Почти в беспамятстве Кымлан упала на траву и почувствовала, что руки ее свободны. Кругом раздавались испуганные крики и треск ломающихся деревьев. Последнее, что она увидела перед тем, как провалиться в пустоту, — это объятые огнем военные шатры и бегущих прочь людей.

Глава 6. Наун

Дни текли унылой чередой, похожие друг на друга как две капли воды. Иногда Науну казалось, что он погрузился с головой в топкое болото и никак не может выбраться. Трясина затягивала все глубже, не позволяя даже поднять голову.

Как послушный сын, он каждый день ходил на занятия для принцев, тренировался в стрельбе из лука и искусстве владеть мечом, читал заветы Кун Цзы, но делал все это по привычке, ни на что не откликаясь ни мыслями, ни духом. Словно вместе с Кымлан его жизнь потеряла смысл. Он закрылся ото всех, даже от сестры, и подолгу сидел в своих покоях, погруженный в воспоминания о том счастливом времени, когда любимая была с ним.

Ансоль больше всех переживала за брата и пыталась растормошить его: организовывала прогулки, упросила отца устроить охоту и даже однажды, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дворца, прислала в его покои молоденькую служанку.

Однако Наун отослал ее прочь, даже не взглянув на прекрасное юное личико: перед его глазами стояла лишь высокая гордая фигура воительницы, которую удивительным образом украшали и доспехи, и меч, и колчан со стрелами за плечами.

Он не мог смириться с ее гибелью и не переставал истязать себя чувством вины. Ведь если бы он не взял ее в тот проклятый поход… если бы вернулся в ущелье, где Кымлан отчаянно сражалась с врагами… если бы не испугался угроз министра Ёна, остановившего его возле конюшни…

Вдруг случилось бы чудо и ему удалось бы ее спасти?

Эти мысли сыпались на сердце, как тяжелые камни, и складывались там в непрошибаемую стену, отгородившую его от семьи, министров, подданных и государственных дел, в которых он раньше принимал активное участие.

Министр Ён, всерьез обеспокоенный состоянием принца, пытался увидеться с ним, но каждый раз, как приходил с просьбой об аудиенции, ему отвечали отказом. Наун не хотел никого видеть, и в особенности тех, кто каким-то образом был причастен к смерти Кымлан.

Однако упрямый Ён Чанмун не оставлял попыток достучаться до упрямца. И однажды ему удалось проникнуть в покои принца, подкупив одного из слуг.

— Ваше Высочество, так нельзя. — Министр с тревогой смотрел на безучастное лицо Науна. Его глаза, которые еще недавно горели страстью и решимостью, потухли, а пальцы неосознанно крутили фарфоровую пиалу, которая, без сомнений, была наполнена вином. — По дворцу уже ходит нехорошая молва, что вы пристрастились к алкоголю.

— Министр, я сейчас не в том настроении… — Наун чувствовал себя пустым, как пересохший колодец, и сил выслушивать очередные нравоучения не было.

— Возьмите себя в руки, умоляю вас! Вы же принц! Я понимаю ваше горе, но…

— Ничего вы не смыслите! — Равнодушное лицо исказилось ненавистью, когда Наун подался вперед и схватил Чанмуна за грудки. На то, чтобы не разбить это холеное лицо, ушли вся выдержка и самообладание. В этот момент Наун ненавидел его всем сердцем. Ненавидел его бессердечие и хладнокровие, которые не позволили спасти любимого человека. — Это вы во всем виноваты! Если бы вы тогда меня не остановили, то…

— То вы были бы уже мертвы, — холодно осадил его министр Ён, и принц бессильно разжал пальцы. — Либо лишены титула. Но и в том и в другом случае спасти Кымлан вам бы не удалось. — Он сделал паузу и тяжело вздохнул. Облокотившись на гладкую столешницу, устало потер высокий лоб и расправил смятый воротник.

— Я мог хотя бы попытаться, — проронил Наун.

Конечно, все они были правы: и Чанмун, и отец, и эти прогнившие старики в Совете. Вот только это нисколько не уменьшало боль, которую принц испытывал при мысли, что ничего не сделал для спасения Кымлан.

— Ничего бы не изменилось, и вам это прекрасно известно, Ваше Высочество, — с нажимом произнес министр. — Случившееся ужасно, и я понимаю, как вам сейчас больно, но сделанного не воротишь. У каждого своя судьба. Ваша тоска не вернет Кымлан к жизни. — Голос министра вдруг стал тихим и печальным. Он с сочувствием смотрел на принца, будто в самом деле понимал, что тот чувствует.

Ён плеснул вина в пиалу и выпил залпом.

— Уверен, она хотела бы, чтобы вы жили дальше. Она ведь тоже любила вас и желала вам счастья.

