— Яша…

— Ну?!

— Мы так и будем стоять здесь и дышать вот ЭТИМ? Чем мы займемся в ближайшие полчаса?

На этот резонный вопрос у Якова ответа не было. За полгода медной эпопеи сложился своеобразный ритуал: коротая время в ожидании установленного срока, Я-Я уходили за поворот, где эмпирически была выявлена зона мертвой тишины — не считая журчания потока, — садились на мешки, если пристенок не был под водой (если был залит — просто стояли или сидели на корточках, прислонившись спиной к стене), выключали налобники и пятнадцать-двадцать минут дружно галлюцинировали в темноте на заданную тему. Тон задавал Яков: внушаемый Ян с подачи друга буквально на пятой секунде начинал видеть Че Гевару, Гитлера, Ленина, Лачплесиса и вождя Ако, разом трех звездочек «Мет-Арта» — из «топа», конечно же — и даже объекты повышенной сложности, например толстого рыжего кота из рабочей столовой напротив общежития. Он так досконально и подробно описывал все виденное, что Яков вслед за ним тоже начинал видеть, а в завершение они совместно занимались высшим пилотажем: считали на коте полоски. Кот, скотина, был непредсказуем: как ни старались, фиксированного количества полосок добиться не удавалось. Надо будет как-нибудь поймать живьем, посчитать да записать, чтобы не было разногласий.

Иногда Я-Я не галлюцинировали, а брали с собой термос с кофе и просто молча сидели, выключив свет и под мерное журчание потока потягивали горячий ароматный напиток. Совсем уж без видений в такие моменты обойтись не удавалось — все равно каждому что-то приплывало из недр паникующего восприятия, — но релакс был очень даже не слабый. Такие минуты давали возможность в полной мере почувствовать вкус к жизни и ненадолго стряхнуть с себя тяжкое бремя урбанистической культуры.

Итак, было совершенно ясно, что медитировать в таких ужасных условиях невозможно: ибо есть риск призвать из недр подсознания дерьмового голема, который вылезет наверх, воспарит и взорвется в стратосфере, похоронив Москву под стометровым слоем фекалий. Такой вариант Я-Я не устраивал: сначала нужно было выучиться и получить дипломы, а уже потом можно подумать о таких далеко идущих экспериментах.

Возвращаться ради двадцати минут комфорта не стоило: воняло на всем протяжении старой дренаги, до врезки добираться минут десять, столько же — на обратный путь, кроме того, опять придется подниматься по стоку — нет, в данном случае овчинка явно не стоила предсмертных мук барана.

— Пошли. — Яков поправил налобник и решительно двинулся к повороту.

— Куда? — возмутился Ян. — Я не собираюсь нюхать гоффно в темноте! Мне и сейчас плохо, а если совсем выключить свет, я умру от удушья!

— Да нет, сегодня ничего такого не будет, — успокоил друга Яков. — Пошли, поищем, откуда льется. Если трубу прорвало где-то в доступном месте, надо будет починить.

— Хорошо, пошли, — быстро согласился Ян.

Спорить насчет целесообразности починки трубы он не стал: можно было смело ставить тенге к английскому фунту, что до исхода текущего столетия в эту дренагу не спустится ни один «монтер» — даже если засыпать Мосводоканал заявлениями и жалобами. А поскольку ходить сюда Я-Я придется еще много раз, надо самим позаботиться об устранении этого неприятного во всех отношениях инцидента.

Источник неприятностей обнаружили быстро: метрах в двадцати за поворотом был короткий «ракоход» [Сленг — в данном случае: тоннель (труба), по которому можно передвигаться именно так, как обозначено в собственно названии.] диаметром в метр, на другом конце которого виднелась небольшая яйцеобразная камера — оттуда и текло.

— Я туда не полезу, — сразу определился Ян. — Там нет ничего интересного.

Верно, Я-Я как-то туда лазили, когда обследовали подступы к объекту в самом начале медной эпопеи. Две трубы, из которых то текло, то не текло, и старая кирпичная кладка с высокой вероятностью обвала — там было не просто неинтересно, но и опасно для жизни.

