Теперь мы понимаем, что советская система иносказаний не выросла случайно, как сорняк на тщательном прополотом поле. Нет, это — закономерное явление, и дело не только и не столько в отчаянной борьбе с российской (а потом и советской) цензурой, как пытались доказать многие исследователи. Настоящая причина лежит гораздо глубже: эзопов язык — один из видов антиязыка — является еще и способом «вынуть себя» за рамки официальной культуры и через это солидаризироваться с теми, кто думает так же.
Эволюция «эзоповского наречия»: 1870–2024
Само по себе словосочетание «эзопов язык» отсылает к легендарному древнегреческому сочинителю басен Эзопу, который использовал рассказы о животных как метафору человеческого мира. Согласно некоторым античным источникам, он был фригийским рабом и умел выпутываться из сложных ситуаций благодаря своему остроумию и хитрым иносказаниям.
Скорее всего, выражение «эзопов язык» в привычном нам значении — печальное российское изобретение. В других европейских языках [Существует французское выражение langue d’Esope, которое тоже отсылает к преданию о Эзопе, но не к привычным нам басням. В этой истории хозяин заставил своего раба Эзопа приготовить самый вкусный ужин гостям, и он приготовил вареный язык, потому что язык — в значении «речь» — самое сладкое и приятное на земле, а когда на следующий день его заставили приготовить самое невкусное, он также приготовил язык, потому что язык — самый лживый инструмент. Таким образом, французское выражение имеет значение, отличное от российского выражения. Langue d’Esope — так можно сказать о фразе или ситуации, которая имеет одновременно два противоположных толкования: Toutes technologies, comme la langue d’Esope, peuvent être les meilleures ou les pires choses [Все технологии, как язык Эзопа, могут быть как лучшими, так и худшими из вещей]. См. Толковый словарь французского языка онлайн: https://fr.glosbe.com/fr/fr/langue%20d’Esope (дата обращения: 06.12.2023).], несмотря на кажущуюся простоту, этого устойчивого выражения со значением «система иносказаний для обмана цензора», видимо, нет.
Появление понятия эзопова языка связано с литературно-цензурной «гонкой вооружений», активно развивающейся в Российской империи XIX века. Количество печатных текстов постепенно увеличивалось вместе с ростом грамотного населения в российских городах в 1860–1890‑е годы, и российские цензоры стремились поставить на «поток» контроль за литературой и периодической печатью [Рейфман П. С. Цензура в дореволюционной, советской и постсоветской России: В 2 т. Т. 1. Вып. 3: 1855–1917 гг. М.: Пробел-2000, 2017. С. 22.]. Цензорам было предписано правилами искать не только явную, но и скрытую крамолу в каждом произведении до его отправки в печать. В ответ русские литераторы и издатели использовали искусство намеков и сложных ассоциаций, чтобы спасти свои тексты.
Автором выражения «эзоповский [Вообще, в конце XIX века и начале XX века прилагательное «эзоповский» встречается даже чаще, чем «эзопов» [язык] в языке повседневных записей. См. корпус дневников «Прожито»: https://corpus.prozhito.org (дата обращения: 07.12.2023).] язык» часто называют сатирика, писателя и журналиста Михаила Салтыкова-Щедрина. И действительно, он часто употреблял это выражение, и, как правило, неодобрительно. Для него эзоповский язык — это язык раба, которого вынудили его использовать: «Я — русский литератор и потому имею две рабские привычки: во-первых, писать иносказательно и, во-вторых, трепетать. <…> Создалась особенная, рабская манера писать, которая может быть названа езоповскою, — манера, обнаруживавшая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств» — писал он в 1875 году [Салтыков-Щедрин M. E. Недоконченные беседы («Между делом»). СПб.: Н. П. Карбасников, 1885 (1875). С. 54.].
В последней четверти XIX — начале XX века литераторы и политические деятели активно используют «язык раба» на практике, а само выражение продолжает распространяться, в основном ограничиваясь журналистскими фельетонами.
Расширение сферы использования «эзопова языка» наступает во время Первой мировой войны. В дневниках начинают упоминаться письма на фронт или с фронта, авторы которых обманули цензуру с помощью иносказаний [Читатель сам может проверить это утверждение, воспользовавшись корпусом дневников «Прожито» (около 3 тысяч текстов): в 1910–1930‑е годы выражение «язык эзопов» или «эзоповский язык» в значении «способ обойти цензуру» стало регулярно встречаться в дневниках, чего не происходит в предыдущую эпоху.]. Молодой физик Сергей Вавилов, будущий академик, в своем дневнике 1915 года сообщил о получении из дома письма с зашифрованным сообщением о погроме: «…эзоповским языком пишут, что в Лондоне разбито 150 немецких лавок» [Вавилов С. И. Дневники, 1909–1951. В 2 книгах. Книга 1. 1909–1916. М.: Наука, 2012. Запись от 21 июня (8 июня) 1915 г.].
