— Хорошо, говорите шепотом. Итак, вы поспорили с кухаркой, потом помирились, что было дальше?

— Потом пришел мальчонка этот — Марко, посыльный от Джотто. Принес пирожные…

— Он принес их вовремя, не опоздал?

— Нет, точно в назначенное время. Я нарочно на часы в передней поглядела, было двенадцать минут девятого.

— Продолжайте.

— Взяла я у него пакет…

— Этот мальчик не показался вам каким-то странным, встревоженным?

— Да нет! — сразу, не думая, ответила Варвара. — Он был таким же, как всегда. Ну, может…

— Что? — спросил, точно выстрелил, Алтуфьев.

— Да нет, ничего, — отмахнулась горничная, — это я уж после всего случившегося сама придумываю, был обычным, как всегда. Взяла я, значит, пакет, посыльный убежал. Смотрю, а ленточка на узел завязана…

— И что с того? — не понял Алтуфьев.

— Ну как же? Всегда ленточки на пакетах бантиком завязывали, а тут узелок, да еще и затянутый. Я и огорчилась, вот, думаю, баба невезучая…

— Почему?

— Ленточку пришлось ножнями резать, а в тот день как раз моя очередь была.

— Ваша очередь резать ножницами?

— Да нет! — отмахнулась Варвара. — У нас договоренность была. Ленточки, которыми у Джотто пакеты с пирожными перевязывают, мы себе забирали. А что? Их все одно выбрасывают. Один день я брала, а другой день — кухарка, а сегодня как раз моя очередь была…

— Значит, ленточки всегда были завязаны бантиком, а в этот раз вместо бантика был узелок. Я вас правильно понимаю?

— Верно, да еще как затянут! Я взялась зубами развязывать. Да куда там! А тут время завтрак подавать, вот и пришлось резать. Жалко, ленточка красивая…

— Она какого цвета, эта ленточка?

— Красная.

— Всегда красная?

— Всегда!

— А может, случалось так, что ленточка была другого цвета?

— Нет, — замотала головой Варвара, — всегда красная. Да у меня за это время сколько их скопилось, и все красные. В этом, ваше благородие, можете не сомневаться.

— Что же было дальше?

— Ну, разрезала я эту ленточку. На кухне рядом Акулина Ивановна стоит. Развернула, гляжу, а в пакете… — Горничная замолчала.

— Ну что, что в пакете? — стал торопить ее следователь.

— А там вместо двенадцати этих буше — пирожных — тринадцать штук. Ну я и оторопела. Думаю, к чему бы это число такое несчастливое? А кухарка и говорит, что нам же лучше, сами тринадцатое съедим, хоть узнаем, какой вкус у заморских сладостей. Я и согласилась. Буше это разрезали напополам. Она сразу-то свою половину в рот запихала, жует и говорит: «Ой, вкусно-то как, теперь и помирать не страшно!» Я тоже хотела съесть, уже и руку протянула, да слышу, Михаил Федорович зовет завтрак подавать. Ну не явлюсь же я к нему в столовую с полным ртом? Пока хозяину за столом прислуживала, слышу, вроде шум какой-то. Михаил Федорович говорит: «Сходи, посмотри, что там такое». Я бегом на кухню. Кухарка на полу лежит и ногами мелко дрыгает. Я к ней: что случилось, а она в ответ только булькает. Потом и вовсе дух испустила, померла, значит. Я к хозяину доложить, прибегаю в столовую, а докладывать уж и некому. Хозяин тоже мертвый, вот как сидел на стуле, так лицом в пирожные эти окаянные и упал.

Горничная опустила голову и лицом коснулась подставленных ладоней.

— Вы сразу поняли, что и городской голова, и кухарка отравились пирожными? — спросил следователь, исподлобья глядя на Варвару.

— Нет, я про пирожные и не подумала… — ответила та простодушно.

— Почему же вы в таком случае не съели свою половинку?

— Да не до того было… — ответила горничная и осеклась. — А я ведь хотела съесть, хотела… это что ж выходит, Бог меня от смерти спас?

— Может быть и Бог… — в задумчивости кивнул Алтуфьев и, пристально глядя на Канурову, закончил фразу: — А может, вы знали, что пирожные отравлены. — Это прозвучала не как вопрос, а как утверждение.

— Да откуда я это могла знать? — не чувствуя никакой опасности в словах следователя, бросила Варвара.

— Откуда? — Следователь выбрался из-за стола и стал расхаживать по кабинету. — Вроде и неоткуда вам это знать, кроме одного…

— Чего?

— Если вы, мещанка Варвара Саввовна Канурова, сами отравили эти пирожные! — Алтуфьев сказал это громко, стоя у горничной за спиной. От таких слов Варвара даже пригнулась и хотела было вскочить на ноги, но следователь скомандовал: — Сидеть! — И она послушалась.

— Это не я, не я это! — забормотала и затрясла головой Канурова.

— Поверю, если скажешь мне… — Алтуфьев снова сел за стол. — Почему ты не съела свою половинку?

