Тот, кто выследил полет совы, безусловно, очень опасен. Его намерения непонятны. Самым страшным было то, что неизвестный колдун видел приземление птицы на окно Марфы и, возможно, запомнил девушку.

Радость, светившаяся на лице Марфы, говорила о том, что она поняла, кто скрывается в образе ночной птицы. Подсказала сирень, цветением которой был заполнен мир в те дни, когда безумство любви связало их вместе.

Сейчас же стоял разгар лета, и, естественно, никакой сирени уже не было. Дар оборотника вступать в контакт с природой распространялся и на растения. Веточка сирени подалась навстречу колдуну, подчиняясь незатейливым словам заклинания, отвечая на призыв яркими, по-весеннему свежими цветами.

Везнич видел, что Марфа все поняла. На ее щеках загорелся румянец волнения в предчувствии скорой встречи в условленном месте.

Покинуть терем, проехать весь город, потом лес. В обычной ситуации ничего сложного, но сейчас… Думать о плохом не хотелось.

Где-то в кустах тревожно захлопала крыльями разбуженная птица.

Везнич прислонился к дереву, сливаясь с темным стволом и становясь неразличимым для посторонних глаз. Все чувства волхва обострились, но он не смог заметить ничего странного.

Лес шептал и постанывал обыденно и знакомо.

* * *

Тримир, погруженный в тревожные размышления, вздрогнул от неожиданно возникшей громадной фигуры стражника, демонстративно нахмурился, сердясь на себя за выказанную слабость.

У него была репутация невозмутимого человека, которого ничто в этом мире не в состоянии вывести из состояния равновесия.

— Доложи обо мне воеводе.

— Но… — охранник замялся, находясь перед нелегким выбором.

Тримир спрятал невольно возникшую улыбку. Ему было приятно видеть мучения дружинника, старавшегося понять, что будет меньшим злом: рассердить воеводу или волхва.

— Живее! — Голос мага прозвучал негромко, но решительно, не оставляя охраннику никаких сомнений.

Сладкое удовлетворение растеклось в душе колдуна при виде выбора, который сделал дружинник. Стражник распахнул перед ним дверь, склоняя голову в учтивом поклоне и пропуская ведуна в покои воеводы.

Свенельд лежал в огромной кровати, украшенной затейливой резьбой, изображавшей в основном животных и причудливые растения. Кровать застилали звериные шкуры, поверх которых была накинута грубая льняная простыня.

В глубине мехов и ткани зашевелилось — демонстрируя сквозь прорехи в убранстве постели свои прелести — обнаженное женское тело.

Тримир поморщился. Он не чурался женщин, но не одобрял излишеств воеводы, которым тот предавался. Ведун сделал вид, что не заметил среди шкур шевелившейся в томной неге женщины. Его голос звучал подчеркнуто фамильярно:

— Свенельд, я только что видел, как во дворец княгини Ольги проникла птица, подконтрольная волхву-оборотнику. Она вступила в контакт с какой-то женщиной. Мне не удалось распознать, кто это был. Я думаю, что происходящее за спиной великой княгини может быть опасно.

Свенельд задумался.

Его лицо оставалось непроницаемым.

Редко что в Киеве происходило без ведома воеводы, а если такое случалось, то, конечно, представляло опасность. В первую очередь для него и его могущества.

Свенельд поднялся с кровати, пройдя в задумчивости несколько шагов. В его походке чувствовались раздражение и тревога.

— Спасибо, Тримир, ты, как всегда, безмерно полезен. Не волнуйся, я позабочусь о непрошеных гостях.

Тримир подчеркнуто почтительно поклонился.

Обычно их взаимоотношения с воеводой не предполагали излишних церемоний, но сейчас Тримиру нестерпимо хотелось быть в курсе происходящих событий. Было устойчивое предчувствие, что не зря оборотник разрушил его сон и может приблизить разгадку виденья. Это предчувствие заставило его сменить независимое поведение на заискивающее.

Свенельд не среагировал на этот поклон, поглощенный своими мыслями.

— Позови Блуда, — отдал охраннику распоряжение.

Свенельд, нервно шагая по комнате, накинул на себя расшитый золотом кафтан, небрежно застегнув его на несколько нижних пуговиц и оставляя обнаженной мощную грудь, которую пересекал багровый шрам.

Блуд появился очень быстро. На его лице не было и следа сонливости. Казалось, что он как верный пес лежал, свернувшись на коврике у дверей, и вбежал, едва заслышал свою кличку.

Подобострастный поклон, продемонстрированный слугой, показал волхву, что он очень заблуждается на счет своей учтивости.

Свенельд посмотрел на неказистую грузную фигуру ближайшего помощника и непроизвольно почесал грудь, как бы проверяя, не превратилось ли его мускулистое тело в бесформенный мешок, как у Блуда.

