— В чем?

— Ты выглядишь как вечный первокурсник. Бежишь куда-то ссутуленный, глазенки у тебя перепуганные, очки запотевшие. Кому это понравится? Смотри на меня и учись! — Майкин вскочил, сунул руки в карманы и пошел вдоль палаты, выписывая зигзаги. — Будь плохишом! Будь крутым! Доминируй!

Знаете, что может быть хуже неуверенного в себе ботаника? Уверенный в своей неотразимости ботаник!

— О’кей, понятно, — кивнул я. — Это все прикольно, но Лена по-прежнему даже имени моего не знает. А единственное воспоминание, связанное со мной, — это мое раздутое лицо, скорченное от ужаса!

— Пойми, это твой козырь! — Майкин снова рухнул на край кровати. — Тактильный контакт был? Был. А зрительный? Да-да, я видел, как она на тебя смотрела! Чуть не сожрала тебя взглядом! А еще сказала, что все будет хорошо и… улыбнулась. Тебе! Понимаешь, что это значит?

Я закусил губу. Я не видел ничего прекраснее на свете, чем Ленина улыбка. Кажется, от ее улыбки рассеиваются тучи и солнце светит ярче. А сегодня, когда она со мной говорила, я заметил пирсинг на ее языке. И обрадовался — теперь я знал о ней гораздо больше, чем вчера.

— Тебе пора переходить на следующий уровень. Нужны решительные действия! Гаевская знает о твоем существовании, теперь пора заявить о том, кто ты. А ты кто?

— Я? Женя Исаев.

— Ответ неверный! Ты — доминант! — Майкин снова выгнул грудь колесом. — Покажи, что ты мужик!

— Каким образом? Мне нужно избить кого-то? Сморкнуться в ее присутствии в занавеску? Завалить мамонта?

— Ты сейчас описываешь Харитошку. Нет! — Друг помотал головой. — Это все не пойдет. Тебе нужно оставаться собой, но оказывать явные знаки внимания. Покажи, что ты лучше их всех! Пусть имеет возможность сравнить тебя с остальными. Кто самый лучший?

— Я… — без особого энтузиазма отозвался я.

— Кто доминант?

— Кошкин… — уныло ответил я.

— И снова неверный ответ. — Майкин почесал рыжий затылок. — Знаешь, как я добился поцелуя Савиной?

— Как?

— Я был решительным, жестким и твердо намеревался взять свое.

— Ух!

— Подошел к ней и без лишних объяснений… взял и поцеловал! — Антоха махнул рукой.

— Правда? — удивился я.

— А то! — Он гордо повернулся ко мне левым боком. — Во, гляди!

На щеке Антохи красовалось небольшое, но очень яркое красное пятно.

— Она что… тебе двинула?

— Ага. Прям с размаху — хрясь!

— Больно?

— Искры из глаз, — улыбнулся Майкин, — но оно того стоило.

— Думаешь?

— Теперь она знает, что я — мужик. — Он задрал вверх подбородок.

— Круто!

В этот момент в дверь палаты постучали.

— О, это Настя! — сказал Антоха.

Ежова некоторое время работала в этой больнице санитаркой, поэтому для нее не составляло проблемы прорваться ко мне в палату. Мы с Настей дружили с первого курса. У нас с ней много общего: начиная от очков и заканчивая неуемной тягой к учебе. Мы общались одной веселой компанией: я, Антоха, Настя и две ее подружки — Марина Савина и Оля Еремеева. Все заучки.

Пришлым в этой компашке был только парень Ежовой — Рома Гаевский, брат Лены. В прошлом — гуляка и мажор, в настоящем — мажор, тусующийся среди ботаников: экземпляр, плохо изученный наукой и совершенно не поддающийся пониманию среди сверстников.

— Как ты? — Настя подвинула стул к моей кровати, села и взяла меня за свободную руку.

— Уже хорошо, — ответил я.

— Мы та-а-к испугались! — призналась она.

— Представляю! — Я улыбнулся.

— Хорошо, что у тебя оказался этот набор… первой помощи.

— Да, ношу его уже несколько лет. С тех пор, как мне однажды стало плохо от антибиотиков. Кто ж знал, что у меня еще и на укусы пчел аллергия!

— Да, ужас! — Девушка крепче сжала мою ладонь.

— Врачи предупредили, — признался я, — что, если мой организм так отреагировал, необходимо всегда быть начеку и носить необходимые лекарства с собой. Вот родители и настояли, чтобы я постоянно имел при себе этот набор, а доктор научил меня быстро делать укол себе в бедро. Но с этой пчелой вышло так неожиданно…

Я сглотнул, вспоминая.

Отец после первого приступа ежедневно проверял, есть ли препараты в рюкзаке. А я ужасно злился на него и использовал этот момент как повод для очередного спора: «Если Бог заботится обо мне, как ты говоришь, то почему ты полагаешься на медицину, а не на Бога?» Тогда он смиренно вздыхал и терпеливо отвечал, что в первую очередь я сам должен позаботиться о себе, во имя Господне используя науку и опираясь на опыт человечества, и тогда уже сам Господь изыщет способы помочь мне. Если это угодно его Божьей воле, разумеется.

