— Рехнулся? — У меня ладони моментально вспотели.

Думал, что он всего лишь понтуется. Не ожидал, что Тим на полном серьезе решит угонять элитные тачки.

— Боишься? — Левицкий растянул лыбу во весь рот. — Думал, шучу? Не-е-ет. Ты можешь хоть до пенсии задницу протирать на этом кроссе, а я буду брать от жизни только самое лучшее.

По моей коже побежали уже знакомые мурашки. Предвкушение, адреналин, будоражащий кровь, безумие. Азарт. Хуже скуки могла быть только стабильность. А риск — это ведь сама жизнь. Ее возможности. Все или ничего!

Я и сам никогда не думал, как далеко способен зайти. И узнал это лишь, когда зашел. Но только рискуя, чувствуешь себя по-настоящему живым. Разве, нет?

— Что ты задумал? — Процедил я сквозь зубы.

— Забрать сегодня малышку Феррари. — Тим качал головой в такт музыке. — Мою сладкую девочку цвета страсти.

Я присвистнул.

— Нужно все продумать, спланировать, как следует.

— А чем, ты думаешь, я два дня подряд занимался? — Тим начал пританцовывать. — Пас мою коровку.

— Все равно нужно сесть, все обмозговать. Нельзя вот так с бухты-барахты идти и… Черт! И куда мы потом на нем? А?! Это тебе не серый «Киа Рио», каких полно в городе. Это красный, мать его, Феррари!

Левицкий развернулся ко мне. Мы как раз притормозили на светофоре.

— Все «на мази», деточка. — Он достал пачку жвачки. — С Шумахером же у нас все прокатило?

— Да.

— Приятно работать: мы ему машину, он нам денежки. Быстро, эффективно, без проблем. Так что едем сегодня к девяти в одно местечко, где клиент со своей пассией обычно встречается. Тачку он бросает на стоянке у ее дома. А там всего две камеры. Я уже все продумал, так что не переживай.

Я выдохнул и облизнул губы.

Неприятная тяжесть легла на грудь. С одной стороны — реальный замут, с другой — встреча с девушкой, которую больше не увижу, если не приду.

— У меня свидание в девять. — Выдал другу как на духу.

Тим ударил ладонью о приборную панель.

— И чо? — Он выгнул брови дугой. — Отложи.

— Не могу.

— Скажи своей Нинке, что у тебя дела есть и поважнее.

— Не с Ниной… С той девушкой… с вокзала.

В салоне вдруг повисла тишина. Если не считать музыки. Она играла, а Левицкий молчал.

— Так. — Сказал он спустя некоторое время, затем закинул в рот жвачку. — И зачем тебе эта замарашка вокзальная? Девиц вокруг мало?

— Мне нужна именно эта. — Ответил я, крепко обхватывая руками руль.

— Да скоро у нас будет столько денег, что девки на тебя будут пачками вешаться! И не такие, а в тысячу раз лучше!

Я покачал головой.

— Заткнулся бы ты.

— О-о-о, Кирюха… — Рассмеялся Левицкий. — Так понравилась, что ты решил забить на серьезное дело, да? Променять все, что мы планировали, на юбку?!

— Нет.

— Тогда забей уже на нее!

— Не знаю. — Сжал челюсти. — Не могу.

— Может, ты… просто боишься? — Друг забарабанил пальцами по коленкам.

— Слушай, ты достал! — Я добавил скорости, нервничая.

— Может, просто… сомневаешься?

Я резко вырулил на встречку, обогнал всех и вернулся в свой ряд.

— Не знаю. В этой игре слишком большие ставки. Жизнь, свобода, карьера моего отца. А вдруг нас заметут?

Тим погладил бумажный пакет.

— Либо играть по-крупному, либо вообще не играть. — Он спрятал его обратно в карман. — Удача любит того, кто ставит на карту все.

— Хорошо. Хорошо! — Согласился, чувствуя, как неприятно и тревожно тянет живот. — Я все улажу. Понял? Что-нибудь придумаю. Только сейчас мы с тобой поедем ко мне домой, сядем, и ты расскажешь мне все в деталях. И действовать будем так, как решу я. Идет?

Левицкий хмыкнул, но все же согласно качнул головой.

17

Кирилл

Через пару часов я уже шел по направлению к трассе. Рев Илюхиного Зверя, покоряющего очередной поворот, ласкал мой слух, но впервые я ощущал пустоту. Сказать, что бросаю суперкросс, было минутной слабостью, очередной блажью. Нет — трусостью, и самое время было в этом сознаться. Хотя бы самому себе.

Трудно было сейчас отмотать назад и всё переиграть, но еще труднее было представить, что больше не будет того адреналина, который заполнял меня, давил и взрывался, выплескиваясь наружу на заездах. Скука, жажда новых ощущений — вот что толкало меня сейчас на погоню за адреналином еще большим, еще более концентрированным и острым. И за это я даже ненавидел себя.

— Хэй! — Махнул брату приветственно.

Илья, слетев с последней волны гребенки вниз, немного притормозил и показал пальцем жест, означавший, чтобы я подождал его у финиша. Он собирался проехать еще круг.

