
— Что это? — Спрашиваю у Зои, потому что именно она привычно озвучивает мне русские названия продуктов в магазине, чтобы я их запомнил.
— «Too-shon-ka» — говорит она.
— Что это такое?
И все они трое начинают, перебивая друг друга, пытаться объяснить мне, что находится в банке.
— Тушеное мясо.
— Мясные консервы!
— Мясо со специями!
Вижу корову на этикетке и успокаиваюсь. Ну, о’кей, тогда, пожалуй, все в порядке.
Идем дальше. Зоя показывает на товары и озвучивает русские названия:
– [Tchʌi], kan-fe-ti, ze-fir.
— Маршмэллоу? — Переспрашиваю, хватая упаковку.
— Да. «Ze-fir» — Смеется она.
— Мне не повторить. Какое сложное слово. — Убираю сладости на полку.
Вечно у них все усложняется. Зачем говорить «[tchʌi]», если есть такое легкое слово — «tea» [чай]? Или «flowers» [цветы] — так красиво звучит, так нет же, они придумали слово «tsviti-i-i»!
Арггххх!
— Salo, — указывая пальцем на витрину, говорит Зоя.
— О, купим, купим? — Радостно восклицает Маша.
Наклоняюсь и разглядываю маленькие брусочки жира, обтянутые пленкой.
— Бррр, как это можно есть?
Дима ржет, складывая в корзину сразу пару штук.
— Это очень вкусно. Вы же едите обжаренный бекон?
— Ну, да… — неохотно соглашаюсь.
Но это же совсем другое!
— Хлеб! — Вспоминает Зоя, не обращая внимания на то, как я морщусь при взгляде на их «вкусный жир». — Нужно взять побольше хлеба!
Да уж, куда без этого. У них все едят с хлебом. После того, как я видел отца Зои, поедающего арбуз с хлебом, меня уже ничем не удивить. И даже несмотря на то, что меня убеждали, будто остальные русские так не делают, верится с трудом. Если увижу, как они хлеб с хлебом едят, даже бровью не поведу.
— А почему здесь десять касс, а работают всего две? — Спрашиваю, когда мы застреваем в очереди.
— Это же Россия! — Дружно говорят ребята.
— Мне все равно непонятно…
— Еще бы!
Расплатившись, мы распихиваем пиво по сумкам, маскируя его сверху вещами и продуктами. С трудом поднимаем с Димой эти тяжести и тащимся к остановке, навьюченные, будто ослы.
Девочки освобождены от этой обязанности, поэтому они идут впереди и мило болтают друг с другом. Не знаю, почему, но я чувствую себя рыцарем, который готов на любые подвиги ради одного только благодарного взгляда своей прекрасной дамы и будущей (весьма сомнительной) возможности поцеловать ее руку.
— Ничего не забыли? — Задумывается Маша, когда мы уже видим приближающийся автобус.
— Вроде нет. — Зоя поправляет волосы.
Дима подхватывает сумки и подходит к краю дороги:
— Закон сборов: если сборы идут нормально, значит, что-то здесь не так!
Девчонки смеются.
— Хуже, чем в прошлом году, уже не будет! — Маша первой прыгает на подножку остановившегося возле нас автобуса. — Забыть туалетную бумагу это даже хуже, чем не взять соль.
Мы поднимаемся по ступеням и устраиваемся в салоне. Сидим — мальчики напротив девочек. Тихо переговариваемся и смеемся в то время, как остальные пассажиры хмуро глядят в окна и себе под ноги, читают или дремлют с открытыми глазами.
Автобус мерно покачивается. Ползет, не спеша, куда-то за город. Высотки сменяются домами поменьше, а вскоре и вовсе уступают место заправкам, одиноко стоящим посреди поля. А за полями на километры простираются густые зеленые леса. Я все это уже видел, когда ездил с Димой по деревням на неделе, но все равно с интересом приникаю к стеклу — это так красиво и величественно, что даже дух захватывает. Хотя всего месяц назад мне и в голову не могло бы прийти, что что-то может быть красивее океана, пальм и жаркого солнца, плавящего ранним утром асфальт.
На одной из остановок в салон входят двое потрепанных молодых людей. Мятая одежда, будто они в ней спали, грязная обувь, сальные волосы, в руках бутылки с алкоголем. Они, шатаясь, занимают места у выхода и начинают громко переговариваться и ржать. Некоторые слова мне знакомы: их произносят футболисты, когда на поле что-то не получается — русский мат.
Пассажиры какое-то время стараются не обращать внимания на попутчиков, громко обсуждающих что-то между собой и распивающих алкоголь в открытую и прямо из горла. Но когда подошедшей женщине-кондуктору вдруг достается от них порция отборной брани, раздаются первые голоса недовольных. Но и они вызывают у пьяного дуэта лишь новый взрыв смеха.
С интересом наблюдаю за происходящим. Начинается настоящая перебранка: насколько могу понять, они отказываются оплачивать проезд. Дима вдруг поворачивается и что-то спокойно говорит им по-русски. Тон его суров и строг. Парни смотрят на него оценивающе — явно взвешивают свои шансы против такого противника, но потом громко отвечают и, судя по тону, что-то дерзкое, отчего Калинин молча встает с места, подходит к ним, резко хватает за воротники и волочет к выходу. Один из пассажиров, мужчина средних лет, тут же вскакивает, чтобы помочь ему.
Автобус притормаживает, двери открываются, и двое хулиганов с размашистого пинка летят наружу. Вслед за ними — их бутылки. Слышен звон стекла и брань. Водитель закрывает двери, Дима и его добровольный помощник отряхивают ладони и, будто ничего только что не произошло, усаживаются на свои места.
Представляю, какой у меня сейчас вид. Рот от удивления, наверное, до завтра не закроется. Заметив, что Зоя смущенно улыбается, говорю:
— У нас бы просто сделали замечание… Максимум из возможного — попросили бы вести себя тише.
— Но так ведь эффективнее, правда? — Спрашивает Дима.
Кажется, ему доставило настоящее удовольствие вышвыривать этих хамов из автобуса.
Трясу головой в знак согласия.
Я тоже хочу так.