Сила была не самой выдающейся стороной слуги. Свенельд ценил его за изворотливость, хитрость и исполнительность. Сильных воинов хватало в дружине, а вот по-настоящему преданного — как собака, еще и неглупая, — слугу было найти трудно.

Приглушив голос и дружески обхватив Блуда за плечо, Свенельд, не прекращая передвижения по комнате, произнес:

— Отправь во дворец княгини Ольги молодца попронырливее. Пусть проследит, что там происходит странного: кто не спит; может, кто собирается покинуть дворец; кто туда придет… Если кто-то покинет дворец — пусть разведает, кто и куда.

Свенельд, остановившись, пристально посмотрел в бегающие глазки Блуда. В них уже светился азарт гончей. Казалось, что ноздри помощника начали раздуваться, беря след.

Свенельд успокоился. Он видел, что Блуд не подведет.

— Может, я смогу чем-нибудь помочь? — вмешался Тримир, опасаясь оказаться в стороне от этого дела.

— Может быть, но не сейчас. — Голос Свенельда звучал ровно, без эмоций.

Тримир понял, что под этой излишней спокойностью скрывается раздражение, и не осмелился настаивать на своем участии в слежке.

— Ступай, ступай… — Свенельд несильно похлопал по спине Блуда, подталкивая к выходу. — Поспеши, дружище.

Блуд согласно кивнул и, ревниво поглядывая на ведуна, вышел за двери.

Рука Свенельда протянулась в сторону колдуна в попытке повторить похлопывание, но, описав в воздухе дугу, поправила пышную шевелюру падавших на лицо волос.

Колдун удовлетворенно усмехнулся, не пытаясь спрятать выражение лица.

* * *

Сова исчезла в вязкой темноте ночи.

Перед Марфой лежала веточка сирени. В памяти всплывали картины ее многолетнего знакомства с Везничем…

Марфа бесцельно бродила по лесу, наслаждаясь густыми сочными запахами весенней природы, вызывавшими сладкую истому. Это чувство было новым для нее и незнакомым. Это было то время, когда она открывала в себе неизвестные до сих пор грани. Вместе с внешними изменениями — стремительно уничтожающими озорную угловатую девчонку, создавая взамен нее очаровательную девушку, — приходила и бескрайняя гамма неизведанных ранее ощущений, диктовавших свою волю.

Вот и сейчас непреодолимое желание побыть наедине с новыми чувствами вытолкнуло ее из города, заполненного суетливыми людьми и весенней грязью, еще не до конца смытой первыми дождями.

Она совсем не знала матери, умершей во время ее рождения.

У нее не было подруг.

Отец — воевода Асмуд — воспитывал ее как мальчишку потому, что просто не представлял себе другого воспитания.

Ему часто доверяли для обучения мальчиков, и одним из них был Святослав — тогда еще не муж, а просто детский друг, — с которым Марфа проводила больше времени, чем с любой девочкой.

Мальчики были для нее просто игрой, и случайно встреченный в лесу мужчина стал объектом игры.

Марфа спряталась, с любопытством разглядывая в просветах листвы высокую худощавую фигуру.

Он увлеченно перебирал стебельки растений, пряча некоторые из них в дорожную сумку. В нем было что-то основательное — как утес над рекой, — казавшееся вечным, незыблемым и надежным. Его глаза были полны мудрости и доброты. Все это смущало, привлекало и заставляло затаиться, как мышка…

Потом их свел несчастный случай.

Отец Марфы заболел. Везнича пригласили лечить знатного воеводу.

Волхв часто оказывал посильную помощь жителям селения, недалеко от которого он проживал. За это ему приносили еду, одежду и другие необходимые в быту вещи. Знание природы позволяло ему успешно справляться с нехитрыми хворями людей.

У Асмуда были жар и слабость, лечившиеся в течение нескольких дней.

Марфа тайком наблюдала за ловкими движениями волхва сквозь приоткрытую дверь, притаившись в соседней комнате.

Везнич внимательно осмотрел больного, достал отвар, напоил его и направился к выходу.

Марфа метнулась ему навстречу и, имитируя неожиданное появление, воткнулась лицом в живот высоченному волхву.

Везнич — всегда занятый природой и своим местом в ней — редко обращал внимание на девушек, но Марфа показалась ему особенной. Ворвавшаяся с тревожным шумом, волнующаяся за здоровье своего отца, слегка растрепанная, она внесла за собой в сумрачную комнату боярского терема ветер, запах леса, солнечные лучи, ослепительно вспыхнувшие в широко раскрытой двери, — и сумасшедшую энергетику, пронзившую душу волхва.

Везничу захотелось, чтобы Асмуд не выздоровел никогда и он лечил бы его вечно, находясь рядом с этим сгустком солнечной энергии. Волхв сделал все, чтобы посещать этот дом как можно дольше.