— Так ведь я уж говорила, Михаил Федорович позвал завтрак подавать, а потом, потом… два мертвяка в доме, уж не до пирожного было. Я за кучером, за Савоськой, кинулась, чтобы в полицию мчался, сообщить. Из дому-то вышла, а назад входить боюсь. Так и простояла до приезда жандармов. Это они меня в дом и затащили, я упиралась, так они силком, морды-то здоровые…

— С жандармами все понятно, — кивнул следователь, — меня другое интересует. Ты когда на улицу выбежала, чтобы за полицией послать, далеко от дома отошла?

— Нет, коляска-то у самого парадного стояла, я и крикнула кучеру, мол, гони в полицию, Михаила Федоровича убили.

— А после того как кучер уехал, ты где была?

— Ну где? Возле двери…

— Возле двери… — повторил за горничной Алтуфьев и удовлетворенно кивнул, — это хорошо, что возле двери. Значит, сможешь мне сказать, кто в дом входил?

— В какой дом?

— Ты дурака не валяй — «в какой дом»! — позабыл про всякую вежливость и предупредительность следователь. — В дом Скворчанского!

— Никто не входил! — мотнула головой Канурова.

— Тогда, может быть, кто-то выходил? — спросил тихо следователь.

— А кто может выходить? Ведь в доме, кроме двух покойников, никого не было…

— В доме никого не было… Никто не входил, не выходил… и вот совсем мне непонятно, куда делось тело Михаила Федоровича?

— Вот хоть убейте меня — не знаю! — выпалила Канурова. — Когда из дому выбегала, он за столом сидел, лицом в пирожных, а кухарка на кухне лежала. А когда вошла с жандармами, то кухарка на месте, а Михаила Федоровича нету… Может быть, его черным ходом вынесли…

— Черным ходом? Нет, не получается! Черный ход был заперт изнутри, — проговорил в раздумье следователь. — Если ты, конечно, не вошла в дом и не заперла его…

— Да вот вам крест святой, не входила… — Горничная хотела вскочить, но Алтуфьев вялым взмахом руки остановил ее.

— Сиди! — И со вздохом добавил: — Придется мне тебя, Варвара, задержать. Посидишь у нас в арестантской комнате, пока мы тут не разберемся что к чему, и, главное, куда городской голова делся.



Глава 2

Разговор следователя с прокурором

— Ну, что там у нас с делом Скворчанского? — прокурор Евграф Иванович Клевцов, упитанный жидковолосый мужчина ближе к пятидесяти, снял золотое пенсне, помассировал пальцами переносицу и устало посмотрел на Алтуфьева. Они сидели в кабинете прокурора.

— Дело темное, — со вздохом проговорил следователь и, приподнявшись, передвинул стул ближе к столу.

— И это все, что вы мне можете сказать? — слегка повел головой прокурор. Он был недоволен.

— Пока — да, — виновато улыбнулся следователь.

— Расскажите мне обстоятельства этого дела, а то я их, стыдно сказать, до сих пор не знаю. Все как-то недосуг было.

— Первого июня, в пятницу, посыльный из кондитерской «Итальянские сладости» принес в дом Скворчанского бисквиты. По словам горничной, в пакете, когда они вместе с кухаркой его развернули, оказалось одно лишнее пирожное. Должно быть двенадцать, а их было тринадцать. Кухарка предложила лишнее пирожное разрезать и съесть. Что они и сделали, вернее только кухарка… — поправился следователь.

— Почему? — усаживаясь поудобнее на стуле, поинтересовался прокурор.

— Со слов горничной, она не успела, потому что хозяин Михаил Федорович Скворчанский позвал ее подавать завтрак, — пояснил следователь. — Горничная отнесла хозяину завтрак, он состоял из чая и тех самых бисквитов. Когда же вернулась на кухню, то нашла кухарку на полу. У той были конвульсии. На глазах горничной она скончалась. Горничная побежала доложить Скворчанскому, но тот уже успел попробовать бисквиты и был мертв.

— Установлено, что за яд? — спросил прокурор.

— Пока нет, наш доктор в затруднении. Говорит, что с такой отравой сталкивается впервые. Но обещает, что постарается выяснить.

— Ясно. Что дальше?

— Канурова кинулась к кучеру Савоське, коляска которого стояла у входа в ожидании дальнейших распоряжений, и отправила того в полицию. Сама осталась стоять на улице у дверей, в дом не входила. Боялась. Когда приехала полиция, а это произошло через пятнадцать, ну, может, двадцать минут, то тело Скворчанского в доме не нашли…

— Что значит не нашли?! А куда оно делось? — вопросительно выставил вперед левую руку прокурор и недоверчиво глянул водянистыми глазами на Алтуфьева.

— Пропало!

— А эта… кухарка?

— Лежала на кухне мертвая.

— А Скворчанский пропал… Так-так… Что по этому поводу говорит горничная?

— Говорит, пока стояла у дверей, в дом никто не входил и не выходил…