— Допустим, — обманчиво мягко произнес Кимун. — Ты упустил принца, но взял в плен генерала, приближенного Науна, который был его правой рукой.

Мунно неохотно кивнул, интуитивно чувствуя, что они коснулись опасной темы.

— Я понимаю логику твоих поступков. Ты подумал, что из-за знатного вельможи Когурё может уступить. Однако я слышал, что тем генералом оказалась девчонка. — Вождь племени Хэйшуй неприятно ухмыльнулся, и на щеках Мунно проступили красные пятна.

Ему нечего было возразить. Он поймал руками пустоту, и это было правдой.

— Как хорошо вы осведомлены о том, что творится в нашем племени, хан. Восхищаюсь вашими способностями, — холодно проронил Мунно, лихорадочно ища в уме доводы, способные убедить Совет.

Однако примчавшийся Даон повернул обсуждение в совершенно неожиданную сторону.

Он доложил, что девчонке стало совсем худо, и один из пленных умолял спасти ее в обмен на тайну Когурё. Это известие воодушевило вождей и убедило в том, что Мунно вложил им в руки поистине сильный козырь.

На рассвете гонец отправился с письмом к Владыке.

Ответ пришел через семь дней, в котором, вопреки ожиданиям, говорилось, что враг на переговоры идти не намерен. Все было напрасно. Оставалось только решить, что делать с пленными и как обезопасить себя от военной угрозы, которая теперь нависла над мохэ черной тучей.

Когурё не прощало такой дерзости.

— Значит, все было ложью. — Мунно швырнул под ноги Кымлан исписанную черными символами белую ткань, на которой стояла печать государя Когурё.

— Пророчество существует, — возразила она, медленно поднимая с пола послание. Разгладив на коленях измятое полотно, Кымлан как будто с нежностью провела пальцами по начертанным знакам. — Только в него никто не верит.

— Из-за этого они отказались тебя спасти? — Мунно не понимал, почему девушка не отводит глаз от письма, в котором Владыка отрекается от нее и отправляет прямиком на смерть. — Потому что…

— Потому что я женщина, разве не очевидно? — Кымлан подняла на него болезненно блестящие глаза, а потом аккуратно свернула послание и сунула за пазуху, словно оно было самым настоящим сокровищем. — Разве может женщина стать героем? Все посчитали это ошибкой.

— Но не ты. — Мунно внимательно наблюдал за пленницей. Ему вдруг стало любопытно. До этого момента он не только не видел в ней женщину, но и не рассматривал ее как человека. Единственное слово, которым он называл ее про себя, — это «враг». Теперь же он подумал, что она была человеком, таким же, как и он, как и другие мохэсцы. Ей было больно, страшно и обидно, но вместо того, чтобы покориться обстоятельствам, она решила идти напролом. И вот чем все закончилось.

«Воин Когурё»? Да какой из нее воин! Кымлан… Даже имя ее, такое нежное и благозвучное, как нельзя лучше подходило девушке. Высокие скулы, мягкий овал лица, пухлые губы… Ну какой из нее солдат? Если бы не то Пророчество, возможно, она уже стала бы невестой какого-нибудь знатного человека, носила шелковые платья с широкими, доходившими до пола рукавами, которые были в моде у когурёских дам, и готовилась стать хорошей женой и матерью. Но вместо этого она ждала смертного приговора с перевязанным плечом, рана на котором едва затянулась. Ужасная судьба для юной девушки.

— Я всю жизнь росла с мыслью, что мое предназначение — преданно служить моему народу. Когурё все для меня. Все, что мне дорого, находится там, и… — Она на мгновение запнулась. — И даже маленькая весточка из родного края для меня сейчас ценнее всех богатств мира. Даже если я всю жизнь заблуждалась, мои чувства были искренними. И я ни о чем не жалею.

Кымлан затихла, глядя в пол, как будто смутилась своей внезапной откровенности.

В груди что-то заныло, и Мунно поспешно отвернулся, пытаясь сбросить наваждение. Он сочувствовал попавшей в беду женщине, а ее безоговорочная верность вызывала у него восхищение. Таких подданных нужно было ценить больше золота, но, видимо, Даон оказался прав: когурёсцы безжалостно разбрасывались талантами и были равнодушны к истинной преданности.

Мысль о том, что жизнь юной девушки завтра оборвется возле Священной рощи, была невыносима и почему-то злила Мунно.

Он развернулся и, взбежав по ступеням, вышел за дверь.

Мунно был уверен, что солдат казнят, и считал ужасной расточительностью убивать здоровых, сильных мужчин, которых можно выгодно продать работорговцам в Цзинь или Силлу. А Кымлан…

Нет, нельзя поддаваться слабости! Это всего лишь когурёская девчонка, которая не знала своего места и ввязалась в то, что ей оказалось не по зубам. И Мунно не виноват, что завтра она умрет! Она враг и должна остаться врагом.

