— Здравствуйте, батюшка, — звонкий женский голос вывел Леонтия из состояния задумчивости.

Молодая женщина, из-за спины которой стеснительно выглянула юная девушка, озорно сверкнув огромными глазами, почтительно поздоровалась со священником. Леонтию нравился простой, по-детски наивный народ в Киеве, резко контрастирующий с напыщенными жителями Константинополя, представлявшими себя центром вселенной. Скромная деревянная церковь, украшенная несколькими, привезенными из Константинополя иконами, казалась милей и естественней грандиозных храмов, одетых в золото и внутри, и снаружи. Это было по-настоящему близкое к Богу место.

Священник приветливо кивнул прихожанкам, демонстрируя открытую, счастливую улыбку. Корзинки с едой, находящиеся в руках женщин, вызвали у Леонтия приступ смущения. Из-под белого платочка виднелись хлеб и молоко. В другой корзинке лежали яйца и запеченная тушка курицы.

— Примите, батюшка, — женщины учтиво заглядывали в глаза Леонтию, — и помолитесь за благополучие наших семей.

— Благослови вас Господь. — Леонтий перекрестил принесших дары, вкладывая в жест показное старание. — Я буду молиться за вас.

Молодуха игриво отвела взгляд от священника, пряча нескромный интерес к нему как к мужчине. Леонтий смутился. Он был совсем не старым и довольно привлекательным — с правильными чертами лица, умным взглядом и ладной от природы фигурой. Ему часто выказывали симпатию прихожанки. Он даже подозревал, что некоторые из них уверовали во Христа благодаря влюбленности в него. Ему как священнику казалось это небольшим грехом за приобщение язычников к христианству, но все же смущало как мужчину.

Это смущение явно проступило на ангельски умиротворенном лице Леонтия, и ему стоило немалых трудов, чтобы скрыть невольные мирские чувства. Старшая из женщин заметила неловкость священника и торопливо потащила прочь молодую искусительницу, цепко ухватив ее пальцами за рукав.

Леонтий с облегчением скрылся за массивными дверями, украшенными искусной резьбой, в которой смешались языческие орнаменты с христианскими символами. Полумрак, царивший в церкви, рассеиваемый слабыми огнями восковых свечей и робкими лучами солнца, пробивавшимися сквозь небольшие окна, расположенные вверху, успокоили Леонтия.

Кирилл — мальчик, выполнявший роль служки, — кивнул в знак приветствия вошедшему священнику и продолжил со сосредоточенным усердием мести земляной пол.

— Прими дары добрых людей, — Леонтий протянул корзинки мальчику. — Поешь, если голоден.

Кирилл с нескрываемым удовольствием принял подношения из рук священника, непроизвольно облизывая губы при виде аппетитной еды. Чувства голода он не испытывал, но румяные корочки на хлебе и курице соблазнительно приглашали их съесть.

Леонтий не обратил внимания на мальчика. Ему была безразлична судьба подношений. Княгиня выделяла достаточное содержание, позволявшее не чувствовать себя стесненным.

Леонтию хотелось помолиться, чтобы милое женское личико, с интересом глядевшее на него, исчезло из сознания. Он поспешил к иконам и опустился на колени, страстно шепча молитву. Чем яростней он шептал и старательней отбивал поклоны, тем легче ему становилось. Соблазнительный образ таял в глубине сознания.

Марфа возникла внезапно.

Леонтий заметил ее, лишь поднявшись, утомленный и умиротворенный молитвой. Девушка смиренно ожидала, когда он освободится.

— Добрый день, княжна, — Леонтий учтиво склонил голову. Воспитанный при Константинопольском дворе, священник с молоком матери впитал дворцовую манеру общения, так нравившуюся Ольге.

Марфа смутилась в ответ на церемониальную учтивость священника.

— Добрый день, отец Леонтий…

— Я знаю, для чего ты здесь. — Леонтий, поняв свою ошибку, сменил тон на более доверительный: — Я понимаю, что тебя гнетет твой поступок и ты в смятении. Поделись тревогами, и мы вместе, с божьей помощью, найдем путь к душевному умиротворению.

Речь священника была спокойной, наполненной нескрываемым сочувствием. В глазах девушки сверкнули искорки храбрости, проступающие сквозь робость и отчаяние.

— Да, батюшка, я расскажу. — Марфа запнулась, пряча вдруг проснувшуюся торопливость, но через мгновение уже говорила без остановки, сбивчиво и страстно: — Я виновата, очень сильно виновата. Перед своим мужем, перед своим сыном, перед матушкой-княгиней.

На глазах у Марфы наворачивались слезы. Леонтий положил руку ей на плечо, пытаясь унять охватившую девушку лихорадку.

Марфа вздрогнула от нежданного прикосновения, но это позволило ей не разрыдаться.

Конец ознакомительного фрагмента