Он откашлялся и собрался с мыслями.

— Когда любовники остаются наедине, они говорят друг другу разные нежные слова…

— Например?

Но Саймону отчего-то не приходило в голову никаких нежных слов: возможно, лицо Сторм — с его угловатыми чертами, слишком острым носом и большим ртом — не очень к тому располагало. Впрочем, нельзя было сказать, чтобы это лицо ему так уж не нравилось… Особенно глаза — голубые, ярко выделявшиеся на фоне ее бронзовой кожи. Саймону еще ни у кого не приходилось видеть таких кристально ясных глаз.

Он медленно поднял руку. Сторм следила за ним, но не останавливала. И он дотронулся до ленты, перехватившей ее волосы, — на ощупь мягкие, шелковистые, тяжелые. Осторожно, чтобы не сделать ей больно, Саймон развязал ленту, и волосы рассыпались по плечам. Он улыбнулся, словно желая подбодрить самого себя или Сторм, а может, их обоих.

Девушка посмотрела на него с неподдельным изумлением:

— Тебе нравятся мои волосы?

— Да, они просто чудесные!

Сторм улыбнулась:

— Стало быть, тебе все-таки что-то во мне нравится, фермер?

Саймон уронил руки, словно вопрос Сторм нарушил установившуюся было гармонию.

Сторм недовольно посмотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что так каждый раз — прикосновения, ласки и прочая ерунда? Сдается мне, ты вовсе не так опытен, как хвастаешь! — с вызовом произнесла она.

Саймон потерял терпение:

— Ты просила меня рассказать, как это делается, я и рассказываю. Нравится тебе это или нет — по правилам все должно быть именно так.

— По правилам? — Сторм сделала неприличный жест. — Вот тебе твои правила! — Лицо ее вдруг покраснело от гнева. — Ты выводишь меня из себя, черт возьми!

— Ты, маленькая ведьма, тоже выводишь меня из себя!

На какое-то время они оба застыли на месте, напряженно глядя друг на друга. Затем Сторм неожиданно рассмеялась:

— А тебе, оказывается, палец в рот не клади! Вот теперь ты начинаешь мне нравиться! Хорошо: раз уж я позволила тебе учить меня, поступай, как знаешь…

— Честно говоря, мне уже ничего не хочется, — пробормотал Саймон и отвернулся.

Сторм поймала его руку. Лицо ее больше не выражало гнева — лишь чисто детское любопытство и столь же детское упрямство.

— А мне хочется! — произнесла она, сама поднося его руку к своим волосам.

Саймон провел по ним рукой, а затем нежно потрепал ее шею.

— Неужели ни один мужчина до сих пор не прикасался к тебе? — недоверчиво произнес он.

— Так, как ты сейчас, — нет, — прошептала она, и Саймону показалось, что глаза ее расширились и потемнели.

Он продолжал ласкать ее шею и чувствовал, как кожа Сторм отвечает на его прикосновения. Внезапно его охватил прилив какой-то необъяснимой нежности к ней. Теперь Сторм уже не казалась ему ни дьяволом в женской плоти, ни просто врагом, с которым надо бороться. Сейчас она была для него просто женщиной — молодой и даже по-своему привлекательной.

Сквозь тонкую ткань рубашки Сторм прорисовывались соски, и Саймон обратил внимание, что она не носит корсет. Это его заинтриговало, и ему вдруг захотелось узнать, как выглядит все ее тело.

Он осторожно, словно не желая того, взял ее за плечи, заставив подняться на ноги. Сторм не отводила от него взгляда, и этот пристальный, терпеливый взгляд больше всего заводил Саймона.

— Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — нерешительно спросил он.

Она кивнула.

Саймон сам удивился, какого мужества потребовала от него такая простая, казалось бы, вещь, как поцелуй. Осторожно, стараясь не сжимать ее в объятиях слишком крепко и не делать движений, которые она могла бы воспринять как агрессивные, он наклонился к ней и с величайшей осторожностью приблизил губы к ее губам…

Глава 9

Сначала это было просто прикосновение, не более того, и Сторм, казалось, была разочарована. По поскольку поцелуи оказался таким простым делом, она протянула руку и обняла Саймона за талию. Ей были интересны новые ощущения: дотронуться, ласкать… Они нравились ей даже больше, чем она могла себе представить.