— Ладно, стой здесь, я сам посмотрю, — принял решение Яков и, согнувшись в три погибели, полез в «ракоход», стараясь не задевать дно руками — для этого приходилось в буквальном смысле утюжить спиной кирпичный свод.

Хорошо хоть развлекаться таким образом пришлось недолго — через десяток метров Яков оказался в яйцеобразной камере, где можно было стоять в полный рост.

Обе трубы сейчас «молчали»: текло из широкой щели в растрескавшейся кирпичной стенке камеры.

Яков несильно пнул стенку у нижнего края щели.

Стенка слегка «сыграла» назад: было такое ощущение, что за ней пустота и если стукнуть как следует чем-нибудь тяжелым, вполне могут быть результаты. Не факт что положительные — вогнутая стенка могла поддерживать свод, но…

— Янек, притащи кувалду!

Ян взял десятисекундную паузу.

Кувалду с зубилом, использованные полгода назад для оборудования лаза, Я-Я припрятали в небольшом проломе, который закидали илом: тащить обратно тяжелый «девайс» не было смысла, так как на поверхности применения для него друзья не видели. Однако пауза была вовсе не по поводу мучительных воспоминаний места захоронения кувалды. Ее же ведь надо будет каким-то образом доставить в камеру, где сейчас находился Яков.

— Янек, не надо думать! Ты можешь толкнуть ее как следует, а я здесь поймаю.

— А если не долетит… эмм… не доплывет? В общем, если не доедет?

— Тогда придется лезть. Ну ты уж постарайся. Десять метров, Янек!

— Хорошо, сейчас принесу…

Через пару минут Ян притащил кувалду и, как следует размахнувшись, пустил ее против течения. Ну и, разумеется, кувалда ударилась о стенку «ракохода» и застряла точно посередке.

— О, боже…

— Ладно, я заберу, — проявил благородство Яков. — Все равно уже вымазался весь.

Забрав кувалду он принялся осторожно постукивать по дерьмоточившей щели в стене, опасливо поглядывая на свод. Как и всякий мудрый студиозус Политеха, Яков прекрасно знал, что, если вдруг случится обвал, отпрыгнуть в сторону и юркнуть в «ракоход» он не успеет. Но как всякий юный шалопай — пусть даже весь из себя прибалто-продуманный — он надеялся, что именно с ним этого не произойдет никогда.

Результаты не заставили себя ждать: на пятом ударе фрагмент стены, совпадающий по диаметру с размером щели, ввалился в камеру. В образовавшийся пролом хлынула сверхароматная жижа, но не фатально, а так — хулигански плюнула в противоположную стенку, обдав кувалдообладателя снопом крупных брызг, и тотчас же растеклась по камере в пределах нормы — не выше лодыжки. Без особых эмоций, стащив рукавицу, Яков вытер носовым платком лицо, платок тотчас же выбросил и принялся изучать последствия своего труда.

Ура, ура! Секретная труба присутствовала: старая, толстая, чугунная, буквально порванная пополам вследствие какого-то неочевидного катаклизма — то ли фундамент просел, то ли кладка обвалилась, — старых крошенных кирпичей тут хватало, но факт: из нее хлестало совсем не по-старинному, а вполне свежо и туго, так что запросто можно было соорудить какой-нибудь «чопик» и раз и навсегда заткнуть эту проблему. Тот факт, что у всех жильцов дома наверху очень быстро начнется фекальный прилив, Якова совершенно не волновал: вмурованные в стены древние канализационные трубы — это ретроградство, от которого нужно повсеместно избавляться, так что пусть кладут поверху — из пластика, а эту, как положено, зальют цементом или бетоном.

А вот непосредственно за трубой виднелось нечто такое, что мгновенно вызвало у склонного к разного рода изысканиям Якова нездоровый исследовательский интерес. Через довольно большое отверстие, образовавшееся в фундаментном блоке, был виден овальный коллектор, даже не из кирпича, а из крупных каменных глыб, — узкий, высотой примерно в человеческий рост, и, насколько можно было отсюда определить, весьма протяженный: луч налобника, метнувшись по своду и стенам, утонул во тьме убегающего куда-то вдаль тоннеля.

— Ух ты! — невольно воскликнул Яков.