Владение эзоповским наречием становится важным навыком выживания, и во время войны он переходит из письменного текста в среду устных разговоров. Например, поэтесса Зинаида Гиппиус гордилась своим умением говорить на устном эзоповом языке: «Не надо думать, что это мы столь свободно говорим по телефону в Петербурге. Нет, мы умеем не только писать, но и разговаривать эзоповским языком» [Гиппиус З. Дневники (1 сентября 1914 г. — 12 января 1919 г., 6 апреля 1940 г. — 22 июня 1941 г.) // РГАЛИ. Ф. 154. Оп. 1. Ед. хр. 16–18. Цит. по: https://corpus.prozhito.org/note/505825 (дата обращения: 07.12.2023).].
После революции 1917 года в советской стране складывается новая, тоталитарная система, в рамках которой власть поощряла говорение только на одном, одобряемом, языке. Любые высказывания граждан стали подлежать постоянному контролю, а крамольные высказывания — наказанию. К концу 1920‑х годов складывается и система советской цензуры Главлит [Блум А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929–1953. СПб.: Академический проект, 2000.], и политический мониторинг повседневных речей советских граждан (так называемые «сводки о настроениях»), который осуществлялся политической полицией. Реальные цензоры (в тюрьме, в лагере, в литературном журнале) советской эпохи контролировали высказывания советского человека, тщательно выискивая среди них неправильные. К перечню этих цензоров стоит добавить еще и «горизонтальных цензоров» — соседей, коллег. Они в любой момент, по принуждению или из высоких идеологических соображений, могли найти в чужом высказывании что-нибудь неправильное и донести на автора совершенно невинной реплики.
В такой ситуации устные иносказания становятся средством для спасения от ареста. 28 июля 1925 года Алексей Орешников, известный специалист по русской и античной нумизматике, запишет в своем дневнике [Орешников А. В. Дневник. 1915–1933: В 2 кн. / Сост. П. Г. Гайдуков и др. М.: Наука, 2010. Запись от 28 июля (15 июля) 1925 года.]: «Как противен этот езоповский язык, который привился у нас! С другой стороны — что поделаешь? Если будешь говорить искренним языком — очутишься в ГПУ» [ГПУ — Главное политическое управление (то есть по сути политическая полиция).]. Ему, 70-летнему историку, тотальное использование эзоповского языка в 1925 году кажется чем-то новым (даже по сравнению с борьбой с царской цензурой), неприятным явлением, но спасающим от излишнего внимания политической полиции.
Политическая полиция не могла не реагировать на попытки граждан избежать внимания цензоров. Борьба чекистов с эзоповым языком и сатирическим изображением действительности хорошо отражена в анонимном стишке, который ходил по рукам в Москве 1933 года:
Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И — хвать его за жопу.
Смысл басни ясен —
Не надо басен! [Вокруг этого стихотворения существует целый исследовательский фольклор. Считается, что его автор — литератор Николай Эрдман. Согласно слухам, якобы он озвучил этот текст в 1933 году во время съемок фильма «Веселые ребята», что немедленно стало причиной ареста. Владимир Масс, Эмиль Кроткий и Николай Эрдман действительно были арестованы в 1933 году за «антисоветские басни». Во время следствия они сознались в сочинительстве около 30 басен, но среди них нет этого стишка про Эзопа и ГПУ (Киянская О., Фельдман Д. Словесность на допросе: Следственные дела советских писателей и журналистов 1920–1930‑х годов. М.: Неолит, 2018. С. 122). Скорее всего, стишок был более поздней анонимной реакцией на аресты сатириков, обвиненных в сочинительстве басен, ведь в нем говорится буквально, что ГПУ пришло к современным «эзопам».]
