Лесса Каури

Ласурские призраки

Архимагистр Никорин раздраженно захлопнула книгу и бросила на стол. Воистину память народная коротка и склонна к украшательству! Вот откуда, скажите, «у волшебницы, уничтожившей огненную колдунью Герлинду, длинные черные кудри, глаза, как вишни, и яркий румянец»?.. Ники повернула магическую амальгаму, которая в перерывах между исполнением основных обязанностей была совершенно обычной, и вгляделась в свое лицо: его, по-прежнему прекрасное, без единой морщинки, обрамляли коротко стриженные, почти белые волосы. Глаза «как вишни» на деле были светло-голубыми. Казалось, они отражают внешний мир, как зеркало, не вбирая. Видимость была обманчива. Для многих — смертельно обманчива.

Тяжело вздохнув, архимагистр прошлась по своим покоям и привычно уткнулась лбом в стекло Золотой башни. Захотелось пройти его насквозь, отправившись по небесной дороге к солнцу, чей край только показался над горизонтом.

С одной стороны неплохо, что истинный облик женщины, спасшей Тикрей от бога огня Гересклета, забыли! С другой… Ники столько усилий приложила, дабы имя Ясина Зореля стерлось из народной памяти, однако неожиданно в сказках и мифах появился персонаж, описание которого почти полностью совпало с внешностью черноволосого капитана «Касатки». И теперь волшебнице было немного обидно.

Осознав это, архимагистр фыркнула, потешаясь над собой. Привычная боль, стылой ладонью коснувшаяся сердца при воспоминании о Ясине, ушла, будто испугалась.

— Брут… — позвала Никорин.

Спустя мгновение гном уже стоял позади, сойдя с портальной плитки. Он выглядел так, словно успел не только умыться, позавтракать, как и полагается уважающему себя мастеру, но и знатно поработать.

— Да, Ваше Могущество!

— Ты помнишь наш рейд по библиотекам? Сколько лет назад это было?

— Примерно, сто восемьдесят… Хотите повторить?

Перед глазами архимагистра заплясали языки пламени, пожиравшие древние свитки и рукописные книги. Время — убийца устных сказаний, но куда опаснее то, что написано! Ники желала выжечь имя Зореля из своего сердца, а вместо этого выжигала его из скрипториев и хранилищ. Имя черноволосого волшебника с глазами «как вишни» и ярким румянцем… Какая ирония судьбы в том, что сказания теперь приписывают его внешность ей!

Она дернула плечом и обернулась.

— Пока нет, Брут, но кто знает…

— Мне не нравится ваше настроение в последнее время, — гном глядел на нее, прищурив маленькие глазки, отчего они казались еще меньше, — что происходит, моя госпожа?

— Если бы я знала… — вздохнула архимагистр. — Я слышу отзвуки большой беды, Брут… Они — как шум моря, но стоит прислушаться — и они затихают. Впрочем, раньше я и этого не слышала.

— Ваша Сила растет, — Бруттобрут продолжал пристально смотреть на нее, — мы оба это знаем. Но не знаем, к чему это приведет.

— Ни к чему хорошему, — поморщилась Никорин. — В мире должно существовать равновесие, которое однажды будет нарушено из-за меня. Что тогда случится, я даже думать не хочу!

— Тогда — не будем! — решительно кивнул гном. — Что вы хотели мне поручить?

— Подбери для меня самые известные Тикрейские сказки. Хочу почитать на ночь.

— Я не ослышался? — уточнил Брут. — Сказки со всего Тикрея? Включая Крей и Лималль?

Ники посмотрела на него.

— Сделаю! — Гном удивленным не казался — давно привык к причудам своей госпожи. — Какой срок?

— Чем быстрее, тем лучше.

— Хорошо. Что-то еще?

Архимагистр снова вздохнула.

— Давай завтракать, Брут. День будет долгим…

⁂

Не открывая глаз, Вителья Таркан ан Денец слушала спокойное дыхание своего мужчины и улыбалась. Пока Яго дышал — ее мир существовал незыблемо и неизменно. Конечно, она никогда не думала об их отношениях подобными словами, но в глубине души ощущала происходящее именно так.

Осторожно, чтобы не разбудить, она сняла его руку, обвившую ее талию, и встала, зная, что ласурец все равно проснется.

— Не стой долго у окна, замерзнешь, — пробормотал Яго и повернулся на другой бок. — Возвращайся скорее!

— Я — волшебница, не замерзну… Спи! — укорила она.

— Сплю, — улыбнулся он, и от его покорности Вителье стало жарко.

Захотелось стащить с себя ночную рубашку, а с него — одеяло, обвить ласурца руками и ногами, чтобы стать на несколько мгновений единым, полным страсти существом…

Чувствуя, как предательски заполыхали щеки, волшебница все-таки пошла к окну. Поселившись в доме Ягорая рю Воронна, она каждый день наблюдала, как меняются берега реки, протекавшей под окнами. С кустов, росших на берегу, облетала листва, они утопали в снегу, сквозь который виднелись яркие ягоды, или покрывались ледяной коркой — в зависимости от того, какой ветер дул с гавани. Сейчас ветви были голыми — снег остался лежать под корнями, а почки еще не набухли. На темной, незамерзающей воде покачивались, будто рыбацкие баркасы, толстые утки, которых Матушка Ируна знатно откормила за зиму. Почему-то это каждодневное зрелище придавало Вителье сил и душевного спокойствия.