— Что там? — отреагировал удаленный чистюля Ян.

— Янек, полезай сюда.

— Зачем?

— Мы нашли спрятанные сокровища русских царей.

— Ты издеваешься надо мной?

— Нет. Тут такой интересный ход…

Спустя полминуты Ян, пыхтя и отдуваясь, стоял рядом с Яковом и внимательно рассматривал старинный коллектор.

— Яша, где сокровища? Это всего лишь еще один тоннель в никуда!

— Это очень старый тоннель. Мы почти что в центре города. Это историческая часть, тут много тайных подземных ходов еще со времен первых русских царей. Так что, вполне возможно, этот тоннель приведет нас к кладу.

— Я не верю в это, — засомневался практичный Ян. — Большевики давным-давно извлекли все сокровища и продали своим идейным врагам. Даже если этот тоннель выведет нас в какую-то тайную кладовую, мы найдем там пустую тару и окаменевший кал заживо погребенных узников. Кроме того, здесь узко — мы вряд ли туда пролезем. Да и — гоффно, опять же… Яша, давай возвращаться, до срока осталось совсем немного…

— Здесь не так уж и узко. — Яков пошуровал кувалдой в проломе, расчищая проход. — Вот, вполне можно пролезть. Тоннель выше уровня камеры, там сухо — все течет сюда. И далеко мы не пойдем: посмотрим, куда ведет этот ход, доберемся до первого поворота, оглядимся и вернемся назад. Это не займет у нас много времени и не будет стоить нам никакого труда — разве нет, Янек?

— Да, это нетрудно, — кивнул Ян. — Но зачем мы туда полезем? Какой смысл?

— Янек, я тебе еще раз говорю: это старинный тоннель и есть шанс найти там сокровища. Пусть небольшой — но есть. Почему бы нам не попробовать, ведь это совсем не трудно?

— Да, это резонно, — после непродолжительных размышлений согласился Ян. — Мы ничем не рискуем, и много времени это не займет. Полезай первым, мой любознательный друг. Я пойду за тобой…

Глава 2

Алекс Дорохов: страсти по полковой кладовке

Верхняя полосочка… Нижняя… Косые штрихи слева… Косые справа…

Я работаю без линейки и трафарета — «на глазок». Получается вполне сносно. Заканчиваем косые штрихи справа, и…

«Косые» — в смысле, под углом 45 градусов, и никаких других аспектов. В нашей части в течение этих суток никто не употребляет — под страхом немедленного расстрела на месте.

— Вацетис, ровно?

— Так точно, товарищ лейтенант!

Да кто бы сомневался. Я — мастер. На «гражданке» этим можно зарабатывать на хлеб. Вот доживем до «гражданки», и сразу пойдем зарабатывать. А пока: бесплатно, без страха и упрека, как говорится, не щадя своей крови и самой жизни.

Так. Теперь самое ответственное.

«ГРАНИЦА ПОСТА» — звездень — «NO TRESPASSING».

О, да! Вот это последнее очень актуально. Импортные шпионы, что будут шляться по тоннелю № 22 (именуемому среди связистов либо как «VIP-Труба», либо «Парадная Труба»), напоровшись на эту надпись, дисциплинированно уберутся восвояси. И, понятное дело, не узнают никаких секретов. Ибо здесь их (секретов) никогда не было. Сюда наше командование водит высокое начальство, пожелавшее ознакомиться с устройством таинственных коммуникаций, находящихся в ведомстве Полка Правительственной Связи.

С моей точки зрения, смотреть тут не на что: сто пятьдесят метров «трубы» диаметром 5 м, забранной в бетонные тюбинги и изогнутой буквой «U» (получаются две симметричные секции), аккуратные пучки кабеля на кронштейнах, яркие лампы в решетчатых кожухах и девять свежевыкрашенных гермодверей без единой царапины. Все стерильно, как в морге. «Гермы» [Гермодвери (сленг).] ведут в: караульное помещение, действующий узел связи, образцовый бункер и кабельные коллекторы (сюрприз, да? Полк связи, однако…) и еще кое-куда, потом скажу. Там, куда ведут «гермы», тоже все стерильно и образцово. А в коллекторах, помимо всего прочего, специально для особо дотошных посетителей установлены линейные инфракрасные датчики. Панели сигнализации выведены рядышком. В коллекторе тесно, гулять неудобно: нормальный человек, как мне думается, добровольно лезть туда не должен. Но наши «випы» почти все почему-то лезут. Видать, не хватает им этого: паркетно-лимузинная жизнь кажется пресной и скучной. А может, очень хочется испытать новенькие каски с налобниками — в общем, я не знаю, но — лезут, и все тут.