Неужели он тогда был прав? Ведь оказался же в автобусе один-единственный человек, который знал, как нужно действовать в экстренной ситуации? Не будь Лены, никто бы и не понял, что нужно искать лекарства и немедленно применить их…

— Самое главное, что все позади! — оптимистично заметила Настя.

— И что ты на верном пути, — подмигнул Антоха.

И тут дверь отворилась, и молоденькая медсестра пропустила в комнату высокого темноволосого мужчину с бородой и в подряснике.

— Ой, а вы к кому? — спросила Настя, оборачиваясь.

Я задержал дыхание. Та часть моей жизни, которой мне так не хотелось делиться ни с кем, даже с друзьями, внезапно ворвалась в палату в самый неподходящий момент.

— К Женьке, — тихо произнес Антон и встал. Майкин был единственным, кто знал о моей небольшой тайне. Он сделал несколько шагов по направлению к мужчине и замер, не зная, стоит ли ему поздороваться с ним за руку или лучше поклониться: — Отец Иоанн. — Кивнул, подавая священнослужителю руку.

— Антоний! — поздоровался с ним батюшка.

Я осторожно вытянул ладонь из руки Ежовой.

— А вы… — растерялась Настя, оглядывая вошедшего, — … вас кто-то вызвал, что ли? Чтобы помолиться о здоровье?

Отец Иоанн нахмурился, разглядывая ее, затем коротко кивнул и подошел к моей постели.

— А то если отпевать, то еще рано, — хихикнула она, — все вроде обошлось…

И замолкла, поняв, что шутка не удалась. Втянула голову в плечи.

— Сын, — поприветствовал меня мужчина в подряснике.

— Настя, знакомься, — тяжело выдохнул я, — это мой отец.

6

Женя

Быть сыном священнослужителя — это, знаете, такое…

Нет, я не стыжусь своих родителей, ни в коем случае. И не стесняюсь. Для этого должны быть какие-то другие слова — что-то вроде «ограждаю своих друзей от их влияния». Наверное, такое сложно понять тому, кто не в теме. Попробую объяснить.

Мой отец не святой. И даже не мудрец. Да, он священник, но он обычный человек, который так же, как и все остальные, вынужден каждый день бороться со своими внутренними демонами, сражаться с искушениями и не поддаваться на соблазны. А еще он должен быть примером для всех. В этом и состоит главная трудность.

Священнослужители не идеальные люди. Но они вынуждены стремиться к тому, чтобы быть ими. Трудно быть терпеливым и понимающим, когда у тебя шестеро детей — мал мала меньше, и все они орут, шалят и всячески показывают, что в первую очередь они просто дети.

Вряд ли моя мама понимала, во что ввязывалась, когда выходила замуж за моего отца. Духовенство — это сословие, что наложило на нее определенные обязательства. Особенно после рукоположения отца. Никаких подруг, особенно среди прихожан, ведь она — матушка, мать, а ее семья — это оплот воспитания веры.

Мама преподавала в воскресной школе, помогала на клиросе, но основным ее служением всегда был дом и мы — ее дети. «Бояться иметь большую семью — это значит бояться счастья». Я до сих пор не знаю, верит ли она во все это, но так же, как и прихожане храма, настоятелем которого является мой отец, я смотрю на нее с сожалением.

До четвертого класса я ходил в православную школу, и мой мир ничего не могло потревожить. С пятого класса пришлось идти в общеобразовательную, и вот тут начались проблемы. Оказалось, что любознательный парнишка вдруг открыл для себя существование науки и повседневной реальности, независимой от церкви и ее прописных истин, и в этот самый момент его родители не на шутку напряглись.

Мама облегченно выдохнула, когда я перестал задавать ей по сто вопросов в минуту, но вдруг обнаружила, что ответы ее сын находит в Интернете.

«Почему мы носим на шее крест, если Христа распяли на кресте? Разве это не символ смерти?», «Почему мы поклоняемся иконам, ведь они же просто нарисованы? Разве это не идолы, не кумиры?», «Почему мы превозносим Христа, а не Бога-отца? Кто, вообще, сказал, что Христос был сыном Божьим? Кем это доказано?».

И это еще самые безобидные вопросы, которыми я методично доводил родителей год за годом, пока взрослел. Я не хотел их доводить, мне просто были нужны ответы! И меня ужасно раздражало, что не получал в семье прямых ответов на них. Мать безоговорочно принимала на веру все, что указано в Писании, а отец пускался в пространные разговоры обо всем и ни о чем.

Конечно, я бунтовал. Маленький почемучка, который пытался познать мир и во всем хотел дойти до сути. Они не обижались на меня, и это злило еще больше. Всякий раз, когда я припирал их к стенке каверзными вопросами, когда пытался подловить научными антирелигиозными фактами, мать с отцом стоически выдерживали мой напор.