Жизнеописательница едет на запад по двадцать второму шоссе среди темных холмов, густо поросших тсугами, пихтами и елями. В Орегоне растут лучшие во всей Америке деревья, высоченные, мохнатые, разлапистые, по-высокогорному зловещие. Неприязнь к Кальбфляйшу чуть приглушается благодарным восхищением деревьями. Путь от клиники до дома занял два часа, и вот теперь машина взбирается вверх по горной дороге, впереди выплывает церковная колокольня, а следом и весь городок, примостившийся среди холмистых складок, уступами спускающихся к воде. Из трубы паба, закручиваясь, поднимается дым. На берегу свалены кучей рыболовные сети. В Ньювилле можно безостановочно наблюдать, как океан пожирает сушу, снова и снова. Мириады бугристых морских миль. Океан не спрашивает разрешения, не выполняет ничьих указаний. Не страдает от незнания, что же, бога ради, ему делать. Сегодня волны вздымаются стенами; одевшись белой пеной, обрушиваются на торчащие из воды скалы. Обычно говорят «море гневается», но жизнеописательнице слышится в этой фразе неправильность: нельзя приписывать человеческие чувства столь нечеловеческой сущности. Волны поднимаются по причинам, для которых у людей нет названия.
«Старшей школе в Ньювилле требуется учитель истории (история США и всемирная история). У соискателя должна быть степень бакалавра. Местоположение: Ньювилл, штат Орегон — тихий рыболовецкий городок на океанском побережье, можно наблюдать миграцию китов. Директор, учившийся в колледже Лиги плюща, стремится создать динамичную и инновационную образовательную среду».
Жизнеописательница позвонила из-за слов «тихий рыболовецкий городок на океанском побережье», а еще потому, что не требовался педагогический опыт. Собеседование было очень коротким: директор, мистер Файви, пересказал ей содержание своих любимых романов о море и дважды упомянул название колледжа, в котором учился. Объяснил, что она сможет по-быстрому закончить двухгодичный летний курс для преподавателей. И вот уже семь лет жизнеописательница живет под сенью окутанных туманом и поросших вечнозеленым лесом гор, где стометровые скалы ныряют прямо в море. Дожди, дожди, дожди. На горной дороге случаются пробки из лесовозов, местные ловят рыбу или мастерят сувениры для туристов, в пабе висит список с именами затонувших кораблей, раз в месяц проверяют сирену, предупреждающую о приближении цунами, а школьники обращаются к учительнице «мисс», как будто они слуги.
Урок начинается. Сначала жизнеописательница следует плану, но потом замечает подпертые кулаками подбородки и решает махнуть на план рукой. История в десятом — весь мир за сорок недель и обязательный идиотский учебник. Все это совершенно невыносимо, если только иногда не отклоняться от маршрута. В конце концов, эти дети еще не совсем потеряны. Они смотрят снизу вверх, подперев еще по-детски пухлые щечки, и балансируют на самой грани, готовясь скатиться в полное наплевательство. Пока еще им не все равно, но для многих это ненадолго. Жизнеописательница просит закрыть учебники, и, с радостью выполнив просьбу, ученики замирают, глядя на нее. Сейчас им расскажут сказку, они снова смогут побыть детьми, от которых никто ничего не требует.
— Боудикка была королевой кельтского племени иценов, которое жило на месте нынешнего английского графства Норфолк. В те времена в Британии правили вторгшиеся туда римляне. Муж Боудикки умер и оставил свое состояние ей и дочерям, но римляне наплевали на его последнюю волю и захапали все себе. Боудикку высекли, а ее дочерей изнасиловали.
Кто-то из учеников интересуется:
— Что такое «высекли»?
Ему отвечают:
— Отлупили до полусмерти.
— Римляне кинули ее просто по-королевски, — кто-то тихонько смеется шутке, и за это жизнеописательница ему благодарна, — и в шестьдесят первом году от Рождества Христова она возглавила кельтское восстание. Ицены сражались ожесточенно. Гнали римлян до самого Лондона. Но не стоит забывать, что римским солдатам было что терять: в случае поражения их зажарили или сварили бы живьем, а перед этим вытащили бы кишки.
— Круть, — говорит кто-то из мальчишек.
