Дима улыбнулся, заставив меня спрятать смущенное лицо за волосами.

— Убей меня, если сама не такая. У тебя ведь есть парень, а ты лежишь со мной в нескольких километрах от города в темноте на матрасе. И вокруг никого. И мы можем делать, что захотим…

Я облизнула губы и вновь уставилась на небеса. Воздух, собравшийся внутри, грозился разорвать мои легкие, поэтому пришлось медленно выдохнуть. Облачко пара поднималось над лицом и таяло в темноте. Холодно. Стало ужасно холодно. Не май месяц — как говорит мама.

— Вот видишь, — усмехнулся Калинин, вставая и растирая замерзшие предплечья, — если бы ты была свободна, я бы прижал тебя сейчас прямо к этому ледяному матрасу и не дал бы пошевелиться, пока бы ты не согласилась быть со мной. Моей — всегда, каждый день и час. Забил бы к черту на наш спор и целовал тебя самым бесстыдным образом целыми сутками напролет.

Я постучала друг о друга подошвами кед. «Цок-цок» — они тоже замерзли, превратившись в камень, но от сказанных Димой слов по телу побежало вдруг приятное тепло.

— Ты не создаешь впечатление серьезного человека. — Я попыталась встать, натягивая рукава на пальцы, спрятала рот и нос в ворот свитера. — По крайней мере, не того, кому можно было бы довериться.

— Почему? — Дима взял меня за руку, помогая встать.

— Во-первых, твое поведение: дерзкое и наглое.

— Просто отражение твоего. — Он отпустил руку и направился к импровизированному столу: разлил вино по стаканчикам, протянул один мне.

— Во-вторых, тебе все в жизни дается легко: ты из состоятельной семьи. Я — нет. И потому мы — разные.

— Вот тут виноват, прости.

— В-третьих, посмотри на свой внешний вид: эта расслабленная бунтарская походка, вечно самодовольная улыбка. Ты привык получать все, что хочешь. Как вообще человек, изрисованный с головы до пят, может что-то знать о серьезности?

Дима смотрел на меня, как на глупого бездомного котенка — не то пожалеть хотел, не то потрепать за ухом. Он что, вообще никогда не перестает улыбаться? Даже когда я пытаюсь поговорить о чем-то настоящем и важном? Это даже обидно.

— Посмотри, — парень задрал рукав свитера и поднял руку выше. — Да, изрисованный. И да: каждый рисунок здесь, и здесь, и даже здесь, — он провел пальцем от шеи вниз, — каждый что-то значит, каждый — история моей жизни. Я сейчас скажу кое-что и надеюсь, ты меня услышишь.

— Говори, — сглотнула я, пытаясь рассмотреть хоть что-то в тусклом лунном свете.

Его взгляд стал необычайно серьезным.

— Поверь, человек, который сделал хотя бы одну татуировку в своей жизни, теперь знает, что такое НАВСЕГДА. В моем случае это касается не только рисунков на теле: я увидел тебя и понял, что сделаю все, что угодно, чтобы ты была рядом. Хорошо, обошлось глупым, как ты его называешь, спором, но только умник наверху знает, на что я еще был тогда способен, чтобы не дать тебе уйти, Маша.

— Звучит красиво. — Хрипло произнесла я. — Даже слишком, чтобы оказаться правдой.

— Не веришь в любовь с первого взгляда? — Дима удивленно выгнул бровь.

— Нет.

— Ты странная. — Он растерянно пожал плечами.

— Я, вообще, странная: не ношу каблуки, не делаю туалетных селфи, не лайкаю фотки в соцсетях. И это не самые страшные из моих грехов.

Дима вытянул шею, разглядывая меня:

— Ты чего так трясешься? Замерзла, да?

— Н-немного, — призналась я, пряча нос в ворот свитера.

— Погоди. — Он собрал контейнеры, сложил их на траве, взял плед, встряхнул и осторожно укрыл мои плечи. — Тогда давай собираться.

Калинин подхватил палочки, которыми я ела роллы, швырнул их куда-то вверх, выше своей головы, и поймал после того, как они сделали в воздухе несколько оборотов. «Та-тада-тада-дада!» — залихватски ударив ими по крышкам контейнеров, он воспроизвел самую настоящую мелодию. Затем поправил коробочки, расставив их вокруг себя полукругом, присел на колени и еще раз прошелся, постукивая палочками, по каждой из них в одному ему известном порядке и ритме. Вышло на удивление очень мелодично и благозвучно, у меня даже мурашки побежали по коже.

— Что это? Вау! — Я подхватила края пледа и подошла ближе.

Его руки двигались так… так… они будто парили над коробками, превращая обычный стук в настоящее искусство!

Дима выдохнул, собрал реквизит и сунул в пакет — будто и не было только что этого мини-представления.

— Так, ничего, баловство. — Ответил, выпрямляясь.

— Нет, ты играл. Музыку! И это было… потрясающе. Я даже представила, будь это ударные, а не контейнеры от еды, вышло бы мозго-взрыво-оглушительно!

