— Да, — согласился Дима, встав рядом.
— Я хочу узнать о тебе больше, — призналась я.
Уперлась подбородком в ладони и уставилась вдаль.
— Значит, узнаешь. — прошептал он хрипло.
И потом мы просто молчали, не встречаясь глазами. Долго. Пока меня снова не затрясло от холода. Боясь, что парень захочет меня обнять, чтобы согреть, я предложила:
— Поедем домой?
— Конечно, поехали.
— Ого. — Глянув вниз, я почувствовала дрожь в коленях.
— Что?
— Здесь та-а-ак высоко! И как теперь спускаться?
Дима рассмеялся.
— Пойду первым, ты за мной. — Он ловко перекинул ноги на лестницу и поспешил вниз.
— Вот засада. — Я осторожно спустила ноги, затем развернулась. Задком-задком начала неуклюже двигаться, нащупала ступеньку и встала, отчаянно цепляясь пальцами за деревяшку. Все тело трясло, как осиновый лист, от страха.
— Не смотри вниз! — Проорал Калинин.
— А куда мне смотреть?! — Истерично взвизгнула я.
— Смотри перед собой и говори со мной.
— Хорошо.
— Мария Георгиевна, ты такая красивая!
— Опять издеваешься! — Проворчала я, но, признаюсь, мне было приятно.
Мои ноги отыскивали на ощупь следующие ступеньки и мягко ступали на них. А руки впивались так, что, казалось, дерево сейчас треснет.
— У тебя такие аккуратные руки, тонкие лодыжки и просто божественная шея!
— Дима! Ты м-можешь говорить о чем-то другом?!
— О погоде?
— Х-хотя бы о ней.
Я попыталась перевести дух и продолжила спускаться.
— Не бойся, я держу тебя. — Его голос был уже совсем близко. — За твою очаровательную маленькую…
— Не вздумай даже касаться ее! — Рявкнула я скорее довольно, чем возмущенно.
— Хорошо, я вообще-то про талию говорил. — Решил уточнить он.
— В д-детстве брат все деревья облазил, я с ним з-за компанию. Не припоминаю, чтобы было т-так страшно…
— У тебя есть брат?
— Эм… Да… — Я прочистила горло.
— Здорово. А у меня никого — только ты!
— Мы с тобой просто д-друзья! — На всякий случай напомнила я.
— Это же круто! Друзья. А ведь с утра я был для тебя всего лишь идиотом…
— П-прости…
— Прыгай, Маш! Последние три ступени сломаны, попробую тебя поймать!
— Что?! — От страха мои руки отказывались подчиняться. — К-как сломаны?
— Просто отпускай руки и прыгай! Давай!
— Аа-а! — Завизжала я, зажмуриваясь и отпуская руки.
Машинально сгруппировалась, но меньше чем через долю секунды уже обнаружила себя в его крепких объятиях — Дима держал меня на руках и заразительно хохотал.
— Черт… — Понимая, что шутник снова меня провел, я тоже засмеялась. — Поставь меня уже на землю!
Калинин опустил меня на траву, и очень вовремя: моя голова кружилась от запаха его парфюма, а сердце пускалось в пляс.
Заворачиваясь в плед и ворча, я отчаянно не узнавала саму себя. Знакомы всего-ничего, но в присутствии этого парня мозги сами собой размягчаются, превращаясь в буйный коктейль из пластилина и веселящего газа. С мыслью, что нужно что-то с этим делать, иначе не миновать беды, и я потопала к машине, видневшейся в пятидесяти метрах внизу.
— Ну что ж, целоваться не будем? — Подытожил Дима, заглушив автомобиль возле моего подъезда.
Я смерила его испытующим взглядом, но, видимо, не хватило немного льда в глазах, чтобы казаться правдивой, потому что парень продолжал улыбаться.
— Не будем. Спасибо за вечер.
— Маш? — Он немного подался вперед, что заставило меня волноваться еще сильнее.
— А?
— Я жду твой номер телефона.
— Зачем?
— Ну, мы же друзья: вдруг я захочу чиркнуть сообщение своему другу перед сном?
— Не могу. — Спохватилась я, выбираясь из цепких лап его обаяния. — Мой парень будет недоволен…
Дима улыбнулся, прислонив голову к спинке сидения. Эта его улыбка уже становилась такой привычной и родной для меня.
— Да я знаю, что нет у тебя никакого парня! — Выпалил он.
Мои щеки моментально вспыхнули.
— Солнцева выболтала?!
— Да, она — настоящая находка для шпиона.
— Вот коза! — Сокрушенно воскликнула я.
— Не сердись, она не говорила напрямую, это был мой обманный маневр.
— Ладно, — я увидела мелькнувший силуэт брата в освещенном окне, — мне пора.
— Значит, не дашь номер, вредина?
— Нет. — Я взялась за ручку двери…
Та открылась совершенно бесшумно — не то, что в старой восьмерке моего брата: матерой отечественной тачке, но такой уютной и милой. Там все бряцало, будь здоров. Пашка купил себе ее месяц назад всего за пару десятков тысяч рублей и любил теперь едва ли не больше жизни, все никак не мог дождаться, когда получит права.
