Сиделка усаживает мисс Хокинс у стола в сторонке, и они занимаются вышивкой; сиделка помогает девушке, направляя ее руку, делающую крошечные стежки. Я растеряна, как никогда. И смотрю на клетку Кассандры.

— Ты что-нибудь понимаешь?

Птица моргает, моргает — очень быстро, чуть закатывая глаза, и смена маленькой черной точки ее глаза белым веком и обратно похожа на какой-то трюк иллюзиониста. Вот только что вы видите что-то — а вот его уже нет… И, постепенно перебирая лапами по перекладине, птица поворачивается ко мне ярко раскрашенной спиной.

— Нет, думаю, ничего тебе не понятно, — вздыхаю я.

Я спрашиваю сиделку, где найти Тома, и та говорит, что надо заглянуть в мужское отделение. Женщина предлагает проводить меня туда, и я знаю, что так и следовало бы сделать, но отвечаю, что лучше просто подожду Тома здесь. А потом выскальзываю в коридор и иду к мужскому отделению. Мимо проходят доктора, погруженные в беседу. Они кивают мне, и я в ответ вежливо улыбаюсь сжатыми губами. Их взгляды еще на мгновение задерживаются на мне, и я быстро отвожу глаза. От внимания врачей у меня возникает странное чувство. Я как будто и хочу этого внимания, и боюсь его. В их мимолетных взглядах ощущается особая сила, но я не знаю, что она собой представляет, и это меня немного пугает. Но разве такое возможно: чувствовать себя одновременно и готовой, и не готовой войти в этот новый мир, мир мужчин?

Мистер Сноу, любитель распускать руки, идет навстречу. Я ныряю в боковой коридорчик и жду, когда он удалится. В коридоре сидит на стуле мужчина, он непрерывно потирает руки и смотрит прямо перед собой в никуда. «Пожалуйста, мистер Сноу, пройдите наконец мимо, чтобы я могла невредимой выбраться в главный коридор…»

— У меня послание для вас, — говорит мужчина, сидящий на стуле.

— Простите? — теряюсь я.

В боковом коридоре нет никого, кроме нас двоих.

Он медленно поворачивает голову.

— Призраки объединяются, мисс. Они идут за вами.

Меня охватывает жар, голова кружится.

— Что вы сказали?

Он усмехается и опускает голову, глядя на меня исподлобья, сквозь полуприкрытые ресницы. Это производит леденящее впечатление, как будто он вдруг превратился в какого-то совершенно другого человека.

— Мы идем за вами, мисс. Мы все идем за вами.

А в следующее мгновение он щелкает зубами и рычит, как бешеная собака.

Беги, Джемма!..

Задыхаясь, я несусь прочь, огибаю угол — и налетаю прямиком на моего изумленного братца.

— Джемма! Да какого черта ты делаешь здесь одна, почему тебя никто не провожает?

— Я… я… я… искала тебя! Там мужчина… — с трудом выговариваю я, показывая пальцем на боковой коридор.

Том заворачивает за угол, и я иду следом за ним. Старый человек снова сидит в прежней позе, глядя прямо перед собой.

— А, это мистер Кари. Бедняга. Совершенно недоступен. Боюсь, его придется вскоре перевести в сумасшедший дом графства.

— Он… он говорил со мной, — запинаясь, сообщаю я.

Том слегка теряется.

— Мистер Кари говорил с тобой? Но это невозможно, Джемма! Мистер Кари вообще не может произнести ни слова. Он немой! И что же он сказал, как тебе показалось?

— «Они идут за тобой», — повторяю я, только теперь осознавая, что не бедный мистер Кари говорил со мной, а некто совершенно другой.

Некто из сфер.

— Что случилось с Нелл Хокинс? — спрашиваю я, когда мы садимся в кэб, чтобы отправиться на встречу с Фелисити и Энн на Регент-стрит.

— Это врачебная тайна, — фыркнув, отвечает Том.

— Да будет тебе, Том! Я же не стану ни с кем об этом говорить! — лгу я.

