Блокноты и отдельные клочки бумаги затрепетали на ветру; она цветисто подписала каждый и порхнула по переулку к ожидающему ее кэбу.
— Куда, мисс? — вопросил таксист.
— В «Грант-отель», пожалуйста.
На них обрушился дождь. Подчиняясь какому-то затейливому метроному, дворники разгоняли воду с запотевающего ветрового стекла. Эви глазела в окно на этюд в тонах смога, тумана, снега и неона, который являл собою Театральный квартал Манхэттена в сей поздний час. На окаймленной лампочками афише фрачник в тюрбане простирал руки жестом факира, а пригожие хористочки танцевали под их мановения. На слогане выше значилось:
...СКОРО НА СЦЕНЕ: КРАСАВИЦЫ ЗИГФЕЛЬДА
В ШОУ «ПРОРОЧЕСКИЙ РАЖ»!
МАГИЧЕСКОЕ МУЗЫКАЛЬНОЕ РЕВЮ!
Пророки сейчас были на подъеме и, можно сказать, непрерывно шли в гору, но никто из них еще не поднялся выше Эви О’Нил. Ах, если бы Джеймс увидел ее сейчас! Эви тронула рукой пустоту на шее, где еще совсем недавно висела братнина полудолларовая монетка — чистой воды рефлекс.
Билборд «Марлоу Индастриз» возносился над толкавшимися на перекрестке в ожидании светофора машинами. На нем красовался силуэт великого человека собственной персоной, рукой указующего в некое туманное будущее, обозначенное лишь лучами рассветного солнца. «Марлоу Индастриз»: Будущее Америки.
— Он скоро будет в городе, знаете? — заявил внезапно шофер.
Эви потерла виски, пытаясь унять боль.
— Кто?
— Мистер Марлоу, конечно.
— Да ну вас!
— Да я вам говорю! Он открывает в Квинсе эту, как ее там… короче, большую выставку, которую давно замыслил. На дорогах в тот день будет смертоубийство, помяните мое слово. Уж сколько он нам хорошего в жизни сделал — автомобили, аэропланы, медицина, хрен знает что еще… Вот это, я понимаю, великий американец!
Тут он несмело откашлялся и поинтересовался:
— А вы, случаем, не эта, как ее — Провидица-Душечка?
Эви аж выпрямилась на сиденье — приятно, черт возьми, когда тебя узнают!
— Признаю себя виновной.
— Я так и думал! Моя жена обожает ваше шоу! Вот я ей как расскажу, что возил вас на своей колымаге — она с восторгу котят народит!
— С ума сойти — надеюсь, что нет! Сигары-то у меня и кончились! [ Часть американской шутки: «Я пришел к вам выкурить сигару и задать жару. Сигары уже кончились».]
Загорелся зеленый, авто свернуло налево с главной Бродвейской артерии и покатило по узкому притоку Сорок Седьмой улицы на восток, в сторону Бикман-плейс и «Гранта».
— Значит, вы — та дамочка, что помогла копам словить Пентаклевого Душегуба, — таксист аж присвистнул. — Мясник тот еще был… И бедной девочке глаза вынул! А еще задушил парня на кладбище Святой Троицы и язык ему вырезал! И ту хористку освежевал…
— Спасибо, я помню, — оборвала его Эви, надеясь, что намеки он понимает.
— Это что же за человек будет такое творить? Куда катится мир! — шофер горестно покачал головой. — Это все иностранцы! Лезут к нам, мутят воду. Одни проблемы с них. И болезни! Небось слыхали про эту, сонную болезнь, а? Уже по десятку человек с ней валится, кажный божий день. Она ведь в Чайнатауне спервоначалу завелась, а потом перекинулась на евреев и итальяшек, — он снова покачал головой. — Иностранцы. Взять бы их всех да повыкинуть отсель, ежели вы моего мнения желаете слушать.
Еще чего не хватало, подумала Эви.
— А еще поговаривают, что убийца — ентот Джон Хоббс — даже не человек был. А типа какое-то привидение.
Таксист на мгновение встретился с ней глазами в зеркале заднего вида, ища то ли подтверждения, то ли опровержения.
