— Поймай меня, если сможешь! — кричит одна из них, и мое сердце сжимается от боли, потому что в эту игру матушка играла со мной, когда я была ребенком.

Две девушки выскакивают из-за стены, пугая третью. И все три смеются.

— Элеонора! — зовут они все вместе. — Где ты? Пора! Мы получим силу — она обещала!

Они бегут к краю утеса; внизу бушуют морские волны. Девушки останавливаются, их фигуры вырисовываются на фоне осеннего неба; они похожи на внезапно ожившие греческие статуи. Девушки смеются, они так счастливы, так счастливы…

— Ну же, идем, не копайся там! — весело кричат они четвертой девушке.

Я не могу рассмотреть ее как следует. Но я вижу быстро приближающуюся женщину в темно-зеленом плаще; вижу ее длинные, широкие рукава, которые треплет ветер. Женщина ведет за руку отставшую четвертую девушку.

— Пора, да? — кричат остальные.

— Да! — кричит в ответ женщина в зеленом плаще.

Крепко держа за руку четвертую девушку, она закрывает глаза и поднимает руки к морю. Она что-то негромко бормочет… Нет, она призывает что-то! Во мне просыпается ужас, я едва дышу… Нечто выходит из моря, и женщина зовет его! Девушки визжат от страха. Но женщина в зеленом не открывает глаз. Она не останавливается.

Зачем они показывают мне это? Я хочу уйти! Я просто должна сбежать от этого «нечто», от их ужаса… Я снова в своей комнате. Девушки маячат рядом. Их остроносые ботинки шуршат по полу — скр… скр… скр… Мне кажется, я сойду с ума от этого звука.

— Зачем? — спрашиваю я, задыхаясь, с трудом сдерживая тошноту. — Зачем?

— Она лжет… — шепчут девушки. — Не верь ей… не верь ей… не верь ей…

— Кому? — с трудом выговариваю я, но девушки уже исчезли.

Тяжесть сваливается с меня. Я кое-как восстанавливаю дыхание, глаза полны слез, из носа течет. Мне не вынести этих чудовищных видений. И я их не понимаю. Не доверять кому? И почему я не должна верить той женщине? Кто она?

Но в этом последнем видении было что-то другое, кое-какие детали, которые я теперь вспоминаю. Что-то насчет руки этой женщины… На ее пальце было какое-то кольцо, необычное кольцо… Я сажусь на пол, чтобы прийти в себя. А потом я понимаю наконец, что это было.

Кольцо на руке той женщины представляло собой двух переплетенных змей.

А я ведь видела прежде это кольцо… в сумке под кроватью мисс Мак-Клити.

ГЛАВА 20

— Джемма, прекрати дергать себя за волосы!

Бабушка, сидящая рядом со мной в карете, выражает неодобрение сердитым голосом.

— Ох… — спохватываюсь я.

Я ушла в свои мысли и не замечаю, что наматываю на палец тонкую прядь волос. Весь день я не в себе, постоянно думаю о ночном видении, о том, что оно означает. Женщина с кольцом из переплетенных змей на пальце. Такое же кольцо у мисс Мак-Клити. Но как она может быть связана с той женщиной в зеленом плаще или с девушками из моих видений? Эти видения не имеют смысла. Кто эти девушки, почему они нуждаются в моей помощи? Что они пытаются мне показать, рассказать?

Но прямо сейчас я должна выбросить эти мысли из головы. Я еду в гости, и мне вскоре придется предстать перед лицом грозной леди Денби; эта встреча куда как пострашнее всяких там видений.

Когда мы подъезжаем к дому Саймона, я вижу сразу три только что прибывшие кареты; особняк Миддлтонов — величественное зрелище камня и света. По другую сторону большой лужайки притаился Гайд-парк, едва различимый за завесой раскаленных газовых фонарей, окружающих нас нимбами света, делающих нас ярче, чем мы есть на самом деле, как будто мы — неземные существа. Картик подает мне руку, помогая выйти из кареты. Я наступаю на подол платья и едва не падаю на него. Он подхватывает меня за талию, и на мгновение я оказываюсь в его объятиях.

— Поосторожнее, мисс Дойл, — говорит он, поддерживая меня.

