— Все не так. — Ольга не раз слышала этот довод, но никогда не могла понять страха людей перед адом. — Праведная жизнь гарантирует вечное блаженство после смерти. Живи, соблюдая законы божьи, и обеспечишь себе достойное загробное существование.

— Как можно быть праведником воину? Все, что ему любо в этой жизни, все, для чего он живет, — это грех. Любить женщин — грех. Выпить хмельных напитков и пожрать от пуза — грех. Убить противника — грех. Забрать добычу у поверженного врага — грех. Даже просто хотеть всего этого грех. Так где же будет воин после смерти? Гореть вечным пламенем в христианском аду. Вот почему христиане боятся смерти и бегут с поля боя при первой возможности. Если я окрещу свою дружину, я не смогу воевать.

— Но ведь точно так же ничего не боятся и обычные люди, не воины. Они погрязли в пороках и грехах. Христианство несет покорность и смирение. Кроме ада есть еще и рай.

— Не смеши меня со своим христианским раем. Какое может быть в раю блаженство, если там нельзя драться, пить, жрать и с девками веселиться. Грешить, по-вашему. Это пустой спор, матушка, я никогда не смогу окрестить свою дружину и тем более окреститься сам, но я обещаю тебе впредь не опаздывать на советы без уважительной причины. — Святослав хитро улыбнулся и, несмотря на молчаливый протест матери, вышел из комнаты.

Ольга подумала вернуть сына, чтобы поговорить о Марфе. Ей не давала покоя ее измена, но сомнения о том, должен ли знать правду Святослав, останавливали.

«Наверно, пока так лучше», — решила Ольга, провожая взглядом уходящего сына.

* * *

Ольга смотрела на обстановку в своей комнате, словно не узнавая знакомых предметов. Взгляд скользил вдоль стен, ни на чем не задерживаясь, существуя отдельно от разума, поглощенного мыслями о Святославе и Марфе. На столике у окна стоял тазик с водой и валялось скомканное полотенце, оставшиеся после утреннего туалета. Княгиня сжала в кулаке влажную ткань, приходя в себя.

— Это что такое? — Гневные нотки потревожили тишину, обрушившись на Будану.

— Сейчас все уберу. Простите, матушка. — Служанка кинулась к Ольге, подхватывая полотенце, брошенное на пол.

Ольга опустилась в кресло, растирая рукой лоб, где начали созревать первые крупицы боли.

— Вид у вас нездоровый, — заметила Будана, с излишней пристальностью рассматривая лицо хозяйки. — Может, желаете чего?

Княгиня промолчала, вслушиваясь не столько в слова, сколько в бархатистый тембр голоса служанки, действующий успокаивающе.

— Опять вас эти бояре с воеводами нервируют, — ворчала Будана. — В могилу свести свою госпожу задумали, злыдни. Не понимают, что одинокой женщине внимание и забота нужны. Так ведь нет, все норовят проблем целую гору на женские плечи навалить. А мужика-то нету. Пожаловаться некому. Все сама, да сама.

Ольге стало весело от этих причитаний и вспомнился мужчина, с которым она могла быть откровенной.

— Пригласи Леонтия. — Княгиня внимательно посмотрела на служанку, моментально прекратившую болтовню. — Надеюсь, он еще не успел покинуть дворец.

— Угу, — буркнула девушка, выходя из комнаты с полотенцем в руке и тазиком под мышкой.

Ольга прошлась от стены к стене, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. Она остановилась возле зеркала, разглядывая свое отражение: «Да, Будана права. Слишком много в лице болезненной бледности. Глаза потухшие. Может, и на самом деле завести сердечного дружка». Грешные мысли зашевелились, неся искушение. Ольга смутилась, отгоняя от себя напасть. Рука сама собой коснулась лба в привычном крестном знамении. С иконы на нее смотрел Христос проницательным, но равнодушным взглядом.

Леонтий появился в дверях, мягко ступая, опустив глаза в пол. Он всем своим видом демонстрировал смирение и покорность, как и подобало истинному христианину.

— Что-нибудь еще нужно, матушка? — Будана понимающе посмотрела на княгиню, выглядывая из-за плеча священника.

— Нет, спасибо, ты свободна. — Ольга величаво махнула рукой, выпроваживая служанку. Присутствие священника всегда придавало ей ощущение собственной значительности.

— Присядь, — Ольга обратилась к Леонтию, давая понять, что разговор может быть длинным. Из потертой рясы священника на груди вытянулась нить, свернувшись петелькой, напоминавшей червячка, она вызывала умиление легкой неухоженностью.

— Что печалит мою госпожу? — Леонтий откинулся в предложенном ему кресле, готовясь к продолжительному разговору.

— Я прошу тебя, чтобы эта беседа осталась между нами. — Княгиня смущенно улыбнулась, понимая, что подобное напоминание лишнее.

— Конечно, госпожа. Мне особо и разговаривать не с кем. — Леонтий усмехнулся, разочарованно вздохнув.

— Я понимаю, — согласилась Ольга. — Не принимают бояре чужака. Не считают своим.

