Сломалась Матушка, когда подруга, оглашая программу проводов, намекнула на первое появление на публике полка, целиком состоящего из оборотней.

— Да никто ничего об этом не знал, — пояснила она удивленной Бруни, в этот момент достающей из шкафа выходное платье и белую ажурную накидку, связанную крючком еще матушкой. — Видать, приказ от короля был, помалкивать. А вчера зашептали во всех углах. Охота взглянуть, как оборотни в мундирах смотреться будут!

Бруни подумала и не стала надевать туфельки в тон платью — запачкают в толпе. Сунула ноги в обычные башмаки, взяла сумочку, и девушки спустились вниз.

Весь, сдвинув отскобленные добела столы к стенам, тренировался с деревянным мечом, который сам выстругал из ножки сломанного стула. Совершал невозможные прыжки и кульбиты, закалывая невидимого противника. Зеленющие глаза горели злодейским огнем.

— Ты остаешься за старшего! — сообщила ему Бруни. — Запри за нами двери и никого не впускай. Я вернусь вечером.

— Не боишься? — поинтересовалась Ванилла, когда они вышли из трактира и отправились на Большую рыночную площадь, или, как ее еще называли, площадь Толстяка Фро.

— Не боюсь, — честно ответила Матушка. — Денег в кассе осталось немного. И потом, если он решит сбежать — мне не удержать его.

— А знаешь, — вдруг сказала подруга, — сердце подсказывает, что он у тебя приживется. Я, конечно, с оборотнями мало знакома, но вот поварят всякого возраста навидалась по самые уши! Оборотень не оборотень, пацаны все одинаковы, когда возраст козлиный!

— А у Веся козлиный? — рассмеялась Бруни.

— Еще чуть-чуть и начнется! — присоединилась к ней Ванилла. — Ой, смотри, петушки на палочке!

Словно судно под всеми парусами, Старшая Королевская Булочница устремилась к лотку со сладостями. Матушка, усмехнувшись, поспешила за ней.

Они гуляли по Торговому кварталу, пока солнце не начало спускаться к горизонту. Накупили уйму вещей, причем Ванилла налегала на красивое белье, а Бруни — на обновки для Веслава и милые дамскому сердцу мелочи вроде гребней и шпилек. А затем игра духового оркестра, донесшаяся сверху, от дворца, заставила улицы и площади опустеть. Сами торговцы, оставив дело на помощников, поспешили на проспект, где должен был проследовать кортеж принцессы Ориданы.

Процессии, передвигавшейся по одной из самых широких улиц, покуда было не видно, но уже слышно. Жадная до зрелищ толпа приветственно улюлюкала, свистела и желала долгие лета обрученной паре.

Однако уже скоро кортеж поравнялся с двумя подругами. Смуглая брюнетка, с прикрытыми изящной кружевной косынкой волосами, ослепительно улыбалась из открытого экипажа видному блондину, гарцующему рядом на белоснежном скакуне, известном горожанам едва ли не больше самого принца. Жеребец по кличке Петр Снежный имел обыкновение сбегать из конюшни и неспешно прогуливаться по улицам, изымая с лотков торговцев фрукты и зелень. Сначала принц его наказывал, но хитрая скотина вновь и вновь находила способ ускользнуть. Наказания, ввиду бесполезности, прекратили, зато стали награждать золотым того, кто вернет гуляку во дворец.

Принцесса Оридана была не столько красива, сколько интересна, а принц Колей — хорош собой, будто сошел со страниц сказок. Правда, в народе его беззлобно называли шалопаем и бабником, но терпели, как терпят самого младшего братишку, которому родительской любви досталось больше, чем остальным.

Духовой оркестр, шествовавший в начале процессии, издавал звуки от величественных до бравурных. За экипажами Ориданы и ее свиты следовала Королевская гвардия — все как на подбор молодцы, выбранные из трех полков за рост, широкие плечи и обаятельные улыбки. Мундиры красного, синего и голубого цветов хаотично смешались, придавая ровным рядам вид будто с полотен безумного живописца. Офицеры, чья форма была украшена золотыми и серебряными аксельбантами, ехали по краям, сдерживая волнующихся, косящих глазом на толпу, великолепных скакунов.

Музыкальные инструменты бликовали от закатного солнца, пылали золотом и оранжем; будто волшебная паутина, накинутая на воинов, блестели аксельбанты, погоны и пуговицы; ослепительно белели косынка Ориданы и круп жеребца. Музыка, шум толпы и мерный топот копыт взлетали к небесам, обнажившимся ради такого случая до глубочайшей голубизны.

Матушка, открыв рот, смотрела на это великолепие и пыталась охватить взглядом сразу все. Ванилла то и дело тыкала ее круглым локтем под ребро и вскрикивала, не забывая вытащить изо рта ярко-красного петушка на палочке: «Смотри, какие ляжки! М-м-м… Мужчина с такими ляжками — это находка для страстной женщины!» или «Глянь на того! Какая челюсть! У него, должно быть, хороший аппетит, а значит, сил много для…» Дальше она щеголяла пойманными во дворце умными словечками, половину из которых Бруни не понимала. «Ах! — восклицала подруга. — Какая лошадка! Вон та, гнедая! А Петр-то, Петр! Не шагает — красуется, кобелина подкованный!»