Интересно, что бы словоохотливый таксист сказал, открой она ему правду — что Джон Хоббс определенно был не из этого мира и похуже любого демона. Она, можно сказать, тогда едва ноги унесла.
Эви отвела взгляд.
— Мало ли что люди говорят. О, глядите-ка — вот мы и на месте!
Шофер подрулил к сплошной глыбе великолепия, которую являл собой «Грант-отель». Через окно Эви углядела на ступенях толкучку репортеров: они курили и травили байки. Не успела она ступить на тротуар, как пишущая братия побросала сигареты, а с ними и сплетни du jour [Сплетни дня (фр.), как в ресторанах бывает суп дня.], или что там могло хоть ненадолго удержать их переменчивый интерес, и хлынула ей навстречу, перекрикивая один другого:
— Мисс О’Нил! Мисс О’Нил! Эви, будь душечкой, посмотри на меня!
Эви оказала им любезность и некоторое время попозировала, сияя улыбкой.
— Как ваш эфир сегодня, мисс О’Нил?
— Это ты мне расскажи, папочка!
— Раскопали что-нибудь интересное?
— О, кучу всего. Но леди всегда держит рот на замке — если только не на радио за деньги! — изрекла Эви, вызвав бурю восторгов.
Один из репортеров, ухмыляясь, прислонился к стене отеля.
— А что вы думаете про этих пророков, что полезли изо всех щелей, как только вы выпустили кота из мешка — чисто на собственном даровании?
Эви выстрелила в него натянутой улыбкой.
— Я думаю, что это просто офигенно пухло, мистер Вудхауз!
Тот приподнял бровь.
— Да ну?
Эви пригвоздила его взглядом.
— А то! Может быть, мы даже собственный ночной клуб организуем, со степом и фокусами. Будете хорошо себя вести, может, и вас пустим.
— Вы еще собственный профсоюз заведите, — пошутил другой журналист.
— Кое-кто поговаривает, что пророки ничем не лучше трюкачей из цирка. Что они опасны. И что они чужды Америке, — поднажал мистер Вудхауз.
— Я — не менее американский продукт, чем яблочный пирог и взятки, — промурлыкала Эви, вызвав еще одну волну хохота.
— Люблю эту девицу! — проворчал второй репортер, кидаясь записывать. — С ней у нас не работа, а малина.
Вудхауз, однако, сдаваться не собирался.
— Сара Сноу, которая делит с вами одну радиостанцию, назвала пророков «симптомом нации, отвратившейся от Бога и истинных американских ценностей». Что вы на это скажете, мисс О’Нил?
Ах, Сара Сноу… Эта мелкая консерваторская заноза, что всегда посматривает свысока на пророков в целом и на нее, Эви О’Нил, в частности. Вот бы этой грошовой библейской врушке пинка отвесить с заднего фасаду! Но такая реклама Эви была не нужна. И бесплатный повод для начала войны она Саре Сноу давать тоже не собиралась.
— О, так у Сары Сноу тоже есть своя радиопередача? А я и не заметила, — сказала Эви, хлопая ресницами. — Хотя, если подумать, у кого их только нет.
Эви двинулась вверх по ступеням, и рядом с нею тут же нарисовался Вудхауз.
— Что-то вы на меня уж очень сегодня насели, Вуди, — шмыгнула носом она.
— Подогреваю интерес, красавица, только и всего, — отозвался он. — Ну, и заодно отвожу подозрения, что у нас сговор. И, кстати сказать, мой бумажник в последнее время ощущает подозрительную легкость, если ты понимаешь, о чем я.
Осторожно оглянувшись на остальных репортеров, Эви потихоньку сунула Вудхаузу доллар. Тот бдительно поднес его к свету.
— Только убедиться, что ты собственные не начала печатать, — пояснил он и, вполне довольный, опустил купюру в карман и притронулся к шляпе.
— Одно удовольствие иметь с вами дело, Провидица-Душечка.
— Будь хорошим мальчиком, Вуд, и напечатай обо мне что-нибудь шикарное, ладно?
И изящно взмахнув ручкой, она порхнула дальше, прямо в распахнутые портье золоченые двери, пока толпа позади продолжала выкрикивать ее имя.