— Да, спасибо, мистер Картик.

— Наш старый Потт никогда бы не сумел вот так ее поймать, осмелюсь предположить, — посмеивается отец, дразня Тома.

Я оглядываюсь и вижу, что Картик смотрит мне вслед, изучая мое голубое платье и бархатный плащ… у него такой вид, словно я — что-то чуждое, незнакомое ему.

Отец берет меня под руку и ведет к дверям. Отлично выбритый, в белом галстуке и перчатках, он почти такой, каким я его помню.

— Ты потрясающе выглядишь, папа, — говорю я.

Что-то вспыхивает в глубине его глаз.

— Дым и зеркала, — говорит он, подмигивая мне. — Вот и все волшебство. Дым и зеркала.

Вот этого я и боюсь. Как долго будет работать магия? Нет, прямо сейчас я ничего не опасаюсь. Пока что она действует, и рядом со мной — прежний любимый отец, а скоро я буду ужинать с красивым молодым человеком, которому я почему-то кажусь интересной.

Нас встречают целые толпы лакеев и горничных, одетых в такие обтягивающие униформы, что непонятно, как они дышат. Похоже, в этом доме есть отдельный слуга для всего, чего угодно. Бабушка вне себя от радостного волнения. Если бы она попыталась держаться еще чуть-чуть прямее, у нее, наверное, не выдержал бы позвоночник. Нас провожают в очень большую гостиную. У камина стоит Саймон, погруженный в беседу с двумя джентльменами. Он хищно усмехается, увидев меня. Я отвожу взгляд, как будто только что заметила бумажные обои на стенах и зачарована ими сверх всякой меры, хотя сердце отстукивает в бешеном ритме: «Я ему нравлюсь… я ему нравлюсь… я ему нравлюсь…» Но некогда впадать в экстаз. Леди Денби движется по гостиной, совершая обряд приветствия; ее жесткая юбка громко шуршит при каждом шаге. Она тепло здоровается с каким-то джентльменом и весьма прохладно — с его супругой.

«Если ты понравишься леди Денби, весь мир будет принадлежать тебе. Если же ты ей чем-то не угодишь, ты станешь отверженной».

У меня язык присох к нёбу. Я не в силах сглотнуть. Леди Денби, приближаясь, окидывает меня взглядом с головы до ног. В то же мгновение рядом с ней оказывается Саймон.

— Матушка, позволь представить тебе мистера Джона Дойла; его мать, миссис Уильям Дойл; мистер Томас Дойл и мисс Джемма Дойл. Томас — мой давний друг, мы вместе учились в Итоне. Теперь он ассистент в Королевском госпитале в Бетлеме, под руководством доктора Смита.

Леди Денби тут же проникается приязнью к Тому.

— Как же, доктор Смит — наш давний друг. Скажите, а правда ли, что у вас там есть пациент, некогда бывший членом Парламента? — спрашивает она, надеясь услышать интересную сплетню.

— Мадам, если бы мы заперли в больнице всех сумасшедших из Парламента, у нас бы и Парламента не осталось, — шутит отец, забыв, что отец Саймона — тоже член Парламента.

Я готова провалиться сквозь землю.

Как ни удивительно, леди Денби смеется при этих словах.

— Ох, мистер Дойл! Вы весьма остроумны.

Я с таким шумом перевожу дыхание, что вряд ли это может остаться незамеченным.

Дворецкий возвещает, что ужин подан. Леди Денби обходит гостей, как старый генерал, готовящий войско к битве. Я изо всех сил стараюсь припомнить, чему учила нас миссис Найтуинг в части хороших манер. И смертельно боюсь допустить какую-нибудь чудовищную оплошность и навеки опозорить своих родных.

— Вы позволите? — говорит Саймон, предлагая мне руку.

Я кладу пальцы на его локоть. Мне никогда не приходилось идти под руку с мужчиной, с которым я не состою в кровном родстве. Мы соблюдаем между собой приличную дистанцию, но это не избавляет меня от внутренней дрожи.