Его кожа была теплой и гладкой на ощупь. Это показалось Сторм странным. Талия Саймона была тонкой, но ребра едва прощупывались под крепкими мускулами. Сторм протянула другую руку, словно ей было мало, что она обнимает его лишь одной рукой, и от этого в их поцелуе что-то изменилось, словно ее новое прикосновение вызвало у Саймона ответную реакцию. Сторм почувствовала какую-то тревогу, но эта тревога была ей странным образом приятна. То, что соприкосновение тел может вызывать столь необычные ощущения, было для Сторм в диковинку, и на минуту она сосредоточилась на этом, словно забыв о Саймоне. Его губы продолжали ласкать ее губы, легким настойчивым движением слегка приоткрыв их, и она чувствовала, как дыхание замирает у нее в груди. Руки Саймона, до этого державшие Сторм за плечи, опустились на ее спину.

Сторм крепко прижалась к нему. Тело Саймона было теплым, крепким, сильным. Волосы на его груди щекотали ее соски через тонкую ткань рубашки, и, это ощущение было не сравнимо ни с чем. Губы Саймона все решительнее ласкали ее губы, и от этого у Сторм начала кружиться голова, и она стала инстинктивно, поддаваясь порыву, который было все труднее сдерживать, ласкать губы Саймона своими губами, повторяя его движения.

Все существо Сторм было так захвачено новизной ощущений, что она не сразу почувствовала горячую руку Саймона на своем бедре. Рука опускалась все ниже…

Сторм чуть отодвинулась.

— И в самом деле, Саймон, — прошептала она, — все, оказывается, очень просто…

Молодой человек вдруг нахмурился и также отстранился от нее. Он и сам не мог понять, как все произошло. Говорят, страх возбуждает больше всего… o страх, если он изначально и был, совершение ушел, целиком уступив место этим восхитительным ощущениям…

От Сторм пахло медом и сливами, горячим южным солнцем и соленой морской водой. По больше всего Саймона возбуждало ее любопытство, желание все познать…

То, что поцелуй был внезапно прерван, казалось бы, должно было нарушить гармонию. Но глаза Сторм все так же горели от возбуждения, а разгоряченная кожа требовала, чтобы ее ласкали еще и еще. Губы Сторм, влажные от недавнего поцелуя, были полураскрыты, словно жаждали новых ласк. Саймону становилось все труднее оставаться в роли учителя — теперь уже он сам этого хотел. Он ожидал, что прикосновение к ней вызовет у него отвращение, но вместо этого все более и более возбуждался, не в силах остановиться.

Все, что он мог теперь сказать, было:

— Мисс Сторм, я думаю, будет лучше, если вы пока воздержитесь от комментариев.

Сторм вдруг смутилась, и в глазах ее мелькнул дьявольский огонек. Но раз уж они зашли столь далеко, она не хотела теперь делать что-либо, что могло не понравиться ее капризному «учителю», и, поразмыслив с минуту, согласно кивнула, а затем убрала руки с его талии — пусть лучше он сам делает, что считает нужным.

Саймон чуть заметно улыбнулся. Улыбка его была немного дразнящей, но, тем не менее, дружеской.

— Слова не нужны, — сказал он и снова положил ее руки себе на талию, — ласки сами говорят лучше всяких слов.

Сторм с удивлением обнаружила, что Саймон, когда улыбается, нравится ей гораздо больше, чем когда сердится. Ей захотелось видеть эту улыбку снова и снова, — если, конечно, это в ее власти. Она чувствовала, как в последние несколько минут что-то неуловимо изменилось. Из упрямого и своевольного пленника Саймон превратился во властного любовника. Сторм лишь теперь отчетливо поняла, что ей предстоит самое важное событие в жизни. Это был ее первый раз, самый решающий. Чувства ее были обострены до предела.