Бросив прощальный взгляд на уток, волшебница отправилась умываться.

Спускаясь к завтраку, Вита услышала, как Дробуш увлеченно декламирует Матушке Ируне результат своего ночного бдения:

Я сегодня семечек не грызла,
Не смотрела трепетно в окно…
Видишь, почва по весне раскисла,
Знать, тебе прибыть не суждено!

С кухни тянуло запахом оладий, которые Матушка пекла почти каждое утро, втайне надеясь откормить худенькую гостью. Оладьи Вителья обожала, но упорно не толстела, хотя в еде себе не отказывала.

Целый день на кухне с миной кислой
Блюда пригорели все давно…
Видишь, почва по весне раскисла,
И тебе прибыть не суждено!

Ируна всхлипнула, роняя слезу в тесто: за прошедшее время поэтический талант Вырвиглота расцвел махровым цветом.

Я сегодня семечек не грызла,
Но смотрела трепетно в окно
Не мелькнет ли Узаморский гризли,
Коль тебе прибыть не суждено!

Мысленно схватившись за голову, волшебница вышла на кухню.

— Какой печальный сонет! — воскликнула Матушка Ируна и положила довольному троллю добавки. — Какая грустная история!

— Ы! — улыбнулся Дробуш, отправляя в пасть оладью. — Вита пришла…

— Ночью надо спать, — строго сказала волшебница, садясь рядом с ним, — а не вирши сочинять!

— Спать скучно, — зевнул Вырвиглот, — снятся камни и мосты… Стихи сочинять интереснее.

Матушка Ируна потрепала его по плечу.

— Ты очень талантливый молодой человек, Дробушек! А Виту не слушай — она ничего не понимает в поэзии.

— Ну конечно, — фыркнула волшебница, и обе женщины рассмеялись.

Прошедшие события сблизили их настолько, что Вите иногда чудилось, будто она знала Ируну еще в Крее, когда была ребенком. Слава Богам, и с матерью Ягорая — Фироной рю Воронн, у нее установились теплые отношения. Хотя иногда волшебнице казалось, что герцогиня побаивается ее — как боятся люди непонятных для них явлений.

— Давай поторопимся, Дробуш, — отсмеявшись, сказала она. — Сегодня у меня занятие с магистром Кучиным, не хочу опоздать.

— А я почитаю… — мечтательно осклабился тролль и начал заталкивать в рот одну оладью за другой.

Вырвиглот любил читать. При этом он безошибочно выделял качественные произведения и не выносил литературный мусор. Адепты Ордена Рассветного Лезвия, в котором состояла Вителья, давно привыкли к ее чудаковатому слуге и его страсти читать все, что встречалось на полках Орденской библиотеки. Иногда они подсовывали ему какой-нибудь бульварный роман, делая ставки, за какое время Дробуш раскусит текст. Обычно книга летела в мусорное ведро уже на третьем-четвертом абзаце. Кроме того, память у тролля была феноменальной, например, он мог цитировать наизусть самые длинные баллады Одувана Узаморского. Однако предпочитал — к ужасу Вительи — сочинять собственные.

Перед тем, как уйти из дома, волшебница поднялась в спальню и нежно поцеловала Яго. И, как всегда, он моментально захватил в плен ее губы своими.

— Когда-нибудь, Ягорай рю Воронн, я подкрадусь к тебе так, что ты не проснешься! — воскликнула она, смеясь и уворачиваясь от его цепких рук.

И, как всегда, он ответил, нежно улыбаясь:

— Посмотрим!

Когда Вителья сбежала с лестницы. Дробуш уже стоял внизу, держа ее подбитый волчьим мехом плащ, тот самый, что подарил рю Воронн.

В дороге она и Вырвиглот молчали, наслаждаясь ранним утром, пустыми улицами, еще сонным посвистом птиц.

— Хорошо! — констатировал тролль, и Вителья согласно кивнула.

«Йа-ху! — раздался победный вопль. — Что такое тишина? Это зеркало, которое надо разбить! Жизнь есть хаос, а хаос не терпит тишины!»

Дробуш грустно посмотрел на волшебницу:

— Опять это недоразумение…

«Йа? Йа недоразумение?!» — возопил Кипиш так, что последние надежды на тихое утро разлетелись вдребезги.

«Кипиш!» — мысленно прикрикнула на него Вита.

Божок проявился в воздухе, повис перед ней, летя спиной вперед.

«Как говорят эти противные ласурцы, все, кроме Яго, разумеется, — добрых улыбок и теплых объятий, моя жрица! — воскликнул он и перелетел на плечо Вырвиглота. — Можешь себе представить, в Вишенроге идет война, о которой никто не подозревает!»