После супа подают жареную свинину. Вид поросенка, лежащего на огромном блюде с яблоком в пасти, ничуть не улучшает мой аппетит. В то время как прочие болтают о своих деревенских поместьях, охоте на лисиц и о том, как трудно найти по-настоящему хороших слуг, Саймон шепчет мне:

— Я слышал, эта свинья обладала весьма дурным характером. Постоянно жаловалась. Никто не слышал от нее доброго слова. Однажды со зла укусила утенка. Так что на вашем месте я бы преспокойно ее съел, не чувствуя вины.

Я улыбаюсь. Но в этот момент звучит голос леди Денби:

— Мисс Дойл, мне ваше лицо кажется знакомым.

— Я… я вчера была гостьей миссис Уортингтон в клубе «Александра», слушала пение мисс Брэдшоу.

— Пение мисс Брэдшоу? — Том, похоже, в восторге от того, что Энн так высоко взлетела по социальной лестнице. — Замечательно!

Я в ужасе смотрю на леди Денби, которая говорит:

— Да, весьма странно, что мистер Миддлтон, — она поворачивается к своему супругу, — никогда не слыхал о герцоге Честерфилде.

— Да, это верно, но, возможно, он не увлекается охотой?

Леди Денби поджимает губы, как бы обдумывая что-то, потом говорит:

— Я слышала, вы учитесь в школе Спенс?

— Да, леди Денби, — нервно отвечаю я.

— И как вы находите эту школу? — спрашивает леди Денби, кивая лакею, разносящему жареную картошку.

Я себя чувствую чем-то вроде жалкого крошечного насекомого под прицелом объектива микроскопа.

— Это очень хорошая школа, — говорю я, отводя взгляд.

— Конечно, у Джеммы была отличная английская гувернантка в Индии, — вмешивается бабушка, в страхе нарушить правила высшего общества. — И я очень боялась отправлять ее далеко от дома, но меня заверили, что Спенс — отличная школа для молодых девушек.

— А вы как думаете, мисс Дойл? Вы считаете, что молодых леди в наши дни следует учить латыни и греческому? — спрашивает леди Денби.

Вопрос совсем не так прост, как кажется на первый взгляд. Леди Денби меня испытывает, я уверена.

— Я думаю, что для девушек так же важно учиться, как и для юношей. Иначе как нам стать хорошими женами и матерями?

Это самый безопасный ответ, какой только я сумела придумать. Леди Денби одаривает меня теплой улыбкой.

— Я совершенно с вами согласна, мисс Дойл. Вы весьма разумная девушка.

Я облегченно вздыхаю.

— Теперь я понимаю, почему мой сын так очарован, — заявляет леди Денби.

Я чувствую, как мои щеки загораются, и понимаю, что не в силах посмотреть на кого бы то ни было. И мне приходится прилагать немало трудов, чтобы не позволить губам расползтись в глупейшей улыбке. У меня в голове мельтешит одна-единственная мысль: Саймон Миддлтон, молодой человек, представляющий собой истинное совершенство, заинтересовался мной, странной и нелепой Джеммой Дойл.

Гости тихо переговариваются.

Я не понимаю, почему Фелисити такого плохого мнения о леди Денби. Она так мила со мной, и мне она очень нравится.

Вечер продолжается, как волшебный сон. Я не чувствовала себя такой спокойной и довольной с самой смерти матушки. Видеть отца ожившим — это уже настоящее счастье, и я рада, что могу владеть странной и прекрасной силой. Отец изливает прежнее обаяние и зачаровывает леди Денби и Саймона рассказами об Индии. Лицо бабушки, обычно сморщенное от тревоги, сегодня безмятежно, и даже Том вполне приемлем, если, конечно, о нем вообще можно так сказать. Разумеется, он уверен, что это он вылечил отца, а я на этот раз, в виде исключения, не в том настроении, чтобы с ним спорить. Для меня так важно видеть всю свою семью в добром здравии и прекрасном состоянии духа… Мне хочется сохранить этот удивительный момент, это ощущение, что я прикасаюсь к чему-то особенному. Это как раз то, чего я искала. И мне хочется, чтобы сегодняшний вечер никогда не кончался.

Разговор за столом переходит к Бетлему. Том завладевает всеобщим вниманием, рассказывая о своей работе там.

— …он настаивал, что был императором Западной Саксонии, и поэтому ему должны подавать дополнительную порцию мяса. Когда же я ему отказал, он поклялся, что отрубит мне голову.