Впервые в жизни Сторм вручала свою судьбу другому человеку. Она, которая всегда готова была драться до последней капли крови с любым, кто посмел бы ступить на ее корабль без ее разрешения, сейчас отдавала свое тело во власть почти незнакомому мужчине. Если он будет делать что-то, что ей не понравится, ей придется подчиниться.

Пути назад у нее не было. Раз уж она приняла решение, значит, так и будет. Сторм была не из тех, кто меняет планы. Она сама хотела этого — вот что пугало ее больше всего.

В глазах Саймона светился мягкий огонек, который и нравился Сторм, и в то же время настораживал. Саймон ласкал ее волосы, и Сторм чувствовала, что от его ласк она словно тает. Вот он наклонился к ней, лаская ее губы своими губами, как будто играя с ней. Потом обнял ее за шею и еще крепче прижал свои губы к ее губам. Удивленный тем, что она не отвечает на его ласки, он чуть отодвинулся и, улыбнувшись, снова приблизил губы к ее губам.

— Открой рот, — прошептал Саймон.

Сторм с опаской уставилась на него:

— Зачем?

Глаза его слегка прищурились.

— Увидишь, — сказал он, продолжая ласкать ее волосы.

Сторм отпрянула:

— Что ты собираешься делать?

— Поверь, тебе это понравится.

Новое прикосновение его губ было столь горячим, что у Сторм перехватило дыхание. Кровь прилила к ее вискам, и она инстинктивно закрыла глаза.

Она чувствовала, как его палец ласкает кожу рядом с ее ртом. Его губы нежно, но настойчиво касались ее губ, и она, сама не поняв как, открыла рот.

И вдруг она почувствовала его язык у себя во рту. Это было так необычно, что сердце ее словно остановилось на минуту, а затем бешено заколотилось, будто собираясь выпрыгнуть из груди. Нечто похожее на электрический ток пробежало по всему ее телу. Она вдруг с удивлением почувствовала, что ласки Саймона почему-то отзываются у нее глубоко внутри. В самых буйных фантазиях Сторм не могла представить себе ничего подобного. Язык Саймона скользил по ее зубам, соприкасался с ее языком, затем отодвигался назад и снова проникал вглубь. Соски Сторм набухли и напряглись, а все тело словно размякло. Казалось, новые ощущения захватывали все ее существо.

Когда их губы наконец разомкнулись, Сторм все еще чувствовала вкус его языка — немного соленый, пахнущий вином. Саймон словно оставил на ней какую-то отметину, которую ничем нельзя было стереть. Сторм дышала неровно, но она заметила, что и Саймон дышит так же. Руки ее по-прежнему обвивали талию Саймона — теперь уже она не была уверена, что вдруг ослабевшие ноги смогут ее удержать.

Прошла минута, прежде чем Сторм, открыв глаза, увидела лицо Саймона рядом со своим лицом. Почему-то теперь оно казалось ей необыкновенно красивым. Взмокшие волосы Саймона беспорядочно свисали со лба, глаза казались такими же темными, как при недавней вспышке гнева, а в глубине их мерцали загадочные огоньки.

— Ну как? — спросил он.

Сторм отодвинулась, чтобы лучше разглядеть его:

— Ты делаешь это прекрасно, ничего не скажешь.

Он широко улыбнулся, грудь его, высоко поднявшись, опустилась. Его рука снова начала гладить ее волосы, словно успокаивая после недавней бури эмоций. Как странно: то, что за минуту до того было ей абсолютно неизвестно, так естественно гармонировало со всем ее существом!

— Женщины, — неуверенно спросила Сторм, — тоже делают такое с мужчинами? Языком?

В глазах Саймона что-то мелькнуло — удивление ли, удовольствие, — Сторм не могла понять. Но он лишь спокойно произнес, продолжая ласкать ее волосы:

— Иногда. Хочешь попробовать?

Сторм почувствовала, что ее горло перехватило от желания. Она кивнула и, потянувшись к Саймону, дотронулась губами до его губ и провела по зубам языком. Он прижал ее к себе и запрокинул голову, чтобы ей было удобнее.

Ощущение было потрясающим, еще гораздо сильнее, чем когда он ласкал ее. Сердце Сторм бешено колотилось.