— В конце концов ицены все-таки уступили римской армии. Боудикка или отравилась, чтобы не попасть в плен, или заболела. Так или иначе, она умерла. Смысл этой истории не в победе. Смысл в том… — жизнеописательница замолкает, на нее смотрят двадцать четыре пары глаз.
— Не связывайтесь с женщиной? — предлагает кто-то с тихим смешком.
Им это нравится. Им нравятся лозунги.
— Ну, в некотором роде. Но не только. Нужно еще учесть…
Звенит звонок.
Шуршание, мельтешение, молодые организмы стремятся на волю.
— До свидания, мисс!
— Хорошего вам дня, мисс.
К учительскому столу подходит Мэтти Куорлс, это она предлагала не связываться с женщиной.
— А английское слово bodacious от ее имени произошло?
— Увы, но, по-моему, это слово появилось только в девятнадцатом веке — в нем соединились bold и audacious [Bodacious — смелый, безрассудный, bold — храбрый, audacious — дерзновенный (англ.).]. Но мысль очень интересная!
— Спасибо, мисс.
— Совершенно не обязательно меня так называть, — говорит жизнеописательница в семь тысяч первый раз.
После школы она заезжает в «Акме», это и продуктовый, и строительный, и аптека — все сразу. Фармацевтом работает мальчишка или уже молодой человек, которому она преподавала историю в свой первый год. Жизнеописательница терпеть не может этот неловкий момент, который наступает раз в месяц, когда он вручает ей белый пакет с маленькой оранжевой бутылочкой. «А я знаю, для чего нужны эти таблетки», — говорит его взгляд. На самом деле нет, но ей неловко на него смотреть. Она обязательно притаскивает что-нибудь на кассу (арахис без соли, ватные палочки), будто надеясь замаскировать лекарство от бесплодия. Имени фармацевта жизнеописательница не помнит, зато помнит, как восхищалась семь лет назад его длиннющими и всегда будто чуть влажными черными ресницами.
Играет безликая фоновая музыка. Жизнеописательница садится на жесткий пластиковый стул под лампами дневного света и достает записную книжку. В этой книжке — только списки, каждый следующий ничуть не хуже предыдущего. «Что купить в продуктовом», «Узоры на галстуках Кальбфляйша», «Страны, где больше всего маяков на душу населения».
Она начинает новый:
...«Обвинения, которые выдвигает тебе мир»:
1. Ты слишком старая.
2. Если не можешь зачать ребенка естественным путем, не надо вообще его заводить.
3. Каждому ребенку нужны два родителя.
4. Ребенок, воспитанный матерью-одиночкой, с большей вероятностью станет насильником, убийцей, наркоманом, двоечником.
5. Ты слишком старая.
6. Раньше нужно было об этом думать.
7. Ты эгоистка.
8. Это неестественно.
9. А как будет чувствовать себя твой ребенок, когда узнает, что его отец — неведомый дрочер?
10. Ты старая развалина.
11. Ты слишком старая. Жалкая старая дева!
12. Ты все это делаешь только потому, что тебе одиноко?
— Мисс? Вот ваше лекарство.
— Спасибо, — жизнеописательница подписывает стилусом экран на кассе. — Как делишки?
Мальчик с чу́дными ресницами разводит руками.
— Если тебе от этого будет хоть какая-то радость, из-за этого лекарства мои вагинальные выделения будут знатно вонять, — говорит жизнеописательница.
— Ну, хоть ради благого дела.
Она откашливается.
— Получается сто пятьдесят семь долларов и шестьдесят три цента.
— Что?
— Простите.
— Сто пятьдесят семь долларов? За десять таблеток?
— Ваша страховка на это не распространяется.
— Но почему?
Мальчик с чу́дными ресницами качает головой.
— Я б вам их с радостью за так отдал, но у этих гадов тут везде камеры понатыканы.
* * *
...В детстве будущая полярная исследовательница Айвёр Минервудоттир много времени проводила на маяке, смотрителем которого был ее дядя.
Она хорошо знала, что нельзя болтать, если он делает записи в журнале.
И никогда нельзя зажигать спичку без присмотра взрослых.
Если солнце красно к вечеру — моряку бояться нечего.
В фонарной комнате надо вести себя тише воды, ниже травы.
Пи-пи — в горшок, а если покакала — заверни в фибру и выкини в мусорный ящик.
