И тот бросается к стойке бара.

— Простите меня, Александр, — чуть-чуть наклоняется надо мной Имран. Он брезгливо разглядывает мои ладони, с трудом прикрывающие рану на груди. — Мне нужно уносить ноги.

— Идите, — бормочу я.

Но получается что-то бессвязное.

— Достану этого гаденыша из-под земли, — и, перешагнув через меня, южанин спешит к выходу. На ходу бросает телохранителю: — А ты уволен, ничтожество!

Его верный пес, что-то ворча под нос, уносится вслед за хозяином.

— Алло, «Скорая», — взволнованно восклицает в трубку эксперт-искусствовед, — огнестрельное ранение! Ранен молодой мужчина. Скорее, пожалуйста, он умирает! Бар находится на улице…

Он замолкает, едва дверь с шумом захлопывается.

Кладет трубку и поднимается по лестнице, чтобы закрыть дверь на засов.

— Как ты? — Фил садится рядом со мной на корточки.

— Отлично, — улыбаюсь я, с неудовольствием отмечая, что кровь из спрятанного под рубашкой резервуара еще продолжает растекаться, противно щекоча кожу.

Поднимаюсь и сажусь за столик. Марк Иосифович помогает мне избавиться от пиджака и рубашки, подает полотенце, которое я оборачиваю вокруг туловища. Оно мгновенно пропитывается насквозь густым красным сиропом.

— Работать становится труднее и труднее, — ворчит старик, аккуратно отклеивая накладные бакенбарды и бородку.

— Брось, — Фил разливает по пузатым стаканам коньяк. — Все как по нотам. Я, правда, чуть не обделался, думал, его человек тоже палить начнет.

— Куда ему. Тупой увалень, — замечает лжеискусствовед, отмахиваясь. — Я сразу понял, в первый же день. А вот хозяин его нервный, с такими опасно.

Осуществить дерзкую аферу — это не значит выйти сухим из воды. Вот поэтому и надо подчищать хвосты и «умирать», чтобы тебя потом не искали. Я рассматриваю кожу на груди, которая после «выстрела» осталась целой и невредимой, но теперь покрыта красными разводами, и шумно выдыхаю. Еще и любимую рубашку изгадили, но тут уж никуда не денешься — без вложений не бывает и прибыли.

— Ну и как я вам? — внезапно раздается бодрый голос Макса.

Он появляется со стороны черного хода с двумя чемоданчиками и небрежной походкой подходит к нам. Кладет добычу на стол. Картинно кланяется и с размаху выпивает виски.

— Еще один шаг, и ты труп! — говорю я, нахмурившись, пока он жмет членам команды руки. — Еще один шаг, и ты покойник! — повторяю я, старательно копируя его «борзый» тон. — Это что, Швед, вообще такое?

— Импровизация, — с гордым видом заявляет он.

— Придурок никогда не научится придерживаться плана! — усмехаюсь я, отправляя свою порцию виски в рот.

Внутренности окутываются приятным теплом, наполненное до краев адреналином тело благодарно покрывается мурашками.

— Кто это? — напрягается Фил, указывая пальцем на коридор.

В дверь черного хода кто-то требовательно стучит.

— Видно, Макс привел кого-то на хвосте, — барабаня ногтями по столешнице, замечает Марк Иосифович.

— Я? — возмущается Швед. — Никого за мной не было!

— Тихо, — приказываю я грозно.

Осторожно поднимаюсь со стула, отбрасываю полотенце, накидываю куртку и иду к двери, спрятанной между коробками со спиртным. Слышу, как мои парни лихорадочно прячут кейсы за стойку бара. Сердце клокочет уже где-то в горле, когда останавливаюсь в узком закутке, и стук повторяется вновь — еще настойчивее и громче.

Посмотреть в глазок не решаюсь, есть риск получить пулю в череп. Нажимаю на экранчик, закрепленный справа на стене. Тот оживает, картинка на нем сначала дрожит серыми полосами, а затем проясняется. Узнаю фигуру визитера и усмехаюсь, не веря глазам. А когда незваный гость подходит еще ближе, уже отчетливо вижу его лицо.

«Вот сукин сын. Трудно было предупредить?»

— Заходи, — открыв дверь, я быстро втаскиваю пришедшего внутрь.

Опускаю засов и только потом прислоняюсь к гостю плечом, крепко обнимаю и хлопаю ладонью по спине.

— Привет, Лунев, — говорю с теплом в голосе.

Тот ступает в полоску света, оглядывает меня хмуро, будто пытаясь угадать те черты, которые еще помнит, качает головой и тихо отвечает:

— Ну, привет, Лунев…

4

Глеб

— Не называй меня так, — ворчу я, давая брату пройти. — У меня уже лет десять другая фамилия.

Егор колеблется. Сначала рассматривает мой живот, покрытый розовыми разводами после разыгранного представления, и цокает языком. Ненавижу, когда он так делает. Вроде оба — уже взрослые мужики, но он по привычке опять «включает» старшего брата, пытаясь воззвать к моей совести.

