— Я не очень верю в подобные измышления. Иоанн недавно короновал сына Оттона, выразив полнейшую благосклонность к его деяниям.

— У меня другие сведения: Иоанн сильно обижен на короля…

— Вы забыли, что с легкой руки папы король именуется императором Восточной Франкской империи, — перебил Адальберт излишне торжественным голосом.

Феофил поморщился и пожал плечами, изображая досаду:

— Ну, вы знаете отношение к этому событию в Константинополе. Оно никогда не менялось. Император может быть только один, и уж никак не в Аахене. Поэтому, простите, буду говорить в соответствии с обязательствами подданного империи.

Адальберт недовольно скривился, но кивнул головой в знак понимания.

Феофил продолжил:

— Оттон вынуждает папу поступать по своей прихоти и фактически лишил его власти под видом защиты от врагов. Дошедшие из столицы слухи говорят о том, что тайный посол Иоанна епископ Закхея вступил в переговоры с Врингой о возобновлении военных действий в Италии. Насколько я знаю, в дальнейшем он последует к Такшоню якобы с целью обращения угров в лоно Христовой церкви, на самом же деле должен уговорить угорского князя развязать новую войну с Германским королевством.

— Этим сведениям можно верить?

— Безусловно. Кроме того, я обещаю вам, что, покинув пределы Киева, смогу уведомить Оттона о тайной миссии Закхея. Не сомневайтесь, информацию доносить до нужных людей в кратчайший срок в империи умеют. Вашему королю есть чему поучиться.

— И? — Адальберт вопросительно посмотрел на Феофила.

— Что «и»?

— Я жду главного. Чем я должен расплатиться за это?

Феофил картинно скривился, выдерживая паузу.

— Собственно говоря, ничем таким, что запятнает ваше доброе имя.

Фраза, призванная успокоить епископа, произвела, судя по настороженному, как у бездомного пса, взгляду, противоположное впечатление.

— Постарайтесь пробыть здесь по возможности дольше. Нельзя оставлять этот народ без верного Господу пастыря. И будьте поактивнее. Поэмоциональнее, что ли. Киевляне, как дети, не внемлют голосу рассудка. Они охотнее отзываются на страсть. Добавьте страсти в ваши проповеди. Пусть слова станут громом, ошеломляющим, заставляющим трепетать. Страх — вот то чувство, которое движет язычниками. Сделайте так, чтобы ужас вселился в сердце каждого.

Адальберт молчал. Его лицо стало каменным, словно ужас, на котором заострял внимание Феофил, проник ему в сердце. Пауза в беседе затягивалась.

«Если монах поддастся порыву и проявит агрессию, неизбежно отвернет киевлян от себя. У русов в почтении выдержка и спокойствие. Дай бог, чтобы совет достиг цели, хотя надежда слишком шаткая», — подумал Феофил, а вслух продолжил, придумав запасной вариант:

— Я заметил, что у вас нет поддержки среди местных.

— Меня поддерживает великая княгиня, и этого достаточно.

Феофил удовлетворенно отметил самоуверенность монаха. Эта черта характера погубила многих.

— Как вам известно, Ольга лично просила короля прислать проповедника.

— Княжеские прихоти изменчивы, как и королевские… Ну и как императорские, конечно же, — добавил епископ, уловив возмущение в глазах Адальберта. — Давайте рассуждать об интересах, а не прихотях.

Адальберт не смог скрыть гримасу, характерную для учителя, недовольного ответом ученика.

— Конечно, вы сами во всем прекрасно разбираетесь, но позвольте поделиться кое-какой информацией, накопленной за годы общения, сбора и систематизации…

Недоверие не сходило с лица монаха.

— Да, да, поверьте, империя знает все и обо всем. Я сам иногда бываю в шоке от этого. Например, я вовсе не уверен, что вы не византийский шпион. Шучу, конечно, — поспешил добавить Феофил, — но каждая шутка может превратиться в правду.

— Уж не планируете ли вы меня завербовать? — Адальберт гордо вскинул голову.

— Неплохая мысль. — Епископ усмехнулся: — Но боюсь, нереализуемая. Я хорошо знаком с вашей биографией, и в ней нет даже намека на то, что из вас можно сделать агента империи. Я уже сказал и повторюсь снова. Мне кажется… Скорее, я уверен, что в данной ситуации мы гораздо более союзники, чем соперники.

В лице Адальберта пропало напряжение.

«Хороший момент для восприятия нужной информации», — подумал Феофил, торопясь сказать, что хотел.

— В Киеве не так все идеально, как кажется. Существует масса скрытых противоречий, в которых вы сможете найти для себя поддержку… Княгиня — это плохой вариант. — Повысив голос, епископ перебил готовое сорваться с губ монаха возражение: — Обратите внимание на Све-нель-да. — Имя, произнесенное по слогам и полушепотом, должно было звучать, по мнению Феофила, многозначительно.

