— По-твоему, меня это останавливает? — Антоха сжал кулаки. — Я не боюсь боли!
— Не все конфликты нужно решать дракой. Некоторые не стоят этого, поверь. Ты ничего ему не докажешь.
— Ты сейчас говоришь не как альфа-самец! — разочарованно надул губы Майкин.
Мы вошли в огромную аудиторию. Похоже, сегодня намечалось занятие нескольких групп сразу. Гул стоял такой, что взлетающий рядом самолет присутствующие и то заметили бы не сразу.
— Смотри, Кокошкин занял твое место, — шепнул Антоха.
— Ничего страшного, — вздохнул я, — сядем повыше.
— Не думал, что ты так легко сдашься, — буркнул друг.
— Что поделать!
Мы прошли вверх по ступеням и заметили машущую нам Ежову:
— Идите сюда!
— Привет! — Я пропустил вперед Майкина, сам протиснулся следом и занял место с краю.
— Приве-е-ет, — поздоровалась Олька Еремеева, взмахнув рукой.
Она сидела справа от Насти.
— Только попробуй меня отвлечь от занятия! — вместо приветствия рыкнула Савина, глядя на довольно улыбающегося Майкина.
Отличница выглянула из-за Еремеевой. Она сидела с прямой спиной, сложив руки друг на друга поверх стола, совсем как прилежная школьница. На узкой столешнице перед ней расположился пенал, под ним — аккуратный строй карандашей и ручек. Я, конечно, тоже педант, но не настолько же! Аккуратность и скрупулезность Савиной меня откровенно пугали.
А вот Майкина — нет. Он улыбался ей, не обращая внимания на ее строгий взгляд.
Я положил книги на стол и замер, чувствуя, как становится не по себе. Безжалостный холод насмешек вдруг сменился жаром майского солнца. Слух отчетливо выхватил из общего шума знакомый звонкий голос. Я обернулся на звук и… столкнулся взглядом с Леной. Она сидела на три ряда выше нас вместе с подругами и смотрела прямо на меня.
Застигнутая врасплох, девушка дернулась, поспешила отвести глаза и продолжила разговор. Но по тому, как она вдруг едва заметно поджала губы и приподняла брови, я понял: она меня заметила. Заметила!
Отвернувшись, я толкнул Антоху локтем:
— Эй!
— А? Что? — Тот с неудовольствием отвлекся от созерцания столь обожаемой им и вредной до невозможности Марины Савиной.
— Я не отступлюсь.
— Кто? Я? И в чем это я туплю? — с полоборота завелся он.
— Да не туплю! А не от-ступ-люсь! Я.
— Чего-чего? — удивился Майкин.
— Я добьюсь ее. Лена будет моей.
— Хм. Новая теория?
— Да! А еще решительные действия.
— И какие же?
— Похоже, тактильный контакт сработал. Нужно что-то очень действенное, чтобы закрепить его. — Я потер ладони друг о друга.
— Что?
— Так как у меня нет шансов против всех этих качков типа Кокошкина…
— Какашкина, — поправил друг.
— Да. Так как у Какашкина и его шкафообразных приятелей визуально имеются все преимущества, то мне придется подключать тяжелую артиллерию.
— Твой… интеллект?
— Нет, — я помотал головой, — химию!
— Чего? Натурально химию?
— У меня остался всего один шанс, и я обязан его использовать. Мне нужно поцеловать ее.
— А при чем тут химия? — удивился Антон.
— При том, что первый поцелуй никогда не забывается! Это послание, только без слов, лучший способ сообщить информацию о себе. Поцелуй изменит все!
Майкин тяжело вздохнул:
— Есть одна проблема, чувак.
— Это какая же?
— У тебя не было поцелуев последние… дай угадаю… восемнадцать лет! А вот у нее — сомневаюсь!
— Неважно. — У меня почему-то ладони вспотели. — Это будет ее первый поцелуй со мной. Понимаешь?
— Нет, — нахмурился друг, — что-то никак.
— Есть у меня одна теория… — Я почти лег на стол, сначала удостоверившись, что девчонки заняты своими делами и не подслушивают нас. — Согласно ей всего один поцелуй может запустить процесс необратимой влюбленности.
— Занятно! — Антоха наклонился ко мне. — И чем ты собрался ее удивлять? Ты целоваться-то умеешь? Или собираешься крутить своим языком у нее во рту, как барабан стиральной машины?
— Об этом я не подумал…
— Ты не переживай. Тебе просто нужно потренироваться на ком-то!
— Исключено! — Я энергично замотал головой. — Не собираюсь тратить свои поцелуи просто так. У меня будет всего один шанс!
— Эй! Ты что, подсчитываешь свои поцелуи, чувак?
Я потер лоб.
— Пока это довольно просто: в моей копилке поцелуев… пусто.
В аудиторию вошел преподаватель, и шум сразу заметно стих.
— Ты понимаешь, что твои шансы… — Антоха наморщил лоб, — …мягко говоря, пятьдесят на пятьдесят? — Он потер щеку и покосился на Савину. — Ты можешь помочь вашим отношениям развиваться либо спровоцировать их конец…
Мой пульс ускорился.