Я глянул на часы. Покрутил перед глазами коробку с купленными наушниками и тяжело вздохнул. Леманн младший меня точно убьет. Тут и к бабке не ходи — даже слушать не захочет.

Но к кому я мог еще обратиться, если не к человеку, похожему на меня, как две капли воды? Будет отказываться, но, в конце-то концов, все равно согласится. Он ведь такой — побесится, да уступит все равно. Всегда уступал мне.

Всего-то и нужно: прикинуться мной, поговорить с ней, вручить наушники, вызнать номер телефона или переназначить свидание на другой день. Ерунда. Вот просто как два пальца об асфальт.

Илья

Почему я согласился выступить под именем брата в финальном заезде? Да потому что хотел этого. Не обидно ли было мне, что все лавры достались ему? Конечно же, нет.

Ведь Он-то знал, что только Я мог в нем победить. И я победил. И тогда мне казалось, что это умерит его самолюбование, но вышло как раз наоборот. Кирилл с удовольствием принимал поздравления и гордо поднимал над головой заветный кубок. И единственным, что вызывало теперь его раздражение, был тот факт, что кто-то в мире знал о его обмане. И этим кто-то снова был я, что снова неумолимо отдаляло нас друг от друга.

Вот и сейчас он стоял, навалившись плечом на ограждение, не боясь запачкать белоснежную футболку, и смотрел на меня привычно хмуро — так смотрят утром на собственное отражение. Недовольно разглядывая каждую деталь лица, словно придираясь и ища недостатки, он вздохнул и натянул дежурную улыбку. Она должна была обозначать в его понимании что-то вроде искреннего радушия.

Я остановился подле него, заглушил мотор, слез, поставил байк на подножку и снял маску и шлем. Втянув жадно запах пыли, адреналина и выхлопных газов, я повернулся к брату и протянул руку.

Рукопожатие вышло крепким, но в нем явственно ощущался какой-то непривычный доселе холод. Мы больше не были сросшимися деревьями с переплетающимися ветвями, у нас не было одного на двоих сердца, и мы не дышали одновременно в такт друг другу. Нас что-то словно разъединило насильно. Что-то или кто-то.

Один из нас.

Или сразу оба.

И от понимания этого странно ухнуло в животе и незаживающей раной ковырнуло в самое сердце. Будто кто-то резко дал под дых. И это было так больно, точно я вдруг потерял часть себя.

Ведь мы были вместе всегда.

Рядом в мамином животе. Щека к щеке, как на том старом выцветшем снимке с УЗИ. Рядом на диване под толстым одеялом. Уставшие и отрубившиеся, едва только мама запела нам колыбельную. Спящие бок о бок, потому что так теплее, и держащие друг друга за пальцы — так привычнее и спокойнее.

И вместе у батареи на полу, плечом к плечу, позже, когда ее однажды вдруг не стало. Всхлипывающие, растерянные, отчаявшиеся. Рядом с ее холодным телом на кровати утром. Слушающие крики и топот смятенных соседей, пытающихся дозвониться в скорую. Напрасно — она была мертва уже давно, мы нашли ее окоченевшей.

Мама лежала, словно продолжала мирно спать, но не видела снов. Не дышала. Синяя. Умиротворенная. Будто пару секунд назад просто закрыла веки. Но они больше не дрожали. Грудь не вздымалась от ровного дыхания, и руки были ледяными. И сердце не билось. Просто остановилось, и все. Точно отработало свой положенный срок.

Все. Тишина. Ее больше не было.

А мы были рядом. И нам было всего восемь лет. Держались друг за друга, и не думали, что когда-то сможем отпустить. Были единым целым. Либо так, либо никак. Всегда вместе, во всем согласны друг с другом. Обо всем могли друг другу рассказать. Вся жизнь одна на двоих. Плечом к плечу. Точно приклеенные. Сросшиеся. Неделимые. Мы.

Которых больше почему-то не было.

Почему?

— Привет! — Он торопливо пожал и отпустил мою руку.

В воздухе повисла неловкость. Странная, сквозящая холодом и отчужденностью. Непривычная, но все чаще мелькающая меж нами.

— Привет.

Я с неудовольствием отметил, что он даже рад тому, что белая футболка спасла его от вынужденных объятий с грязным, вспотевшим мной.

— Соскучился по кроссу? Хочешь прокатиться? — Спросил его привычно, а выглядело, будто надавил ему на больную мозоль.

Кирилл посмотрел на меня так, словно это я его лишил любимого дела. Словно я заставил тогда отказаться от гонок. Хмыкнул, пряча за улыбкой раздражение и досаду.

— Не сегодня. — Опустил он взгляд и принялся постукивать по ноге какой-то коробкой. — Есть дела важнее.

Да уж точно. Это я, бесполезный лентяй: второй раз за день наматываю круги на трассе и пытаюсь привести себя в чувство. Которая уже ночь без сна. И полная решимость наделать глупостей от непреодолимого желания заговорить с девушкой, лишившей меня покоя и сна.