— Боже мой! — со смехом восклицает леди Денби.

— Вам бы лучше там не проявлять свое остроумие, молодой человек. Вы ведь не хотите однажды утром проснуться без головы? — говорит отец Саймона. У него такие же, как у Саймона, добрые голубые глаза.

— А может, для вас это было бы только к лучшему, наш добрый друг? — поддразнивает Тома Саймон, но мой брат делает вид, что нисколько не задет.

— Ох, нет! Туше!

— Да уж, моему сыну лучше позаботиться о своей голове, — говорит отец с серьезным видом. — Я слишком дорого заплатил за его новую шляпу, и мне не хочется возвращать ее торговцу.

Все разражаются хохотом.

Бабушка вступает в разговор:

— А верно ли, что в Бедламе каждые две недели устраивают открытый танцевальный вечер, леди Денби?

— Да, это так. Для больных очень полезно оказаться на людях, вспомнить о своей принадлежности к обществу. Мы с мужем и сами несколько раз бывали там. Следующий вечер состоится через неделю. Вы должны обязательно приехать в качестве наших гостей.

— О, с огромным удовольствием! — говорит бабушка, отвечая за всех нас, как она это частенько делает.

У меня уже болят щеки из-за того, что я стараюсь постоянно удерживать на лице вежливую улыбку. Не пора ли снова надеть перчатки? Должна ли я доесть десерт до конца, как будто он мне безумно нравится, или оставить половину, чтобы показать, как мало я ем? Я не хочу совершить ни малейшей ошибки, только не этим вечером!

— О, пожалуйста, расскажите нам что-нибудь еще! — просит леди Денби Тома.

— Да, пожалуйста! — поддерживает ее Саймон. — Иначе мне придется рассказывать, как я заглядывал в глаза несчастным фазанам в деревне, и вы все окаменеете от скуки!

Саймон снова смотрит на меня. Я замечаю, что мне нравится, как он ожидает моей реакции на свои слова. Мне нравится, когда кто-то ищет моего расположения. Это довольно острое ощущение.

— О, дайте подумать… — говорит Том, сосредотачиваясь. — Да… там у нас был некий мистер Уолтэм, который утверждал, что слышит, что происходит во всех домах, мимо которых проходит или проезжает, и что сами камни говорят с ним. Я рад сообщить, что он полностью излечился и выписан в прошлом месяце.

— Браво! — восклицает отец Саймона. — Ничто не может сопротивляться науке и человеческим усилиям, приложенным вовремя!

— Совершенно верно, — соглашается Том, в восторге, что у него появились друзья в столь высоком обществе.

— А еще что-нибудь? — просит леди в шелковом туалете персикового цвета.

— Есть еще миссис… назовем ее Соммерс. Ей кажется, что вся эта жизнь — всего лишь сон и что по ночам в ее комнату являются призраки.

— Бедняжка, — по привычке бормочет бабушка.

От последней истории Тома мое веселье улетучивается. Что бы подумали люди, сидящие рядом со мной за столом, если бы узнали, что меня посещают видения, а я посещаю другие миры?

Том продолжает:

— Еще у нас есть Нелл Хокинс, ей всего девятнадцать лет. У нее началась острая мания, когда она находилась в школе.

— Вот видите? — говорит усатый джентльмен, назидательно поднимая палец. — Женская конституция не может выдержать напряжения регулярного образования! Ничего хорошего от него ждать не приходится!

— Ох, мистер Конрад, — кокетливо выговаривает ему супруга. — Не стоит так уж… Пожалуйста, мистер Дойл, продолжайте!

— Нелл Хокинс страдает галлюцинациями, — говорит Том, рисуясь.

Отец вступает в разговор:

— Она считает себя Жанной д'Арк?

— Нет, Жанной себя вообразил мистер Джерниган из отделения M-l-Б. А мисс Хокинс совершенно уникальна. У нее исключительный бред. Она считает, что состоит в мистическом сообществе чародеек, которое называется Орденом.

Комната словно обрушивается на меня. Сердце колотится как безумное. И как будто откуда-то издалека я слышу голос отца:

— Орден, говоришь?