Сторм захотелось узнать о Саймоне больше, узнать о нем все. Ее руки ласкали его гладкую спину, скользили по бедрам, поднимались к голове, гладя полосы, и опускались на широкую, мускулистую грудь.

Его губы скользнули ниже, на ее шею, и каждый дюйм ее кожи отвечал его ласкам. Сторм отрешенно запрокинула голову, и губы Саймона стали играть с мочкой ее уха. Сторм замерла от удовольствия.

Руки Саймона начали ласкать ее грудь, и с губ Сторм сорвался блаженный стон. Неужели прикосновение мужчины и впрямь способно вызвать такую бурю эмоций? Сначала Саймон лишь едва, почти незаметно прикасался к ней, потом прикосновения стали смелее, сильнее, настойчивее… Они пьянили Сторм, сводили ее с ума. Наслаждение было запредельным, почти граничащим с болью.

Она уже готова была закричать: «Хватит, прекрати!»

Но если бы ласки прекратились, это было бы еще хуже. Саймон снова прикоснулся губами к ее губам, но Сторм замотала головой — не потому, что она не хотела этого, а напротив, потому, что теперь ей этого было уже недостаточно, теперь она хотела гораздо большего. Теперь она знала, что такое страсть, знала, что связывает мужчину и женщину, и ей даже казалось странным, как она раньше этого не понимала.

Сторм неровно дышала, лицо ее раскраснелось, глаза уже не казались кристально прозрачными; напротив, теперь они были темными, словно скрывающими какую-то тайну.

— Сейчас? — прошептала она, сама удивляясь, как тихо звучит ее голос.

Он приложил палец к ее губам:

— Думаю, что да.

Его руки потянулись к фонарю. Сторм с тревогой наблюдала за ним.

— Что ты делаешь?

— Тушу свет.

— Зачем?

Саймон посмотрел на нее, удивленный ее непонятливостью:

— Потому что такие вещи обычно делаются в темноте.

Сторм вдруг охватил безотчетный страх. Ей казалось, что в темноте она будет беззащитна. К тому же ей хотелось видеть лицо человека, с которым, возможно, через мгновение предстояло сделать столь ответственный шаг.

— Нет! — произнесла она так резко, что Саймон даже испугался. — Не гаси, я хочу при свете!

Он поколебался с минуту, затем произнес:

— Хорошо, пусть будет по-твоему.

Подойдя к ней, Саймон начал расстегивать ее рубашку.

Сторм испуганно отшатнулась от него:

— Что ты делаешь?

Он успокаивающе положил руку ей на плечо:

— Всего лишь раздеваю тебя. Между прочим, это обычно делается молча.

Но Сторм вовсе не хотелось быть раздетой, в то время как ее партнер по этой странной игре был еще одет.

— Я обязательно должна раздеваться первой?

Его лицо, за минуту до того не выражавшее ничего, кроме страстного желания, словно застыло.

— Обычно… — начал Саймон.

— Плевать я хотела на обычаи!

Неужели она передумала? Это разозлило его.

— Мисс, если вы…

— Я не против! — заявила она, может быть, немного резче, чем следовало бы. — Но ты разденешься первым!

Сторм так сверкнула глазами, что Саймону стало не по себе, но он сумел не показать этого. Последовала долгая, напряженная пауза. Наконец Саймон тихо произнес:

— Мне кажется, тебе нужно самой как следует подумать, чего именно ты хочешь. Если ты будешь командовать мной, у нас вряд ли что-нибудь получится. — Он улыбнулся, словно желая смягчить свои слова. — Мне понятно твое желание соблазнять меня, но, по-моему, ты немного перебарщиваешь.

«Соблазнять!» Он сам признал, что она соблазняет его, значит, она может быть для него соблазнительной. Стало быть, он действительно хочет сделать это с ней — вот что возбуждало ее больше всего.

Сторм отвернулась от Саймона, пытаясь справиться с бурей бушевавших в ее груди эмоций. Пути назад у нее не было, об этом не могло быть и речи. Но почему ей вдруг стало так трудно двигаться дальше — ей, всегда так гордившейся своим холодным и расчетливым умом?