— Неожиданный поцелуй всегда застает врасплох — это раз. — Я загнул один палец. — Он запоминается навсегда — это два. — Загнул второй. — После него шанс на второй поцелуй всегда возрастает. Логично?
— Ну…
— А еще поцелуй передает вкусы, запахи, звуки и тактильные сигналы, которые влияют на восприятие друг друга и на то, захотят ли они поцеловаться снова. Мне просто нужно дать ей активный, решительный сигнал, сечешь? Тем более что для женщин поцелуи важнее, чем для мужчин. Особенно в романтических отношениях, особенно перед… сексом.
— Вау! — Майкин вытаращил на меня глаза. — Это прозвучало самонадеянно, но мне нравится.
Мои щеки моментально вспыхнули.
— Это просто научные факты. Я как следует изучил вопрос, знаешь ли.
— Нет, все верно, — заверил он, — надо ставить высокие цели.
— Да я вообще не об этом! — простонал я.
— Цыц! — прошипела Савина и буквально опалила нас гневным взглядом.
Мы тут же замолчали.
— Хорошо, — помолчав, прошептал Майкин, — мне нравится твоя идея. Мы подкараулим Гаевскую, нападем, свяжем, и ты сможешь ее поцеловать. Так нормально?
— Не-е-ет, — выдохнул я, — она должна поцеловать меня добровольно.
— Но неожиданно? О’кей, — хмыкнул он. — Что может быть проще? — Антоха прикусил губу. — И все же я вынужден настаивать: тебе нужно потренироваться.
— Только не предлагай мне целовать другую девушку! Я не хочу.
— Тогда… тренируйся на помидорах! — Друг едва сдерживался от смеха. — И обязательно сохраняй воздержание, чтобы в самый ответственный момент твоя слюна была высочайшей концентрации и сообщила о тебе как можно больше информации.
Он почти беззвучно заржал.
— Звучит мерзко, — поморщился я, пихая его локтем.
— Еще бы! Ты знаешь, сколько микробов в слюне?
Я кивнул.
— Двести семьдесят восемь видов бактерий передается во время поцелуя.
— Сколько?! — Антон округлил глаза.
— Двести семьдесят восемь, — пришлось повторить мне.
Майкин снова боязливо покосился на Савину.
— Но девяносто пять процентов из них совершенно не опасны, — заверил я, улыбаясь.
8
Наш дом изменился до неузнаваемости. И дело было даже не в том, что мама поменяла картины на стенах, мебель и другие предметы интерьера, а в том, что исчез привычный уют. Пропал запах выпечки, шум телевизора, смех домочадцев.
Из помещения словно исчезла жизнь. Остались лишь большие окна и вымытый до скрипа холодный каменный пол, укрытый старинным ковром с восточным орнаментом — у него в отличие от безликой мебели наверняка была богатая биография, но к истории этого дома он не имел никакого отношения. Все здесь теперь было чужим и новым, как и я сама.
— Мам! — тихо позвала я.
Приглушенные голоса доносились откуда-то с летней кухни.
С тех пор как ушел отец, мама прошла несколько стадий привыкания к новой ситуации: сначала она молчала и сутками валялась на кровати у себя в комнате, потом она воспряла духом, принялась за перестановку и все время смеялась, как ни в чем не бывало. Потом снова впала в уныние, а теперь взялась за обустройство сада и веранды. Неужели ей стало лучше?
И вот теперь, шагая по коридору, я слышала ее смех.
— Мам! — повторила я негромко.
— Ой, — хихикнул кто-то.
— Это моя дочь, — раздался мамин голос. И уже громче: — Леночка, это ты?
— Да! — отозвалась я, подходя к кухне, и вдруг застыла, увидев, что мама там не одна. — Э… здравствуйте…
За столом рядом с мамой восседал наш сосед — Жан-Пьер. Невысокий седой и полноватый мужчина со смешными тонкими усиками, подкрученными вверх на манер Пуаро. Этот тип раньше постоянно пытался заговорить с мамой на улице на ломаном русском, когда отец не видел, и меня это ужасно раздражало. А теперь, когда папа ушел, у этого наглеца хватило совести заявиться прямо к нам в дом.
— Леночка, ты помнишь нашего соседа? — Краснея, мама подлила мужчине чая в чашку. — Месье Жан-Пьер любезно помог мне собрать стеллаж для цветов.
Они переглянулись, и у меня кольнуло в груди. Соседи так не переглядываются. Что это? Что эти двое скрывают? Он что… ухаживает за моей мамой?! Вот этот хмырь с нечесаными седыми волосами, торчащими во все стороны? Этот коротышка с проплешиной? Этот карикатурный француз с лицом, сделанным будто из кулинарного жира и блестящим на солнце?
— Бонжур! — улыбнулся мужчина.
— Да, помню. — Я с силой свела челюсти. — Здравствуйте.
— Мы пьем чай. Ты будешь? — спросила мама, поправляя волосы.
И они еще раз заговорщически переглянулись. Что здесь происходит?!