Горло схватило спазмом, и Наун судорожно вцепился в край стола, сдерживая готовые прорваться сквозь плотину отчаяния слезы. Он ведь не пролил ни одной слезинки с тех пор, как Совет отказался принять условия мохэ. Не позволял себе плакать, потому что где-то в глубине души тлела сумасшедшая надежда, что Кымлан может быть жива.

— Как я могу жить дальше, если ее больше нет? — задал он вопрос в пустоту.

— Тем более ее смерть не должна быть напрасной! — горячо прошептал министр Ён, наклонившись вперед. — Кымлан не стала убегать, а осталась сражаться. Она не только ваша возлюбленная, но и подданная Когурё, и вы лучше всех знаете, как сильна была ее верность. Очнитесь, прошу вас! Живите, чтобы ее жертва не была напрасной!

— Но как… как это сделать? Мне тошно от самого себя… — Наун опустил лицо в ладони, проведя пальцами по распущенным волосам.

— Стать сильнее. Укрепить влияние при дворе, чтобы старикашки, которые отправили Кымлан на смерть, считались с вами! Тогда вы больше не испытаете то ужасное чувство безысходности, которое уничтожает вас сейчас. Мне больно видеть, что Первый советник смотрит на вас свысока и считает малодушным и слабым. Он изначально сделал ставку на наследного принца и выдал свою младшую дочь за него замуж, чтобы в будущем стать тестем короля. Представляете, какой огромной силой теперь обладает принц Насэм, имея такого могущественного родственника? — Темные глаза министра сверкали огнем. Наун никогда не видел, чтобы обычно спокойный и рассудительный чиновник был так взволнован.

— Вы хотите, чтобы я стал политическим противником собственного брата? Этого никогда не будет! — повысил голос принц.

Дворцовые интриги, которые плели министры, всегда были ему глубоко противны. Наун считал, что королевская семья должна быть выше этого. А Ён Чанмун пытался втянуть его в столь недостойное дело, настраивая против брата. И уже не в первый раз.

— Я лишь хочу, чтобы вы заняли при дворе место, которого достойны. — Министр внимательно разглядывал Науна, будто пытался узнать, искренен ли он или нет. — У вас горячее и преданное сердце, и вы можете многое сделать для Когурё.

— Мне безразлична политика. — Принц равнодушно пожал плечами. Все его мысли сейчас занимала только Кымлан.

После разговора с министром Наун вернулся к своему одиночеству.

И снова дни потянулись бесконечной чередой.

Иногда ему снилась Кымлан. Растерзанная, с окровавленным лицом, она протягивала к нему руки, а в глазах ее горела такая отчаянная мольба, что Наун просыпался в слезах. Безысходность, боль и неподъемная вина вновь разрывали душу.

Сестра всерьез беспокоилась о брате, который зачастил наведываться в город и напиваться до беспамятства. Не раз верный Набом приносил хозяина на спине, и Ансоль тайком открывала им потайную калитку, чтобы отец не узнал о безобразном поведении сына.

Наун посещал трактир, куда они часто захаживали с Кымлан. Прокручивал в памяти их первый скомканный поцелуй по дороге домой и нелепое объяснение. Это было неловко, но очень искренне. Кымлан стала первой женщиной, которую он полюбил, но в тот момент Наун не знал, как правильно выразить чувства. Если бы можно было вернуться в прошлое, он бы сделал все иначе.

Хозяйка трактира хорошо знала и его, и Кымлан, поэтому ничего не спрашивала и молча наливала рисовое вино убитому горем молодому господину.

В один из таких вечеров Наун снова пришел, чтобы забыться, и по привычке занял самое дальнее место возле покрытого соломой забора. Он сознательно избегал людей и любопытных глаз, желая просто погрузиться в свое горе. Но не успел он налить себе вина, как над его головой прозвучал звонкий девичий голос:

— Эй, господин! Кто ж вам разрешил занимать чужое место?

Наун поднял голову и обомлел: рядом с ним стояла молодая высокая девушка в мужской одежде. На миг ему почудилось, что это была Кымлан, и сердце едва не вылетело из грудной клетки. От потрясения и неожиданности он вскочил на ноги и схватил незнакомку за плечи, жадно выискивая в ее лице любимые черты. Но посмотрев в чужие глаза, он понял, что это вовсе не Кымлан. Вспыхнувшая надежда упала под ноги, как ледяной осколок, и разлетелась на куски.

— Вы что себе позволяете?! — Девушка сердито оттолкнула его ладони, гневно сверкая глазами.

«Нет, конечно, это не она…»

Наун обреченно уронил руки и плюхнулся обратно на деревянную скамью. Внешность незнакомки была более миловидной и женственной, чем у Кымлан: большие ясные глаза, маленькое личико, полные сочные губы. Да и взгляд совершенно другой — властный и гордый. Истинная аристократка. Его догадки подтвердили два вооруженных воина, тут же закрывшие собой хозяйку.