Ну так вот, посетитель идет по коллектору, пересекает луч, происходит «сработка» — все очень наглядно. Посетителю: нравится. Ух ты, у вас тут все работает!

И никто ни разу не задал вопроса, зачем панели развешали в коллекторах, а не в караульном помещении или хотя бы у стационарного поста в «трубе». Посетители верят, что у нас все под контролем и враг нигде не просочится. Ну и на здоровье. Он ведь и в самом деле не просочится, ибо наша «парадная труба» никому не нужна: тут нет ровным счетом ничего, что могло бы заинтересовать «потенциального противника».

Так… Звезда, «NO TRES…»

Что бы эти бездари без меня делали? За ночь я обновил всю наглядную агитацию в карауле, перечертил набело три схемы на узле связи и намалевал знаки на периметре. Премии, однако, не будет: более того, даже спасибо никто не скажет — проверено по опыту предыдущих авралов. Вот за это я и не люблю армию. И на вопрос кадровиков, какие у меня планы после окончания первичного контракта, я всегда твердо отвечаю: уйти в народное хозяйство. Не задерживаясь ни на минуту…

— Товарищ лейтенант, а вы в курсе, что у караула патроны собирают?

— Ага.

— Ну и как вам?

— Да мне как-то… Но в общем — ничего так, нормальное решение.

— А по мне — так это полный дебилизм и перестраховка.

— Почему?

— А представьте: собрали патроны, и вдруг — нападение на объект. А?

— Нет, это вряд ли. Это будет совпадение, которое случается раз в столетие. А вот представь себе: если мы с тобой — простой лейтенант и такой же простой рядовой — и заговорщики? Заступили мы в караул, я — начальником, ты, как обычно — на Седьмой…

— И договорились грохнуть Самого? — Вацетис — толковый парень, схватывает все на лету. — То есть если мы заговорщики, то…

— Верно мыслишь! Не факт, что у нас получится — охрана мощная и все такое прочее, но риск ведь такой есть, верно? А когда у всех отнимут патроны: риск падает почти до нуля. Так что, дорогой френд Вацетис: это, конечно, может и перестраховка. Но — ни разу не дебилизм.

— Ну, в общем… Да, пожалуй, вы правы.

За приоткрытой дверью, ведущей из «трубы» на узел связи, послышались шаги.

— Стой, кто идет! — во весь голос рявкнул часовой.

Я поморщился: вот это совсем необязательно, чужих здесь не может быть по определению.

Дверь беззвучно распахнулась (а тут вообще ничего не скрипит, все регулярно смазывают) и впустила в тоннель особиста [Сотрудник военной контрразведки.] и начкара.

Начкаром у нас сегодня работает Окоп-два. Это командир взвода связи лейтенант Ашот Акопов — мой ровесник, балагур и весельчак. Вот тут подсказывают, что по логике, если есть Окоп-два, значит, должен быть и Окоп-раз. Верно, есть у нас и такое «инженерное сооружение» — это начальник штаба части, подполковник Акопов, родной дядя Ашота, а по совместительству редкостный зануда и отъявленный мозго… эмм… пожалуй, вот так: мозгоклюй. Любит он это дело, особенно перед приездом высокого начальства. Он, кстати, сейчас здесь, в караульном помещении, потому наш развеселый Окоп-два выглядит несчастным и опустошенным: с утра сегодня уже выклевали буквально все, что можно.

— Вацетис, ты тоже решил надо мной поиздеваться?

— Положено же, товарищ лейтенант, — менторским тоном пояснил часовой. — Эн-ша [Начальник штаба (сокр.).] сказал — сегодня все по уставу.