— Что такого в этом воеводе, привечающем в своем доме языческих колдунов?

— Ну, у каждого человека может быть увлечение. Простим ему эту слабость. Суть в другом. Свенельд — потомок Аскольда!

— Ну, и?.. — не понял Адальберт.

— Аскольд правил Киевом до Олега, Игоря и Ольги. Воевода втайне считает себя более достойным занимать великокняжеский трон. Кроме того, как вы знаете, я живу в доме Ольмы — крещеного купца. Улавливаете мысль?

— Если честно, нет. И мне бы хотелось без загадок. У меня и так голова болит от избытка проблем.

— Хорошо. Кратко: Ольма построил и содержит на свои средства церковь Николая Угодника. Не всем известно, но церковь построена на месте захоронения Аскольда. Улавливаете мысль? — вновь не удержался от загадки Феофил, но, поняв, что монах не намерен участвовать в игре, торопливо продолжил, пытаясь замять свою неловкость: — Аскольд был крещеным. Совместите ненависть Свенельда к роду Рюрика с крещением его отца, и вы сможете заполучить могущественного союзника, продвигающего ваши интересы при дворе княгини.

Феофил облегченно вздохнул, видя, как изложенная им мысль плодотворно приживается на подготовленной почве.

* * *

Святослав смотрел на мать исподлобья и вызывающе улыбался. Ольга хорошо знала этот взгляд. Он всегда принимал вид колючего ежа, скрывая смущение за дерзостью. Вот и сейчас, слушая наставления матери, Святослав глубоко упаковал стыд под маску равнодушия.

— Как ты можешь? — У Ольги не получалось сдерживать бешенство. — Опоздать на совет, где ты являешься главным. Тебе двадцать пять лет, и ты князь. Пора править страной, а не развлекаться со своими дружками.

Гнев Ольги делал ее голос визгливым, похожим на причитания рыночной торговки. Она понимала это, но не могла справиться с эмоциями. Картина будущего Святослава, тщательно выстроенная в голове сразу после его рождения, распадалась на части. Опоздание сына, измена Марфы — всего было слишком много. Нервное напряжение достигло точки кипения.

— Матушка, ты успешно справляешься со всеми государственными делами, и мне остается только с удовольствием наблюдать, как благодаря тебе процветают наши земли, — Святослав демонстративно льстил княгине. Ольга еще сопротивлялась, но первый эмоциональный накал спадал, уступая место доводам.

— Если ты считаешь, что это правильно, когда государством управляет мать при взрослом сыне, то заблуждаешься. У нас множество врагов, как внутри княжества, так и за его пределами. Слабая женщина не может справляться с непомерным грузом ответственности.

— Матушка, не называй себя слабой женщиной. Семнадцать лет ты успешно командуешь. Русь достигла небывалого процветания. Люди счастливы видеть тебя на княжеском троне. — Искренность светилась в лице Святослава. — Как бы я ни старался, ты гораздо лучше управляешься с делами. Я не пойму, где мое место? Я не знаю, что бы мог решать без тебя? Если ты думаешь, мне это нравится, то ошибаешься. Посмотри вокруг. Везде ты. Меня нет!

— Я не успеваю все, что хотелось бы. Иногда требуется мужской характер и решимость. Я мечтаю быть просто помощницей тебе, а не мудрой правительницей. — Ольга старалась говорить уверенно, хотя сама сомневалась в том, что способна отказаться от власти. Управление княжеством доставляло ей удовольствие, наполняя жизнь ощущением значимости. Новые доводы всплыли в голове: — Наше государство слишком раздроблено и раздираемо противоречиями. Общины враждуют с князьями, князья разоряют народ. Нет единой, связующей всю страну идеи, которая заставит народ уважать своих правителей, а правителей поставит на место.

— Я точно такой идеей не являюсь, — усмехнулся Святослав.

— Христианская вера. — Ольга говорила эти слова вкрадчиво, наблюдая за реакцией Святослава. — Вера в единого бога, в единого правителя, наместника этого бога на земле, сплотила бы народ и укрепила власть.

— Мама, ты снова об этом Христе. Когда ты поймешь, что меня это не интересует. — Святослав начал ходить по комнате, вынуждая Ольгу крутить головой.

— Никогда! Твоя задача как князя — сплотить людей. Что может быть для этого лучше христианства?

— Христиане сильны единством, это правда. Единством стада овец, где каждый слаб поодиночке. Любой из моих воинов не боится умереть, для него счастье попасть в цветущую, наполненную удовольствиями вырию после смерти. Перун покровительствует дружине и ведет ее к победам. Христианин боится смерти. Боится попасть в свой ад. Христианин вечно виноватый, погрязший в грехе, как ни старается быть праведником. Ему один путь после смерти — вечные муки. — Святослав скривился, словно лично их испытывал.