Том качает головой:

— Даже и не надейся. Все это слишком ужасно и некрасиво и вовсе не для ушей юной леди. Кроме того, у тебя чересчур живое воображение. Я не хочу давать новый повод к ночным кошмарам.

— Ну и ладно, — ворчу я. — А она поправится?

— Трудно сказать. Я стараюсь как могу, но сомневаюсь, что она когда-либо вернется в школу Святой Виктории. И уж конечно, я сам буду против ее возвращения к учебе.

Я резко выпрямляюсь, мои нервы напряжены до предела.

— Что ты сказал?

— Я сказал, ей не следует продолжать обучение.

— Нет, перед этим.

— Святая Виктория. Школа для девушек. Она вроде бы где-то в Суонси, в Уэльсе. Говорят, это очень хорошая школа, но я что-то сомневаюсь. А почему ты спрашиваешь?

У меня плохое предчувствие. Кольцо со змеями. Женщина в зеленом. Не доверяй ей… «Я уверена, одна из наших учительниц приехала из школы Святой Виктории…»

— Впрочем, я очень надеюсь, что в школе Спенс лучше присматривают за ученицами, чем в школе Святой Виктории, — мрачно произносит Том. — Вот и все, что я могу сказать на эту тему.

Я встревожена так, что это не выразить словами. Неужели мисс Мак-Клити преподавала в школе Святой Виктории как раз в то время, когда там училась Нелл Хокинс? И что там случилось такого, что Том называет слишком некрасивым, чтобы говорить об этом? Что стряслось с Нелл Хокинс, что довело ее до безумия?

Но что бы это ни было, я молюсь, чтобы мне не пришлось разделить судьбу мисс Хокинс.

— А у тебя есть адрес школы Святой Виктории? — спрашиваю я.

— Есть. А зачем тебе? — подозрительно спрашивает Том.

Я смотрю на проплывающие мимо лавочки и магазины, чьи витрины заставлены рождественскими товарами.

— Наша директриса вменила мне… всем нам в обязанность совершить какой-то акт милосердия во время рождественских каникул. Я подумала, может, стоит написать в эту школу, сообщить им, что здесь нашлась девушка, готовая провести время с мисс Хокинс и напомнить ей о беспечных и счастливых днях.

— О! Это весьма похвально. Ради этого я дам тебе адрес. Ага, приехали!

Кэб останавливается перед магазином канцтоваров на Регент-стрит. Нам навстречу бросаются Фелисити и Энн, а следом за ними — наблюдательная Франни. Мне отчаянно хочется поскорее рассказать подругам, что я узнала о Нелл Хокинс, и я пытаюсь сообразить, как бы это сделать прямо сейчас.

Том касается полей шляпы, приветствуя моих подруг. Они обмениваются любезностями.

— Как вам нравится Лондон, мисс Брэдшоу? — спрашивает Том.

— Он мне очень нравится, — отвечает Энн, улыбаясь со скромным до глупости видом.

ГЛАВА 23

— У вас очень красивая шляпка. И она вам весьма к лицу.

— Благодарю вас, — мямлит Энн, застенчиво уставясь в землю.

Еще немного такой ерунды — и я брошусь под проезжающую мимо карету!

— Позволите проводить вас в магазин?

Фелисити нетерпеливо улыбается.

— О, мы и без того очень, очень вам благодарны. Но вы не должны больше тратить на нас время. Доброго вам дня.

— Это не слишком любезно с твоей стороны, — выговаривает ей Энн — насколько Энн вообще способна говорить укоризненным тоном, — когда мы входим в магазин.

— Я могла бы сказать ему, что эта «красивая шляпка» вообще-то моя, — огрызается Фелисити.

— У меня есть новости, — говорю я прежде, чем Энн успевает что-нибудь возразить.

Внимание подруг сразу обращается на меня.

— И какие же? — спрашивает Энн.

Франни топчется рядом, ее глаза смотрят вроде бы куда-то в пространство перед нами, зато уши ловят каждое слово с точностью газетного репортера.

