Тогда начальник сыскной прокричал:

— Эй, дядя, а у вас тут негодяи пирожные воруют!

— Кто, где? — Из-за перегородки выбежал толстый буфетчик, а за ним вприпрыжку подвижный, точно на пружинах, половой. — Кто ворует? — крикнул испуганно буфетчик и быстрым взглядом окинул зал. Половой же кинулся к столикам и принялся, поднимая скатерти, заглядывать под них.

— Да никто не ворует, — успокоил начальник сыскной, — вы почему помещение без присмотра оставляете? Не ровен час, забредет кто, и тогда точно воровство случится.

— Нет, — махнул рукой буфетчик. — У нас тут улица степенная, тут ворье не проживает, все больше люди уважаемые…

— А что же тогда всполошились так? — спросил фон Шпинне.

— Да мало ли, чем черт не шутит…

— Это верно! — кивнул начальник сыскной и, показывая на витрину, спросил. — Ну, чем угощать будешь?

— У нас все отменное и все свежее, а ежели вы совет хотите, то вот изведайте наших знаменитых вафельных рожков. Таких рожков даже в самом Санкт-Петербурге не попробуете…

— Так уж и в самом Санкт-Петербурге? — не поверил Фома Фомич.

— Истинно вам говорю. К нам за этими рожками с других губерний люди приезжают! — буфетчик поднял руку и потряс в воздухе указательным пальцем. — Так что? Рожки будете или еще чего у нас приглянулось?

— Давай рожки.

— Вы пройдите за столик, вам сейчас все принесут. Эй, Федька! — крикнул половому. — Хватит под столы заглядывать, обслужи его степенство. Быстро давай, увидит Иван Васильевич, что червем ползаешь, с места турнет! — и, снова обращаясь к фон Шпинне сказал: — У нас и чай вот только что заварили, свежий, пахучий, не кислятина какая, как у других! А кофеев всяких мы у себя, прощения просим, не держим.

— Это даже хорошо, — проговорил, направляясь к дальнему столику, Фома Фомич. — Я тоже кофе не люблю, не наше это питие, не русское.

— Это верно, не наше! — согласился с ним буфетчик. — Понаприехало тут разных, поют, кормят отравой всякой заморской, вот и мрут люди. А от нашей еды, от русской, только здоровее делаются — богатыри!

Не успел начальник сыскной сесть за столик и положить канотье на свободный стул, а половой уж тут как тут, ставит перед ним чай в стакане и тарелочку с вафельными рожками.

— И еще, любезный…

— Да-с!

— Позови мне хозяина вашего Ивана Васильевича.

— Как о вас доложить?

— Скажи, что его хочет видеть полковник фон Шпинне.

— Фамилия у вас трудная, боюсь — не так скажу…

— Ну, тогда передай ему, что его хочет видеть начальник сыскной полиции.

Половой, заложив левую руку за спину, умчался. Кислицын не заставил себя ждать, явился сразу. Быстрым нервным шагом подошел к столику: купец был еще больше напуган и смущен, чем в трактире Дудина. Но это и понятно. В тот раз он готовился к разговору, знал, о чем он будет, а сейчас и в мыслях не решался ответить на вопрос, зачем пожаловал фон Шпинне. В мозгу Ивана Васильевича рисовались какие-то темные неразборчивые картины, на которых точно частокол высились черные каракули, от которых так и веяло страхом.

— Не прошло и нескольких дней, а мы снова увиделись. Что это, как не судьба? — глядя на купца, бодро проговорил Фома Фомич.

— Не ждал вас увидеть здесь, у себя… — с тяжелым вздохом сказал Кислицын.

— Полицию никто не ждет, это уж так с самого начала повелось, — назидательно сказал начальник сыскной. — Ну а ты, Иван Васильевич, не стой, садись, разговор у меня к тебе.

Кислицын осторожно, точно и не у себя в кухмистерской, сел и вопросительно уставился на фон Шпинне.

— Что-то случилось?

— Верно, случилось! Прав ты оказался, Иван Васильевич, отравитель разгуливает на свободе. Девка эта, Канурова, скорее всего, не виновата. Про новое отравление слыхал?

— Нет! — замотал головой из стороны в сторону Кислицын.

— Ну как же! В воскресный день прямо на паперти Покровской церкви отравили нищего. Доктор уж и обследовал тело. Яд тот же самый, которым были отравлены бисквиты Джотто…

— А как же его, этого нищего, отравили? — чуть исподлобья глянул на Фому Фомича купец.

— Сейчас расскажу… — Взгляд начальника сыскной упал на стоящие перед ним еще нетронутые вафельные рожки. — Это, значит, ваши знаменитые на всю губернию сладости?

— Да! — кивнул Кислицын.

— А я вот, признаться, ни разу их не пробовал… Правда, меня то извиняет, что сладкое не очень люблю.

— Так вы попробуйте, попробуйте! — стал предлагать свой товар купец.

— Непременно, только вначале спросить хочу у тебя: в городе отравитель действует, и неизвестно, кто он такой, а ты сам-то уверен в своих рожках? Может, они тоже того…

— Чего? — не понял купец.

