Джотто стоял на своем и правды, как понял начальник сыскной, говорить не собирался.

— Ну а склянку, в которой хранилось это лекарство от подагры, вы, конечно же, выбросили?

— Да, выбросил. А зачем хранить, разве что как память…

— Ну хорошо! — прихлопнул ладонью по столу начальник сыскной. — Я вас послушал, теперь вы послушайте меня, что было на самом деле. Вы ввезли в страну сильнодействующий яд, на таможне назвали его «флорентийской смесью». Зачем он понадобился вам в России, мне пока неизвестно. Вы нарушили таможенные правила, более того, вы обманули таможню, вписав в декларацию «флорентийскую смесь» как лекарство от подагры. И эти ваши действия классифицируются нашим законодательством как преступление, заслуживающее наказания. То есть уже сейчас, не разбираясь в дальнейшем, вас можно отправить на каторгу…

— Но…

— Пока я бы попросил вас помолчать. У вас была возможность говорить, вы ей не воспользовались. Теперь слушайте меня! Итак, вы ввезли на территорию Российской империи сильнодействующий и быстродействующий яд, словом, смертельный яд. Где он у вас хранился, я не знаю. Но в один из дней вы обнаружили, что склянка с ядом пропала, а потом произошли отравления. И вы, будучи человеком неглупым, сразу поняли, чем был отравлен городской голова, а затем и нищий…

— По поводу нищего. Вы ведь говорили, что его отравили вафельным рожком Кислицына! — скороговоркой, боясь, что начальник сыскной прервет его, проговорил кондитер.

— Верно! — кивнул фон Шпинне. — Но там тоже все не в вашу пользу. Мы проверили списки покупателей. Да, представьте, Кислицын ведет подобные списки. Так вот, среди прочих в этих списках значился неизвестный мальчик, на вид лет двенадцати. А дальше интересно — одетый в форму посыльных кондитерской «Итальянские сладости»! Иными словами, ваш посыльный! Мы нашли его. Им оказался Марко. Не могу не напомнить, что именно он принес в дом Скворчанского отравленные бисквиты. Так вот, у нас здесь посыльный сознался, что да, действительно покупал в кухмистерской Кислицына вафельные рожки. А на вопрос, зачем он их покупал, ответил… вы хотите знать, что он нам ответил? Так вот, он сказал, что покупал вафельные рожки по вашей просьбе!

— Что? — кондитер даже привстал.

— Да вы успокойтесь и сядьте. Судя по вашей реакции, я делаю вывод, что вы не поручали Марко покупать вафельные рожки. Верно? Или поручали, но разыгрываете здесь передо мной полную неосведомленность?

— Да ничего я ему не поручал! — резко и зло бросил кондитер.

— Охотно вам верю, — сказал начальник сыскной и добавил: — Хоть у меня на то нет никаких оснований. Все, что вы мне говорили в течение нашего разговора, все неправда. Теперь-то вы, господин Джотто, понимаете, в каком положении находитесь. Расследование можно смело завершать, дело передавать в суд. Все, решительно все указывает на вашу вину, и ни один адвокат, даже самый изощренный, не сможет вам помочь. Присяжные могли бы вам простить смерть кухарки, да и смерть городского головы. Могли-могли, я знаю, о чем говорю, но вот отравление нищего — никогда. Это, знаете ли, господин кондитер, Россия! Здесь все несколько не так, как у вас в Европе. Положение ваше очень сложно, а знаете, что вас спасает?

— Что?

— Вас спасает то, что я не верю в вашу вину. И еще то, что мне, как сыщику, очень и очень важно поймать настоящего отравителя. Понимаете меня? Не вас, а настоящего отравителя.

— Вы идеалист, господин полковник, — заметил с грустной улыбкой Джотто.

— А разве это плохо?

— С какой стороны посмотреть.

— Да смотрите с любой стороны и ничего дурного не найдете. В идеализме нет выгоды — согласен. Но выгода — это ведь не всегда хорошо, в особенности для нашей души.

— Да, согласен! Ведь именно идеализм помогает мне сейчас не попасть на каторгу. И вы знаете, я это ценю.

— Замечательно, значит, мы в конце концов сможем честно и правдиво поговорить.

— Да, наверное, — кивнул Джотто.

— Итак, я вас слушаю. Что вы хотели мне рассказать с самого начала, но не решались?

— Ну да, я действительно привез с собой некое снадобье…

— «Флорентийскую смесь»?

— Если говорить честно… то не существует никакой «флорентийской смеси»!

— Как не существует? — откинулся на спинку стула фон Шпинне. — А как же таможенная декларация, там ведь записано русским языком — «флорентийская смесь», лекарство от подагры.

— Да я это все выдумал.

— Хорошо, вы это все выдумали, но зачем? И самое главное, что вы ввезли в Россию? Вы ведь что-то ввезли? Что-то, что назвали «флорентийской смесью».

— Да, ввез! Но это не яд.