— Нет, нам ничего интересного не видать, если она постоянно будет болтаться рядом, — с горечью шепчет Фелисити, пока мы делаем вид, что внимательно рассматриваем стопки толстой кремовой бумаги, перевязанной разноцветными ленточками. — Она вынюхивает все, как будто она — сама миссис Найтуинг! Разве мы могли вообразить, что в школе Спенс у нас больше свободы, чем здесь? Но это ведь так!

Мы выходим из магазина канцтоваров и идем мимо лавки модистки, магазина, где торгуют занавесками и льняными скатертями, мимо магазина игрушек, табачной лавки, в витрине которой сидит джентльмен, курящий толстенную сигару. Улицы полны народа, люди ищут кто пару подходящих перчаток для тетушки Пруденс, кто самый замечательный барабан для малыша Джонни… Но Франни не отстает от нас ни на шаг, и Фелисити раздражена до предела.

— Мама думает, что может удирать во Францию, а потом возвращаться и вести себя так, будто я по-прежнему у нее под каблуком и довольна этим. Ну так это не так. Я намерена сбежать от Франни.

— Ох, пожалуйста, не надо! — просит Энн. — Мне не хочется стать причиной скандала.

— Да, нас тогда запрут в комнатах до конца каникул, — соглашаюсь я.

Мы доходим до кондитерской, из витрины нас манят дорогие пирожные и засахаренные фрукты. Какой-то молодой человек подметает тротуар перед входом. Он вдруг громко и дерзко кричит:

— Франни! Подойди и поцелуй меня!

Франни бледнеет, оглядывается.

— Сэр, вы меня приняли за кого-то другого, — говорит она.

Фелисити хмурится.

— Сэр, вы знакомы с моей служанкой?

Молодой человек растерялся. Очевидно, он знает Франни, и довольно близко, но сейчас он вверг ее в неприятности. Ведь если слуг замечают в недостойном поведении, их могут моментально выгнать.

— Моей матушке было бы чрезвычайно интересно узнать, что ее горничная средь бела дня, у всех на глазах, целуется с мужчиной, в то время как должна сопровождать свою хозяйку и ее подруг, — говорит Фелисити.

— Но я никогда не делала ничего подобного! — протестует Франни.

— Твое слово против его слова, — возражает Фелисити, делая нас своими сообщницами, нравится нам это или нет.

Франни крепко прижимает к груди сжатые кулаки.

— Господь свидетель, мисс! Я не обманываю, или пусть он поставит мне черную метку в своей бухгалтерской книге!

— Думаю, мы вполне можем договориться.

Фелисити достает из кошелька сверкающий шиллинг.

— Иди сюда, возьми это. Поди в лавку, купи себе пирожное. Я уверена, этот молодой человек будет счастлив составить тебе компанию. А потом встретимся здесь же… ну, скажем, в пять часов.

Шиллинг сверкает в руке Фелисити, затянутой в перчатку. Если Франни возьмет его, она сможет насладиться пирожными и провести день со своим милым другом. Но тогда она заодно навсегда окажется под властью Фелисити…

Франни качает головой:

— Ох, нет, мисс. Пожалуйста, не просите меня лгать миссис Уортингтон! Ложь — смертный грех! Я просто не могу, мисс. Неужели вы хотите, чтобы я рискнула и своей службой, и своей бессмертной душой за один только шиллинг, мисс?

То, что Франни держится во время этого откровенного шантажа с простым и честным выражением на лице — настоящее искусство. Я проникаюсь к ней новым уважением.

— Впрочем, я ничего не имею против того, чтобы ты обо всем рассказала моей матери, — сердито бросает Фелисити.

Это пустые слова, и все мы прекрасно это понимаем. И Фелисити наконец получает ту свободу, которой так страстно жаждала. Она отдает Франни фунт, цену ее молчания. Франни быстро хватает банкноту и крепко сжимает ее в руке.

— А если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы проболтаться моей матери, мы все заявим, что это ты сама бросила нас, чтобы встретиться со своим кавалером. А мы, бедняжки, остались предоставленными самим себе, без сопровождающей, на жутких улицах Лондона, да еще и умудрились потерять целый фунт… и самое удивительное в том, как именно это случилось.

Франни, так торжествовавшая мгновение назад, заливается краской и кривит тонкие губы в мрачной улыбке.