— Я бы сказал, ревнуют, матушка. За вашу благосклонность идет борьба нешуточная. Вы только не замечаете.

— Да полно тебе, — картинно возмутилась княгиня. — Я о другом хочу поговорить. Правда, слов нужных не подберу.

— А вы без подбора. Как на язык ляжет. — Священник поерзал в кресле, приготовившись слушать.

— Сегодня мне стало известно, что Марфа изменяет Святославу. — Ольга поморщилась. Леонтий молчал, ожидая продолжения. Княгиня вновь замялась.

— Кто тот нечестивец, что связал себя грехом прелюбодеяния с замужней женщиной? — Леонтий прервал паузу, казавшуюся неестественно затянутой, выручая собеседницу наводящим вопросом.

— Наверное, это уже не важно, так как Марфа поклялась мне, что рассталась с ним. — В задумчивости Ольги чувствовалось волнение, но не за оскорбление, нанесенное сыну.

— Я давно уже перестал удивляться вольным взаимоотношениям между мужчинами и женщинами Руси. Нет-нет, не поймите это как оскорбление, — поспешил оправдаться Леонтий. — Везде свои обычаи. Мне удивительно другое. Что кто-то осмелился унизить князя, вступив в связь с его женой. Огромное честолюбие заставляет Святослава всегда и во всем быть победителем. А измена жены — поражение. Причем в самом существенном для мужчины.

— Если тебе интересно, соперник — волхв Везнич. — Ольге не хотелось называть имени, но она сделала это, стараясь быть предельно откровенной.

Леонтий улыбнулся с некой удовлетворенностью.

— Я всегда говорил, что основные носители скверны являются и основными носителями порока. А что, Святослав в курсе этой щекотливой ситуации?

Княгиня ждала такого вопроса, но не знала, как на него ответить.

— Я не заметила в нем перемен. Во всяком случае, он так же беззаботен и безответственен. Конечно, если ему это не безразлично.

Леонтий непроизвольно прикусил губу, пытаясь выстроить логическую цепочку в поведении Святослава.

— Нет ли в этом промысла Божия? Не дает ли нам Всевышний шанс обратить князя к христианству. Любое горе — это прекрасная возможность задуматься о Боге, но надо действовать наверняка. Так знает Святослав о случившемся или нет? — прервал свои размышления священник.

— Думаю, что Святослав не знает, но не уверена. — Княгиня пожала плечами, все еще не понимая, как измена Марфы может подтолкнуть Святослава к принятию христианства.

— Хорошо. С князем не нужно разговаривать на эту тему. Подобная новость его однозначно взбесит. Осторожность нам не повредит. И неплохо бы заручиться поддержкой Марфы.

— Я боюсь другого. — Княгиня смутилась, понимая, что ее мысли далеки от возвышенных, но бремя заботы о государстве вынуждало думать о мирском. — Может, все не настолько страшно и опасность уже позади. Любое неосторожное слово способно разрушить мир, который я так тщательно строила. Союз Святослава и дочери Асмуда не просто брак. Он гарантирует стабильность в государстве. Это противовес Свенельду. Воевода спит и видит себя на киевском престоле. Если брак сына расстроится, Свенельд получит преимущество.

— Не будем гадать, матушка. Пришлите Марфу ко мне. Я поговорю с ней, и, думаю, многое станет ясно. Я уверен, со мной девушка проявит откровенность. Да и раскаяние в грехах всегда кратчайший путь к Богу. Если Всевышнему будет угодно, Марфа сможет сделать шаг к христианству.

— Да, ты прав. Марфа чувствует себя виноватой. Возможно, твой разговор с ней получится. Ну а со Святославом как-нибудь разберемся.

Княгиня благодарно посмотрела на священника, радуясь приходящему спокойствию.

* * *

Торопиться не хотелось. Утро замерло возле чудесной границы, когда последняя прохлада смешивается с наступающей жарой, создавая неповторимый атмосферный контраст. Леонтий катнул носком ботинка небольшой камешек, весело проскакавший пару шагов, оставляя за собой кудрявый шлейф из разбуженных пылинок.

Священник мысленно поблагодарил Господа за чудесное утро и за все то, что он даровал ему в этой жизни.

Жара стремительно захватывала власть, подгоняемая встающим солнцем. Путь до церкви не занял много времени. Деревянный купол отливал желтым цветом строганых досок, начавших местами темнеть под воздействием солнца и дождя. Леонтий перекрестился, ощущая прилив уверенности. Небольшое бревенчатое сооружение, с трудом называемое церковью, все же вызывало в душе священника чувство радости. Счастье наполняло его в этом месте, где он являлся единственным и полноправным хозяином. Даже Ольга, распорядившаяся построить храм, была лишь рабой господней в святых стенах, всецело покоряясь византийскому священнику. Количество прихожан медленно, но неуклонно росло, привлекая все большее внимание людей. Миролюбивый и богобоязненный батюшка не вызывал у киевлян опасений, любви или других эмоций, разве что незначительное любопытство, как всякая чужеземная диковинка.