С этими мыслями он подошел к стойлу и приказал отвязать Исуга. Мощного черного коня подвели к хозяину, и Мунно ласково погладил блестящую шею. Исуг был ему верным другом вот уже семь лет, с тех пор как отец подарил ему на десятилетие молодого породистого жеребца. Он не раз выносил его из, казалось бы, безнадежных схваток с тюрками и киданями. Конь был очень умным и удивительным образом чувствовал хозяина.

Однажды Мунно отправился вместе с дипломатической миссией в империю Цзинь, и по дороге на них напали разбойники, которых в горах было бесчисленное множество. Отряду мохэсцев едва удалось отбиться и сохранить дары, которые они везли Императору Поднебесной, но Мунно тогда сильно пострадал. Загнанный в угол разбойниками, он был вынужден прыгнуть в горную реку, где едва не утонул. Его несколько дней искали по всему ущелью, но все их попытки остались тщетны. Только Исугу удалось найти хозяина. Мунно по-прежнему помнил теплое дыхание коня и ворсистую влажную морду, которая толкала его и тыкалась в щеку, пытаясь привести в чувство.

Мунно искренне считал его своим другом и относился почти как к человеку. Когда его одолевали сомнения или тяжелые думы, он всегда выводил Исуга и скакал куда глаза глядят. Он будто сливался воедино с мощным, быстрым телом жеребца, и ему казалось, что он слышит биение сильного сердца животного, бешеный ритм которого вторил его, человеческому. В такие моменты, — когда ветер трепал одежду, пряди волос хлестали по лицу, а мимо проносились леса, поля и далекие вершины холмов, — его мысли вдруг прояснялись, и все вставало на свои места.

Вот и сейчас Мунно мчал вперед по наугад выбранному направлению и обдумывал, что завтра скажет на Совете. Разум очистился, и в голове четкой цепочкой выстроились аргументы, которые должны были подтолкнуть старейшин к нужному решению. Первым и самым важным было спасение мохэ, а уж с пленными он как-нибудь разберется.

Повернув коня назад, Мунно поскакал домой с уже готовым планом действий.

Поутру его разбудил хмурый Даон, легонько тряхнув за плечо. Слуга, который уже давно стал близким другом и знал его лучше всех, понимал, что творится у Мунно в душе.

— Она спит? — спросил Мунно на мохэском, сев на постели.

— Нет. Тебе не стоило оставлять ее здесь. Это все только усложнило. — Друг, как обычно, говорил прямым текстом, даже не пытаясь сгладить углы.

Мунно криво усмехнулся:

— Да знаю я… Но дело сделано, теперь я не могу повернуть назад.

Он чувствовал себя разбитым и уставшим и уже предвкушал реакцию ханов на письмо, пришедшее из Когурё. Старый хитрец Кимун, который давно пытался подмять под себя Сумо, наверняка попытается обвинить во всем Мунно и потребует, чтобы он взял на себя ответственность за случившееся.

— Ты рискуешь навлечь на себя гнев вождей, в том числе и твоего отца. Подумай, стоит ли ради никчемной девки рисковать будущим. — Своей честностью Даон нисколько не облегчил ему задачу, лишь увеличил тяжесть вины перед отцом и племенем. Он был совершенно прав: главам племен не понравится, что Мунно оставил пленницу у себя, дал ей еду, защиту и кров. И теперь его доброта могла обернуться против него самого.

— Я это и без тебя знаю. — Он болезненно сморщился и досадливо махнул рукой. — Они уже прибыли?

— Да, собираются в шатре.

— Доложи, что я скоро буду.

Даон коротко поклонился и быстро скрылся из виду, оставив друга наедине с раздиравшими его демонами.

Откинув тяжелую ткань, Мунно вышел из спальни и напоролся на острый взгляд темных глаз. Ему хотелось сбежать, только бы не говорить о неизбежном решении Совета. И почему он боится? Ему нечего стыдиться! Она была пленницей и прекрасно знала, что будет в случае, если ее государь ответит отказом. Сама ведь готовилась умереть, так почему же смотрит сейчас так, будто упрекает его в чем-то?

Мунно отошел к умывальнику, налил воды и стал тереть лицо, шумно отфыркиваясь. Что он мог сделать? Оставить ее в рабстве? Для нее это будет чудовищным испытанием, но она хотя бы останется жива. Или лучше позволить ей умереть с честью, как настоящий когурёский воин?

Сердито вытерев лицо, Мунно наскоро оделся и, не глядя на пленницу, взбежал по ступеням. Противоречия разрывали его на части. Он хотел спасти врага и ненавидел себя за это.

В большой шатер, где собирались главы кланов для решения важных вопросов, он прибыл последним. Сидящий во главе стола отец бросил на него суровый взгляд, как только он откинул тяжелый полог. Вожди недовольно загудели, и Мунно низко поклонился, уважительно приложив сжатую в кулак ладонь к левой груди, извиняясь за опоздание.