— Ну если это не яд, то что? — Начальник сыскной выбрался из-за стола и принялся расхаживать по кабинету. Потом присел на ситцевый диванчик и вопросительно уставился на кондитера. Решив, что препятствие в виде стола только мешает доверительной беседе.

— Я итальянец!

— Мне это известно, что дальше?

— Италия — это веселая страна…

— Соглашусь с вами, я там бывал! Правда, еще пока не понимаю, к чему вы ведете.

— У нас, у итальянцев, горячая кровь.

— Так! — на лице фон Шпинне проявилась гримаса недоумения. Он смотрел на Джотто как на человека забавного, но забавность которого уже начинала надоедать и даже в какой-то мере раздражать.

— Мы любим женщин, женщины отвечают нам тем же, но… — кондитер тяжело вздохнул, — порой просто не хватает сил. И тогда нам… мне на помощь приходит то средство, которое было в моем багаже, когда я пересек границу России, — не поднимая головы, проговорил Джотто.

— Изъясняетесь вы, конечно, витиевато, почти поэтично — горячая кровь, нехватка сил… Как я понял, вы имеете в виду афродизиак?

— Вы о нем слышали? — Кондитер поднял голову и с искренним удивлением посмотрел на полковника.

— Да. Правда, не сразу сообразил, о чем это вы. У нас это средство называется, конечно, не так изысканно, как у вас, и применяют его в основном на конюшнях…

— На конюшнях? — еще более удивился Джотто.

— Это средство, по крайней мере о котором я слышал, используется для лошадей и называется оно конским возбудителем.

Кондитер ничего не сказал, но по гримасе, исказившей его лицо, было понятно, что он думает. Начальник сыскной тем временем продолжал:

— Господин Джотто, как так получилось, что в Татаяре, после отравления Скворчанского, ходят упорные слухи, будто бы у вас есть какой-то страшный яд? Откуда они взялись? Я допускаю, что это могут быть проделки прочих кондитеров, Кислицына, например. Но после того, как вы мне рассказали об афродизиаке, я понял, что это не выдумка кондитеров, скорее ошибка. Они одно приняли за другое, но откуда они узнали?

— Это я виноват, — итальянец снова уронил голову, — я хвастался одному человеку, что у меня есть яд, которым пользовалось семейство Борджиа.

— И при этом показывали склянку с возбуждающим снадобьем? — догадался Фома Фомич.

— Да.

— Но зачем, зачем вам понадобилось хвастаться… — Начальник сыскной вдруг замолчал и, чуть сощурившись, подался немного вперед. — Это была женщина, и вы хотели произвести на нее впечатление?

— Да, — мотнул опущенной головой кондитер.

Начальник сыскной не стал торопить события и не поинтересовался, а кто, собственно, эта женщина. Он завел разговор о другом.

— Где хранилась склянка со снадобьем, будем называть его так?

— В моем кабинете в запирающемся шкафу. Он был заперт.

— Ключ… У кого находится ключ от шкафа?

— У меня… только у меня.

— Как часто вы открываете этот шкаф? Один раз в день, один раз в неделю, один раз в месяц?

— Пожалуй, один или два раза в месяц.

— Почему так редко, что вы, кроме склянки со снадобьем, храните в нем?

— Да, в общем, всякие ненужности…

— Ненужности?

— Ну, это только на первый взгляд ненужности, а попробуйте избавиться от них, и они сразу же вам понадобятся…

— Хорошо. Когда вы обнаружили, что склянка пропала? Она ведь пропала, так?

— Я обнаружил пропажу сразу же после отравления Скворчанского.

— Так-так-так… — Начальник сыскной поднялся с диванчика, медленно обошел сидящего на стуле Джотто, после чего сел на свое место за столом. — Вы случайно обнаружили это, или проверить вас сподвигло именно известие об отравлении городского головы?

— Известие об отравлении.

— Но почему? Если верить вам, и в пропавшей склянке был именно афродизиак, то… — начальник сыскной запнулся и, блеснув глазами, высказал предположение: — А может быть, вы мне сказали неправду, и там был яд?

— Нет-нет, там было то, о чем я сказал.

— Тогда не понимаю вашего беспокойства, — фон Шпинне развел руками, — ведь не могли же, в самом деле, вашим снадобьем отравить Скворчанского?

— Тут дело в дозировках.

— Поясните.

— Дело в том, что и в афродизиаке, и в яде кантарелла используются одни и те же ингредиенты, а именно шпанская мушка.

— Кто та женщина, перед которой вы хвастались, что у вас якобы имеется яд? Назовите ее имя!

— Я порядочный человек и не могу этого сделать! — возмущенно воскликнул итальянец. Правда, это возмущение выглядело несколько театрально, и было понятно, что если спросить еще несколько раз и более настойчиво, то Джотто, несмотря на свою порядочность, скорее всего, назовет имя этой таинственной женщины. Однако начальник сыскной решил поступить иначе. Он не стал давить на кондитера.