— Мне нравилось раньше, правда. — Улыбнулся он. — Руки все еще помнят. — Дима снова возвышался надо мной большой темной фигурой. — Хорошее было время, у нас даже была своя группа в школе.

— Здорово.

— Даже забавный случай имеется, с этим связанный. — Он нагнулся, сдувая матрас собственным весом. — В десятом классе классный руководитель сказала, что освобождает всех отличников и ударников от учебы до конца мая. Я был уверен, что меня это тоже касается и не пришел на занятия. На ее вопрос потом ответил: «Я ведь ударник? Ударник! Вот и не пришел!»

— А она? — Рассмеялась я.

— Была с чувством юмора и не стала наказывать. Так ведь и есть: ударник в нашей группе, и все в школе это знали. Так что те выходные я заслужил хотя бы за свою находчивость.

— За наглость! — Рассмеялась я, падая попой на почти сдутый матрас.

— Находчивость. — Стоял на своем Дима, ползая по мягкому креслу-качалке в поисках оставшегося воздуха.

Когда он был уложен в сумку вслед за насосом, я отважилась спросить:

— А ты где жил в США?

— Big apple.

— В Нью-Йорке? Вот повезло. Я бы ни за что не вернулась оттуда обратно.

— Не-е… Там, конечно, было вполне уютно, но здесь определенно лучше.

— Ты точно странный.

— А ты нет?

— А где ты еще был? — Продолжила я расспросы, игнорируя его последнюю реплику.

— Los Angeles, Chicago, San Francisco. — Сказал он чисто, без акцента. И явно не умничал: видимо, привык называть их именно так — на американский манер.

— А я нигде не была, — призналась я, опустив плечи.

— Серьезно?

— Да.

— Вообще нигде? — Словно не поверив, переспросил Дима.

— Даже в Калиновке.

— Теперь у нас есть повод это исправить. — Он вскочил, ловко закинул сумку на плечо, подобрал с земли пакет и, взяв меня за руку, повел за собой. — Начав, хотя бы, с Калиновки. Идем, нужно кое-что проверить!

19

Придерживая плед, я старалась поспевать за ним. На душе стало так спокойно, и первый раз за долгое время совсем не хотелось курить. То ли вино в голову ударило, то ли сам Дима, но даже кочки под ногами перестали быть такими неуютными, и трава больше не была колкой и жесткой.

— Нам сюда. — Калинин остановился у какого-то высокого, раскидистого дерева и швырнул сумки на траву. — Он все еще здесь! С ума сойти можно!

Тут я заметила что-то большое и темное вверху, на ветвях.

— Пойдем. — Дима ловко забрался на лестницу, прислоненную к стволу, и махнул мне рукой.

— Я… я боюсь высоты!

— Пошли-пошли. — Его силуэт уже скрылся среди голых ветвей.

— Блин. — И я, откинув плед, ухватилась за деревянную ступеньку, если ее можно было так назвать. Шаг, второй, третий. — Эй, жди меня!

— Я уже тут, наверху. — Из небольшого строения над моей головой показалась его рука.

— Что это? — Вцепляясь в нее пальцами, пропищала я. — Домик на дереве?

— Это целый мир на дереве! — Воскликнул Дима, подтягивая меня наверх.

— Ой! — Крякнула я, неуклюже повалившись на него сверху.

Он, похоже, только этого и ждал: упал на спину, обхватывая меня за талию и увлекая за собой. Теряя равновесие, я повалилась на него грудью и попыталась нащупать ладонями деревянный настил, чтобы оттолкнуться и не упереться носом ему в лицо. Но было поздно: мои губы уже скользнули по его щеке и застыли возле уха. Сердце больно толкнулось в груди.

Я выдохнула, осторожно приподнимаясь на руках.

— Если загадать желание на этом дереве и поцеловаться, оно обязательно исполнится. — Стараясь казаться совершенно серьезным, произнес Калинин. Лицо в лицо.

Я почувствовала его дыхание на своих губах. Попыталась привстать, опиревшись на колени, но застыла, остановленная его сильными руками.

— Издеваешься? — Хватая ртом воздух, спросила я.

— Думал, сработает. — Просиял он.

— Опять твои шуточки!

Боже, мы были настолько близко друг к другу, что мой пульс участился почти до предела. Мой кончик носа почти касался его лица, и при желании можно было коснуться губами его губ, не совершая ни одного лишнего движения. И, черт возьми, нужно признаться самой себе: я уже позволила ему дотронуться до своего сердца.

— Чистая правда. — Слегка ослабив хватку, ответил Дима.

И я воспользовалась моментом, чтобы вскочить, вырвавшись из плена его горячих рук.

— Ты играл здесь в детстве? — Спросила спустя мгновение, облокотившись о ветхие перила.

— Да, — отозвался он, тоже встав и отряхнувшись. — Часто. Проводил время за чтением книг, запускал самолетики или просто прятался от дождя.

— Здесь очень красиво, — выдохнула я, вновь окунаясь в яркие огни ночного города, сияющего внизу.