После смерти Сталина в 1953 году и окончания эпохи сталинизма система репрессий изменилась. Гораздо меньше людей преследовали физически: меньше арестовывали, гораздо реже отправляли в лагеря. Но контроль за жизнью советских граждан никуда не делся, просто он стал более дистанционным. Зато ощущение этого контроля среди тех советских граждан, которым было что скрывать, было повсеместным. Иногда этот страх перед вездесущими «ушами» и «глазами» Комитета государственной безопасности приобретал гротескные формы. Недаром в 1970‑е годы среди жителей Москвы и Ленинграда ходил слух, будто нельзя читать самиздатовскую литературу на скамейке в парке, потому что «они все видят со спутника» [Интервью с Валерием Д. (1957 г. р., Санкт-Петербург). Записано А. Кирзюк и А. Архиповой в 2019 году.].
Один из способов контролировать частную жизнь не самых лояльных граждан была так называемая прослушка — дистанционное подключение агентов спецслужб к домашнему телефону. Те, кто боялись такого контроля, закрывали телефон подушкой или включали на полную мощность воду в ванной, чтобы шум мешал прослушке.
Боязнь прослушки заставляла людей избегать опасных разговоров вслух — Лидия Чуковская вспоминает, как Анна Ахматова у себя дома не решалась вслух читать новые стихи:
...Анна Андреевна <…> у себя в Фонтанном Доме не решалась даже на шепот; внезапно, посреди разговора, она умолкала и, показав мне глазами на потолок и стены, брала клочок бумаги и карандаш; потом громко произносила что-нибудь светское: «хотите чаю?» или: «вы очень загорели», потом исписывала клочок быстрым почерком и протягивала мне. Я прочитывала стихи и, запомнив, молча возвращала их ей. «Нынче такая ранняя осень», — громко говорила Анна Андреевна и, чиркнув спичкой, сжигала бумагу над пепельницей [Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М.: Согласие, 1997. С. 7.].
Страх прослушки был отражен и в популярном советском анекдоте:
...Телефонный звонок:
— Позовите, пожалуйста, Абрамовича.
— Его нет.
— Он на работе?
— Нет.
— Он в командировке?
— Нет.
— Он в отпуске?
— Нет.
— Я вас правильно понял?
— Да [Советский Союз в зеркале политического анекдота / Сост. Д. Штурман, С. Тиктин. Иерусалим: Экспресс, 1987. С. 503.].
Из текста анекдота неясно, что случилось с Абрамовичем, понятно только, что отвечающий не хочет говорить об этом по телефону. Интерпретаторы, которые относили действие анекдота к 1950‑м годам, считали, что Абрамович был арестован по «делу врачей» и поэтому проживающий в квартире сосед молчит. Если же анекдот интерпретировался в контексте 1970‑х годов, то интерпретаторы считали, что Абрамович подал заявление в ОВИР для выезда в Израиль, его уволили с работы, а любой контакт с ним стал опасен. Но нам важно, что сосед, отвечающий на телефонный звонок, прибегает к стратегии тотального избегания, где умолчание становится пустым знаком, указывающим на некое плохое событие, случившееся с Абрамовичем.
В такой ситуации, когда каждое твое слово может быть истолковано против тебя, возникает «телефонный эзопов язык» (как его остроумно назвал поэт и эссеист Лев Рубинштейн). «Телефонный эзопов язык» использовали, когда надо было предупредить о том, что могут прийти гости (КГБ) и поэтому надо сделать уборку (вынести из квартиры запрещенный самиздат):
...Телефонный эзопов язык, он существовал для тех, кто теоретически или практически мог тебя слушать посреди [разговора]. <…> Вот в каком-нибудь 1983 году мне [Льву Рубинштейну] звонит <…> художник Никита Алексеев, мой дорогой любимый друг, у которого в те дни в квартире была выставка под названием «Апт-арт». Это очень остроумное название, то есть «квартирное искусство», апартамент-арт. Но там же ещё на письме это был такой каламбур, потому что apt пишется как арт, как русское «арт». Он мне позвонил однажды, значит, и говорит: <…> «У меня вчера гости были. Всеми интересовались, про тебя тоже спрашивали. Сказали, что, может, к тебе тоже в гости зайдут. Поэтому приберись на всякий случай дома, значит, сделай уборочку» [Интервью с Л. С. Рубинштейном. Записано А. Архиповой и Д. Голубовским в 2021 году. Архив автора.].
Постепенно в послевоенный советский период эзопов язык стал почти повсеместным явлением среди тех людей, которым было что скрывать, и одновременно стала гораздо заметней другая его социальная функция. У истоков эзопова языка стояла практическая необходимость обмануть цензоров, но довольно быстро эзопов язык — и литературный, и нелитературный — стал способом показать свою субъектность и дистанцироваться от официальной речи. В этом смысле позднесоветский эзопов язык становится антиязыком.