— В уставе написано, что надо орать, как сирена на «запретке»? — Окоп-два снял с плеча тяжелый вещмешок и поставил его на пол. — Сдать боеприпасы.

— Эээ… не положено, товарищ лейтенант, — замялся часовой. — Пока на посту — не имею права.

— Вацетис…

— Ну не положено же!

— Рядовой Вацетис!

— Я!

— Сдать пост лейтенанту Дорохову!

— С чего бы это вдруг? — удивился я.

— Да подмени эту упертую чухонь на минуту, я патроны заберу, — устало попросил Окоп-два. — Вацетис, ты команду слышал?

— Не имею права, — сокрушенно покачал головой часовой. — Товарищ лейтенант не записан в ведомости!

— Вацетис, спасибо, я оценил: ты правильный солдат, — вмешался особист. — А теперь по-быстрому отпусти нас. Мы спешим, в любую минуту могут гости нагрянуть. Рядовой Вацетис?

— Я!

— Сдать боеприпасы.

— Есть. — Часовой покорно развернулся к стене, снял автомат с плеча и уточнил: — Сам?

— Сам, — кивнул Окоп-два, развязывая горловину вещмешка.

Часовой самостоятельно разрядил оружие (в норме это делается по команде старшего — НК, ПНК [Начальник караула, помощник начальника караула.] и проч., и в специально отведенном для этого месте) и сдал боеприпасы: Особист быстро проверил оружие, экипировку, затем велел оставить автомат у стены, отвел часового в сторонку и «прозвонил» металлодетектором.

— «Чисто». Продолжай службу.

— Есть, — часовой вскинул автомат на плечо и занял свое место.

Вот такая, сугубо прибалтийская избирательность в чинопочитании. Хотя, может быть, избирательность здесь ни при чем: просто особист у нас суров, с ним особо не забалуешь.

Окоп-два забрал вещмешок, и они с особистом убыли в караульное помещение.

И оставили за собой две цепочки следов на свежевымытом полу: на периметре грязно, накануне моросил дождик.

— Бардак! — ухмыльнулся часовой, снимая трубку телефона. — Часовой седьмого поста рядовой Ва… Никак нет, без происшествий! Товарищ подполковник, тут начкар только что прошел кое с кем: притащили с периметра грязи, наследили по всей «трубе»…

Определенно, ближе к дембелю человек становится сволочью. У пульта сейчас лично сидит злобный Окоп-раз, весь на взводе: ждет звонка о прибытии высокого гостя.

Дверь, ведущая в караульное помещение, тоже приоткрыта: и хотя до пульта — тамбур, два коридора и столовая — яростный вопль Окопа-раз я услышал отчетливо и со всеми интонационными оттенками. Помните, как в «Одиссее» Кончаловского кричал раненый циклоп? Уверяю вас, по сравнению с воплем нашего эн-ша это был просто комариный писк.

— Вацетис…

— Да, товарищ лейтенант?

— Ты, случайно, не ксенофоб?

— Как можно, товарищ лейтенант? Я же нерусский.

— И что?

— Ксенофобия — чисто русская прерогатива. А для всех остальных это — всего лишь проявление национального самосознания.

— То есть к армянам ты равнодушен?

— Абсолютно.

— Понятно. Ну тогда, значит, просто за «чухонь» мстишь? Мелочно так, исподтишка, да?

— Обижаете, товарищ лейтенант! Поставьте себя на мое место. У меня на посту грязь. Я часовой. Вы офицер. Кто будет убирать? Как бы вы поступили в этой ситуации на моем месте?

— Я бы крикнул им вслед: ребята, наследили, пришлите человека с тряпкой.

— Тоже верно. Видите, вы быстро соображаете. А я — нет. Говорят же про нас, что прибалты тормоза, долго думают. Вот я и не сообразил.

— Ну и жук ты, Вацетис! Вернее, так: жукис.

— Да, есть маленько. Но знаете, тут все зависит от человека. Есть офицеры, которые к солдату по-человечьи относятся. Вот как вы, например. А есть — которые свысока, как к быдлу. Ну и принцип бумеранга никто не отменял. Вот вам бы, например, я такую «подлянку» никогда бы не кинул.

— Ну, спасибо на добром слове.