— Я сама не знаю, чего мне хочется! — выпалила она. — Как я могу знать, если для меня это в первый раз?

Сторм скрипнула зубами, рассердившись на себя за проявленную слабость. Постояв с минуту неподвижно, она подняла голову и тихо, но решительно произнесла:

— Я хочу продолжить.

Затем она спокойно села на кровать, ожидая, каковы будут дальнейшие действия Саймона. Однако когда он, сев на стул, начал снимать башмаки и чулки, Сторм вдруг почувствовала, что ее сердце снова начинает бешено колотиться.

Наконец Саймон встал; штаны упали к его ногам, и он, переступив через них, подошел к кровати.

Сторм, не отрываясь, смотрела на него. Без одежды он казался ей еще красивее, чем прежде. У нее вырвался невольный вздох восхищения. До этого ей ни разу не приходило в голову, что к мужскому телу вообще можно применить слово «красивое».

Плечи Саймона были широкие, руки мускулистые, живот плотный, бедра крепко сбитые. Соски были маленькие, коричневые, грудная клетка — не слишком худая и не слишком полная. Волосы на его груди были такими же золотистыми, как и на голове…

Сторм приходилось раньше видеть мужской орган, и неоднократно — в возбужденном и спокойном состоянии, молодой и старый, больной и здоровый, — и она никогда не обращала на него особого внимания. Теперь же, при близком рассмотрении, он казался ей каким-то гротескным, почти смешным, и совершенно ни к чему не пригодным. К тому же она раньше не замечала, какой он на самом деле большой и длинный, прямо-таки гигантский.

— Ты уверен, что он войдет? — прошептала она.

Саймон рассмеялся, но это был теплый, дружеский смех.

Он склонился перед кроватью и взял лицо Сторм в свои руки; глаза его светились.

— Сторм О’Малли, — проговорил он, — ты… ты… Я даже не могу тебе сказать, кто ты есть на самом деле!

Сейчас, когда Саймон держал ее лицо в своих руках, целовал, смотрел ей прямо в глаза, она казалась ему молодой светской дамой, для которой он был галантным кавалером. Он представил, что они знакомы уже много лет, что между ними никогда не было и не могло быть никаких барьеров. Сторм тоже чувствовала это, и она не хотела и не могла этому противиться. Неужели простой поцелуй смог так сблизить мужчину и женщину?

Но Сторм понимала, что теперь ей уже недостаточно одного поцелуя. Сейчас ее возбуждали уже не одни губы Саймона, но и все его тело — стройное, сильное. Казалось, это тело обступало ее со всех сторон, обволакивало ее, она словно растворялась в нем, а оно проникало во все ее поры, парализуя ее волю. Мир трезвого расчета и постоянной бдительности ушел куда-то далеко-далеко, на его место заступила другая реальность, где безраздельно правила одна безумная страсть.

Ее дыхание, робкое, неровное, словно растворялось в мощном дыхании мужчины.

Пальцы ее, путаясь, начали неловкими движениями расстегивать одежду. Саймон стал помогать ей и сразу же снял с нее рубашку и стянул штаны.

Собственное тело казалось Сторм беззащитным по сравнению с сильным телом Саймона. Протянув руки, она стала ласкать его всего, сверху донизу, — его шелковистые волосы, крепкую шею, широкую спину, мускулистые бедра, — в то время как Саймон покрывал всю ее поцелуями, лаская руками. Ощущения были ни с чем не сравнимыми, но это было еще не все…

Когда Саймон вошел в нее, она чуть не потеряла сознание. Он слышал, как она застонала — то ли от боли, то ли от удовольствия. Сторм же казалось, что она куда-то погружается, тонет в бескрайнем море сплошного блаженства. Время и пространство куда-то исчезли, и впоследствии она так и не могла сказать, в какой, собственно, момент случилось то, ради чего все это и затевалось…

Сторм поняла, что это произошло, лишь тогда, когда почувствовала, что главное уже позади. Она посмотрела на Саймона. Глаза его возбужденно горели, лицо раскраснелось, на лбу выступил пот.