— С ядом!

— Да как можно! Да мы свою продукцию, как новорожденное дитя… Да у нас тут дыхнуть никто не смеет. Раньше так было, а теперь и подавно. Вы, ваше высокоблагородие, будьте уверены, у нас все первый класс. Да вы сами попробуйте!

— Ты знаешь, Иван Васильевич, что-то последнее время боязно мне стало, за жизнь свою опасаюсь. Ты уж не обессудь, давай так сделаем, — он подвинул тарелочку со сладостями к Кислицыну, — съешь один рожок, раз ты так в них уверен, а я остальные, но только после тебя. Договорились?

— Отчего же не съесть, мы в своем товаре уверенные! — проговорил купец, взял в руки один рожок и, пригладив бороду, откусил.

— Я же тебе не дорассказал про новое отравление, — продолжил тем временем фон Шпинне. — Так вот, кто-то милостыню нищему подал, и знаешь, что это было?

— Бисквит Джотто? — перестал жевать хозяин кухмистерской, и в глазах его блеснул тусклый, едва различимый огонек злорадства. Говорил этот огонек о том, что втайне надеялся Кислицын: закроют-таки итальянскую кондитерскую.

— Ты почти угадал, только это был не бисквит, а вафельный рожок. Твой вафельный рожок! — Фон Шпинне подался вперед и указал пальцем на стоящую перед купцом тарелочку.

Тот замер с открытым ртом, глаза его неподвижно уставились на Фому Фомича. Обсыпанные вафельной крошкой губы медленно растянулись в глупую, непонимающую улыбку.

— Такого не может быть… — проговорил натужно, хотел еще что-то добавить, но поперхнулся, схватился за горло и принялся тут же, прямо на стол, выплевывать недожеванный рожок. Начальник сыскной предусмотрительно отодвинулся и спокойно наблюдал мучения купца. После чего сделал знак испуганно жавшемуся к стене половому.

— Чего изволите?

— Воды принеси. Быстро!

Половой убежал и через мгновение вернулся. Руки мокрые, полстакана расплескал, остановился и протянул воду фон Шпинне.

— Да не мне, голова еловая, хозяину своему! Не видишь, что ли, подавился!

Продолжая держаться за горло, Иван Васильевич взял стакан из рук полового, пригубил. Начальник сыскной точно ожидал этого, сразу же спросил у отплевавшегося купца:

— А в этой воде ты так же уверен, как и в своих вафельных рожках?

Снова поперхнулся купчина, брызнул слюной и водой, ударил стаканом по столу и, искоса глядя на полового, зло прошипел:

— Чего стоишь, обормот ушастый, живо со стола убери!

И началась беготня. Начальник сыскной, перед которым хозяин кухмистерской извинился за неудобства, встал, отошел в сторонку и молча наблюдал за происходящим, подумав при этом: «Как мало все-таки нужно людей, чтобы создать чудовищную суету!»

Когда все вернулось в прежнее состояние, фон Шпинне продолжил разговор с умытым, в чистой рубахе купцом, но уже не в зале, а в небольшой хозяйской каморке, комнатке для своих, где подсчитывались барыши и хранились самые ценные продукты.

— Ну что, Иван Васильевич, невесел? — спросил начальник сыскной у сидящего напротив Кислицына.

— Да какое уж тут веселье! Мало того, что моим рожком человека отравили, так еще и перед работниками своими осрамился. А точно, что это мой вафельный рожок нищему подали?

— Точно, в этом можешь не сомневаться.

— И кто же этот человек окаянный?

— Ты какого человека имеешь в виду?

— Ну так ведь того самого, что людей травит…

— А я думал, что это ты нищего отравил… — не глядя на купца, тихо сказал фон Шпинне.

— Да не я это! Да и какой мне прок? Да и что я, вовсе дурак? — зачастил, заторопился, заерзал на скрипучем стуле Кислицын.

— Ты в воскресенье на службе был? Какой приход посещаешь?

— Ну так, это, был, приход Покрова Божьей Матери…

— Вот видишь, и нищего отравили возле этой церкви. — Твой приход, твой рожок, в воскресенье ты там был, все сходится! — сказал фон Шпинне и соединил указательные пальцы.

— Да зачем мне нужно нищих травить? — горячо воскликнул купец.

— Да просто не нравилось тебе, что ты в церковь приходишь, а они, калеки перехожие, гнусавые, денежку у тебя клянчат. Вот ты взял да и отравил одного, чтобы другим неповадно было!

— Да нет, да что вы такое говорите, ваше высокоблагородие! Да я даже не знаю, как это делается… — выдохнул купец.

— Что ты не знаешь как делается? — остановил взгляд на купце начальник сыскной.

— Ну, как людей травить!

— Это дело нехитрое. Взял яду, подсыпал, и все. Может быть, ты и господина Скворчанского отравил? Ну ладно, ладно, не тряси головой. Вижу, что хватит с тебя сегодня страху. Слушай меня внимательно.