Бруни разглядывала ляжки, челюсти и конские крупы и думала: сопровождай ее, невесту, этакая толпа народа — она со стыда спряталась бы под днищем экипажа! Однако Оридане, похоже, проводы нравились. Принцесса крутила головой во все стороны, как маленькая птичка в поисках мошек, и пыталась царственно улыбаться, хотя темперамент то и дело прорывался наружу в резких движениях узкой ладони, приветствующей толпу.

«А вот тот хорош! Какая посадка головы! Ну вылитый благородный статуй!» — в очередной раз воскликнула подруга и с хрустом откусила петушку хвост.

Бруни, уставшая от впечатлений и шума, бесцельно скользила взглядом по всадникам, мечтая оказаться в собственной кухне. И вдруг зажмурилась на мгновение — будто солнцем ослепило. На вороном скакуне ехал ее Кай в темно-синем офицерском мундире, не удостаивая толпу даже взглядом. Отрешенный, высокомерный, он был настолько не похож на себя, что она решила: ошиблась, приняв за другого. Однако, узнавая поворот головы, движение сильной руки, легко удерживающей рвущего поводья жеребца, ощутила одновременно и радость, и горечь. Радость — оттого, что видит его. Горечь — оттого, каким его видит. Этот Кай был истинным дворянином, который на таких, как Матушка Бруни, если не посмотрит с определенным интересом, значит, вообще не посмотрит!

Когда он проезжал мимо, Матушка опустила голову, сделав вид, что разыскивает уроненную шпильку. Ванилла во все глаза смотрела в другую сторону — в арьергард кавалькады.

— Ты погляди! — она чуть не выпрыгнула из толпы. — Вон они! Ну красавцы! Ну кобели!

— Кто? — удивилась Бруни.

— Черный полк Королевской гвардии. Оборотни!

Матушка, с тоской проводив взглядом облаченную в синее, удаляющуюся спину, приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть.

Эти улыбок направо и налево не раздавали, шуточками с горожанками не перебрасывались. Ехали молча, плечом к плечу, смуглые, гибкие, с глазами убийц. Черные расшитые серебром мундиры подчеркивали природную грацию и силу поджарых тел. На них и смотреть-то казалось опасным, не то что преградить дорогу.

Бруни представила среди них Веслава — повзрослевшего, вытянувшегося, по-прежнему лохматого и опасного, как они. Такого, чтобы никто не смел обижать, бить, отбирать еду и… убивать близких.

О том, что родители Веся погибли от рук беснующейся толпы, Матушка узнала случайно. Однажды из чулана донеслись стоны: мальчик разговаривал во сне. Зашла, хотела разбудить, но… прислушалась и села рядом, затаив дыхание. Из вскриков и обрывков слов Бруни поняла, что клан проезжал маленький городок, полный ненависти к чужакам, и его жители спровоцировали ссору. А потом началось тотальное уничтожение. Слишком глубок был страх простых обывателей перед теми, кто видел изнанку мира звериными глазами. Она так и не разбудила мальчишку тогда, стыдясь подслушанной тайны. Смотрела, как текут слезы по его щекам, комкала передник, и казалось: сердце разорвется от чужой заново переживаемой боли.

Кортеж наконец проехал мимо. Приветственные вопли покатились по направлению к порту. Толпа расходилась, шумно обсуждая принца с принцессой, гвардейские стати и… Черный полк.

— Не жди от таких добра! — пробурчал семенящий рядом старичок. — Убийцы и разбойники они. Какими были, такими и останутся!

— С паршивого волка хоть шкуры кусок, — резонно заметил парнишка из компании мастеровых. — Пущай родине послужат, чем бродяжничать да воровать! Аркей наш их в кулаке всяко удержит!

— Молод он ишшо! — проворчал старичок и юркнул в ближайшую подворотню, желая оставить последнее слово за собой.

— Не знаю, будет ли с оборотней толк в армии, — сообщила Ванилла, — но смотрятся они здорово! Сто раз подумаешь, прежде чем ввязаться с такими в драку! Что-то живот подвело! Пойдем поужинаем, подруга?

Бруни любила ходить в другие трактиры. Чудно было сидеть за столиком, разговаривать со служками, выбирать блюда. Она ревниво оглядывала чужие занавески, украшения на стенах, одежду прислуги. С любопытством пробовала еду, приготовленную чужими руками. При этом посещала подобные заведения лишь в компании Ваниллы или Пипа, не стремясь в одиночестве гулять по городу. В родных стенах ей было уютнее. Ванилла же обожала новые места и знакомства и с удовольствием делилась с Матушкой каждым открытием. В этот раз она потащила ее в трактир, расположенный в Торговом районе, неподалеку от площади Толстяка Фро.