— Да. Она утверждает, что ей известно тайное место — сферы, и что какая-то женщина по имени Цирцея желает завладеть всей энергией того места. Мисс Хокинс говорит, что довела себя до безумия, пытаясь держать свой ум закрытым, чтобы в него не могла проникнуть Цирцея. — Том покачивает головой. — Очень сложный случай.

— Я согласна с вами, мистер Конрад, — заявляет бабушка. — Избыток систематического образования совсем не полезен для наших дочерей. Вот какой может быть его цена! Я так благодарна школе Спенс за то, что там делают основной упор на то, что нужнее всего в жизни настоящей леди!

И бабушка кладет в рот солидную порцию шоколадного крема.

Все, что я могу, — это не выскочить пулей из-за стола, хотя меня и трясет с головы до ног. Где-то в ужасной больнице, называемой Бедламом, заперта девушка, которая могла бы рассказать мне все, что мне так необходимо знать… Я обязана найти способ встретиться с ней!

— Но чем вы можете облегчить состояние такой больной? — спрашивает мистер Конрад.

— Она находит некоторое утешение в поэзии. И сиделки читают ей, когда только могут.

— Возможно, и я могла бы почитать ей стихи? — предлагаю я, надеясь, что в моем голосе не слышно охватившего меня отчаянного желания. Я на все готова, лишь бы увидеть ту девушку. — Может быть, ей стало бы немного легче, если бы она могла поговорить с кем-нибудь, подходящим ей по возрасту?

Отец Саймона поднимает бокал с вином.

— Наша мисс Дойл обладает весьма доброй душой!

— Она — наш ангел, — говорит мой отец.

Нет, никакой я не ангел. Я обманом заставляю их думать обо мне так… но я должна, я обязана увидеться с Нелл Хокинс!

— Хорошо, согласен, — весьма неохотно кивает Том. — Я возьму тебя с собой завтра днем.

ГЛАВА 21

Когда с десертом покончено, мужчины собираются перейти в курительную, чтобы приняться за бренди и сигары, а дамам предлагают отправиться в гостиную, чтобы выпить чаю и поболтать.

— Матушка, я уверен, мисс Дойл хотелось бы увидеть портрет деда, — говорит Саймон, перехватывая нас на полпути.

Мне уже приходилось слышать упоминания об этой картине.

— Да, разумеется, — кивает леди Денби. — Мы все пойдем взглянуть на него.

Довольная улыбка Саймона увядает.

— Но мне даже думать противно о том, чтобы ты ушла от камина, матушка! В библиотеке ужасные сквозняки, ты ведь знаешь.

— Ерунда, мы возьмем шали, и все будет в порядке.

Она обращается ко мне:

— Вы действительно должны увидеть нашего дорогого Джорджа; его портрет написал прославленный художник Котсволд.

Я не понимаю, что здесь только что произошло, но вижу, что Саймон растерян.

— Сюда, прошу вас…

Леди Денби ведет нас в просторную комнату, в которой главное место занимает картина, огромная, как двустворчатая дверь. Это отвратительно усложненное изображение мужчины с бочкообразной грудью, сидящего верхом на коне. На мужчине красная куртка, и выглядит он так, как и положено джентльмену, собравшемуся на охоту. У ног коня — две охотничьи собаки.

Саймон кивает в сторону портрета:

— Мисс Дойл, позвольте представить вам моего деда Корнелиуса-Джорджа-Базиля Миддлтона, виконта Денби.

Бабушка разыгрывает целый спектакль, изучая портрет, хотя все, что ей известно об искусстве, уместится в наперстке. И тем не менее леди Денби переполняется гордостью. Чтобы отчасти скрыть свои чувства, она подходит к камину и переставляет безделушки на полке над ним, заставляя застыть на месте горничную, которая чистит решетку и вся перемазана сажей.

— Какая прекрасная живопись, — дипломатично говорю я.

Саймон вскидывает брови.

— Если под «прекрасной живописью» вы подразумеваете нечто глупое, избыточное и гротескное, тогда я полностью с вами согласен.

Я с трудом сдерживаю смех.

— Собаки изображены замечательно, сразу понятно, какой они породы.

Саймон стоит рядом со мной, и я снова ощущаю то странное течение энергии… Он склоняет голову набок, как бы обдумывая мое замечание.