— Ма-а-ш!
— Что еще? — Спросила я, покидая его машину и вместе с ней, казалось, весь тот мир, которому не принадлежу.
— Я буду скучать.
Мое сердце пропустило сразу пару ударов.
Я ничего не ответила, мягко улыбнулась и закрыла дверцу. Пошла, закинув сумку на плечо, а ведь хотелось сказать так много… И все оно было бы лишним, глупым, пустым, преждевременным.
Вдруг, проснусь завтра и пойму, что это был всего лишь сон? Просто прекрасный сон, от которого так звонко поет теперь сердце в груди…
Жопочно.
С буквой «ш» вместо «ч». Произносится так — [жопошно]. Запишите, я это слово придумала только что, когда восстала с кровати. Именно — не встала, а восстала. Натурально, как из ада — со скрюченными пальцами и руками, тянущимися вперед, будто у зомби. И потому чувствовала себя соответственно вновь выдуманному мной слову.
Беспомощно простонав, я тут же бухнулась обратно. Не могу встать, хоть кран вызывай. Сначала ненароком подумала на похмелье, но выпила я вчера всего ничего, а организм так странно отреагировал. Голова тяжелая, словно чугунок, ломота во всем теле, и нестерпимая боль в шее. Еще и першение в горле такое, будто проглотила веник.
И знобит. По-настоящему знобит, мощно так. Заставляя, подрагивать конечностями и щелкать зубами. «Одеялко мое, одеялко, где же ты? Иди сюда, обратно…»
— Ма-а-ам… — Позвала тихо.
Голос был слабый, сиплый, словно чей-то чужой, не мой.
С трудом дотянулась до телефона: семь двадцать. Через десять минут должен прозвенеть будильник, и мама, вероятно, еще дома и собирается на работу.
— Что, дочь?
Это она. В одежде и с сумкой через плечо. Я увидела ее размытое изображение и потерла ладонями глаза: точно, так и было, они обильно слезились. Вот же зараза. Не хватало только заболеть! И почему именно сегодня?
— Эй, что случилось? — Мама подошла ближе и села на край кровати.
Теперь я видела ее отчетливо: серый плащ, тонкий розовый платочек на шее, милые кудряшки, собранные в аккуратный завиток сбоку парой шпилек-невидимок. И маникюр — чтоб мне провалиться, маникюр!
— Отлично выглядишь, — просипела я, натягивая одеяло на самый нос.
— А ты нет, — ее рука коснулась моего лба. — Да ты ведь вся горишь, Машенька!
— Вот дерьмо… — Я попыталась прочистить горло и тут же ощутила нестерпимую боль. Тысячи острых игл впивались в гортань изнутри. Кашлянула — будто полоснули скальпелем. Кх-кх..
— Лежи-лежи! Я отпрошусь с работы и посижу с тобой.
— Нет.
— Сейчас вызовем врача.
— Не-не-не! Мам, ты чего? — Я решительно отвергала такой план развития событий. Только не врачи, бр-рр-р. — Давай так: Павлик сбегает в аптеку, купит мне какой-нибудь пакетик, чтобы высыпать в чашку и моментально выздороветь. Хорошо? Деньги в сумке, вон там. Со вкусом лимона, апельсина, малины, да любой параши, какая будет, ладно?
— Маш. — Она достала из сумки телефон. — Паша убежал на вождение, потом у него занятия. Сейчас я принесу градусник, вызову врача. Дочь, ты же пылаешь, как печка!
— Не-не, нет же, не-е-ет. — Прокряхтела я, пытаясь встать. — Нужно сегодня пересдать зачет. Стаси… нислав будет ругаться. А в следующий раз когда? Когда? Когда? Не-не. А работа? Мне выходить с двух. Работать некому.
— Лежи, родная. — Мама похлопала меня по плечу и тут же отвлеклась на телефонный разговор. — Да… Сурикова. Мария Георгиевна. Двадцать. Да…
Все ее слова, как во сне. Сейчас всем им докажу, что я как огурч… огур… огр…
Комната закружилась перед глазами, и я рухнула на кровать без сил под сдавленный мамин вскрик. Единственное, что успела заметить, это собственное отражение в зеркале: бледное тельце в черном спортивном лифчике без косточек, черных хлопковых трусах и со свалявшимся валенком вместо прически. А глазищи! Маленькие, красные, с припухшими веками толщиной с палец, явно доставшиеся мне от дальнего родственника-вампира.
«Кто это?» — крутилось в голове, пока я, с трудом проглотив таблетку ибупрофена, лежала и ждала, когда она подействует. Бормотала что-то про зачет и, кажется, про Диму, потому что когда мамины руки гладили меня по спине, его изображение скакало передо мной, точно в безумном балагане — приближаясь и отдаляясь.
Я тянулась к нему, а он улыбался, но каждый раз придвигаясь почти вплотную, отлетал на несколько шагов назад. И от этих мельканий перед глазами меня тошнило. Снова и снова, сильнее и сильнее.
— Сейчас вырвет…
— Ой, Машенька, принесу тазик. — Сорвалась мама.
«Ииуу… Привет, роллы… фу-у-у… Вчера вы выглядели симпатичнее».