— Я не вовремя? — качает он головой.

— Мог и позвонить, — беру со столика пачку, выуживаю сигарету, зажигаю и затягиваюсь. — Хотя о чем это я?

— Болтать о таких делах по телефону опасно, — и Егор достает из внутреннего кармана сверток: небольшую трубочку с бумагами. Все, что касается моих «дел», он не носит в рабочей папке, всегда кладет отдельно. — Вы ведь уже закончили?

— А то ты не знаешь, — усмехаюсь я.

Егор — прирожденная ищейка. Вряд ли от него ускользнут хоть какие-то детали моей «работы». Он знает обо мне все, даже когда я старательно это скрываю. И он — единственный, кому за это ничего не будет.

— Привет, мужики! — бодро говорит он и входит в зал, затянутый сигаретным дымом.

В помещении еще царит тишина.

— Привет, — первым сдается Макс.

— Доброго здоровья, — нехотя отзывается Марк Иосифович.

— Угу, — здороваясь, кусает изнутри щеку Фил.

Мои парни никак не привыкнут, что старший следователь, майор юстиции Лунев, может запросто заявиться к нам в берлогу, в удобное для него время и быть в курсе всего, что происходит в нашем кругу, да еще и реагировать на это спокойно и бровью не повести.

Но дело даже не в том, что по долгу службы брат обычно расследует особо тяжкие преступления, а не разоблачает аферистов. Егор, как и мать, уже много лет ничего не может со мной поделать.

— Выпьешь? — улыбается Макс следователю.

Берет со стойки чистый стакан, бросает туда лед и щедро льет виски. Для Шведа, кажется, не существует неловких ситуаций, а еще он тонко чувствует: если я расслаблен, он тоже готов доверять моему родственнику.

— Благодарю, — Егор садится на высокий стул возле барной стойки.

Его забавляет, что матерые преступники теряются, словно мальчишки, и никак не могут привыкнуть к его присутствию.

— Может, в картишки? — сверля глазами стол, спрашивает Марк Иосифович, доставая из кармана колоду.

Проблема состоит еще и в том, что Лунев — не продажный мент, и ребята все прекрасно понимают. Он не собирается никого прикрывать, чтобы поиметь долю. Егор иногда страхует меня, добывает нужную информацию или, скрепя сердце, закрывает глаза на то, что видит. Но только в одном случае — если от этого напрямую зависит моя жизнь. Потому что я дорог моей матери, а кроме нее, у нас никого больше нет.

— С удовольствием, — Фил со скрипом отодвигает стул и садится напротив старика.

— Я с вами, — наливая новую порцию виски, присоединяется к ним Макс.

Сажусь возле стойки, поближе к брату. Усмехаюсь, понимая, что каждый из пройдох, глядя в карты, будет внимательно слушать нас.

— Как мама? — интересуюсь я, затягиваясь сигаретой.

Пригубив ледяной виски, брат отставляет стакан в сторону. Он сверлит меня фирменным отцовским взглядом. Нормального телосложения, высокий, широкоплечий, с мощным подбородком и густыми темно-каштановыми волосами, Егор не производит впечатления опасного человека. Скорее, такого — хмурого, но обаятельного добряка, но я всегда отчетливо вижу в нем отца: хитрого, расчетливого, волевого и импульсивного, поэтому стараюсь не нарываться.

— Она — твоя мама, вообще-то. — В его глазах — решительный упрек. — Навести ее и узнаешь.

Делаю глоток и долго держу обжигающую жидкость во рту, прежде чем огорченно ответить:

— Она от меня отказалась, забыл?

Лунев бросает раздосадованный взгляд на моих ребят и снова смотрит на меня:

— И ты знаешь почему.

Внутри меня закипает гнев.

— Это мой выбор.

— Да, но она твоя мать, — Егор постукивает краешком стакана по стойке. — И ты в курсе, почему она так реагирует.

— Я уже сделал все, чтобы освободить вашу жизнь от своего присутствия, — рычу я. — Ты сюда нотации пришел мне читать? — кошусь на подчиненных. — Или есть что-то еще?

Лунев медленно выдыхает. Он хоть и заноза в заднице, но подрывать мой авторитет при товарищах не торопится. Допивает виски, не сводя с меня глаз, снимает льняной пиджак, закатывает рукава рубашки и разворачивает принесенные бумаги.

— Я кое-что нарыл, — словно сомневаясь, он пожимает плечами. — И это потребует усовершенствования твоего плана.

— Исключено, — заявляю я безапелляционно. — Даже если я придумываю на ходу, то это у меня четко спланировано.

— Нет, — Егор чешет висок. — То, что ты услышишь, только тебе поможет, я убежден.

— Говори уже, — выдыхаю устало.

Неудивительно, что мы используем свои таланты по-разному, но брат впервые принимает участие в деле, поскольку ему жизненно необходимы деньги. Именно поэтому мы еще не разругались. Я мирюсь с его занудством, а он — с моей нетерпимостью ко всему, что не совпадает с моим мнением.