— Да, мисс. В пять часов.

Мы спешим уйти следом за Фелисити, но я оглядываюсь на Франни, не зная толком, что тут можно сказать.

— Спасибо, Франни. Ты… ты очень достойная девушка.

С этими словами мы уходим.

У свободы вкус слоек со сливками, купленных на Регент-стрит. Нежная сладость тает на языке, а мимо по улице катят в обе стороны двухколесные экипажи и омнибусы, и грязная вода смешивается с мокрым снегом под их колесами. Люди тоже куда-то спешат, и у каждого своя цель. А мы просто идем в толпе, никуда в особенности не направляясь, мы — безымянная часть этой толпы, очутившаяся здесь по случайности и в силу судьбы.

Мы идем к Пиккадилли, ныряем в огромную крытую аркаду Берлингтон и проходим мимо сторожей с суровыми взглядами и толстыми тростями в руках — они следят за порядком. В галерее бесконечное множество ларьков, где торгуют всякой всячиной, — здесь можно купить ноты, перчатки, чулки и носки, хрустальные вазы и прочее… и меня снова охватывает тоска по Индии, по ее базарам и переполненным людьми торговым площадям.

— Здесь почти так же хорошо, как в сферах, — говорит Энн, с удовольствием жуя пирожное.

— И что у тебя за новости? — спрашивает Фелисити.

— У моего брата в Бетлеме есть одна пациентка, ее зовут Нелл Хокинс. Весьма интересный случай…

— Как это благородно со стороны Тома — заботиться о несчастных, — говорит Энн, облизывая губы, на которых осталась капелька сливочного крема. — Его нареченная должна очень его ценить.

— Нареченная? У Тома? — переспрашиваю я, раздраженная, что меня перебили. И только теперь вспоминаю о своей лжи. — А, ну да. Ты о мисс Ричардсон. Конечно. Глупо с моей стороны.

— Ты говорила, что ее фамилия Далтон. И что она прекрасна.

— Я…

Я понимаю, что запуталась. Но отступать некуда.

— С ней все кончено.

— О! — восклицает Энн, и я вижу в ее глазах надежду.

— Может, позволим все-таки Джемме договорить до конца? — сердится Фелисити.

— Нелл Хокинс не считает себя Жанной д'Арк или королевой Сабой. Ее бред состоит в том, что она считает себя членом Ордена и думает, что за ней охотится женщина по имени Цирцея.

Фелисити задыхается от ужаса.

— У меня просто мороз по коже!

Энн смущена.

— Но мне показалось, ты говорила, что она находится в Бедламе?

— Именно так, — киваю я, понимая, как глупо все это звучит.

Мимо нас проходят мальчишки-газетчики, выкрикивая заголовки интересных статей. Мы не обращаем на них внимания.

— Но ты не считаешь ее сумасшедшей? Ты думаешь, она притворяется ради самозащиты? — спрашивает Фелисити.

Мы доходим до места, где продаются искусно сделанные табакерки. Я рассматриваю одну, вырезанную из слоновой кости. Вещица дорогая, но у меня до сих пор нет подарка для отца, и потому я все же велю продавщице упаковать табакерку.

— Вообще-то я с ней встречалась сегодня. Она действительно безумна. И она сделала вот это, — я показываю подругам согнутый амулет.

— Ох, боже мой! — восклицает Фелисити.

— Не понимаю, чем это может нам помочь, — ворчит Энн.

— Она видела Цирцею. Я в этом уверена. И она постоянно упоминала о каком-то пути. «Не сворачивай с пути». Она повторила это несколько раз.

— И как ты думаешь, что она хотела этим сказать? — спрашивает Фелисити.

Мы проходим через аркаду насквозь, выходим на Бонд-стрит и останавливаемся перед ярко освещенной витриной. Шелк винного цвета каскадами обливает портновский манекен, на который он наброшен. Каждая складка шелка играет, как вино в лунном свете. Мы таращимся на него, не в силах отвести глаза.

— Я не знаю, что она имела в виду. Но мне известно, что Нелл Хокинс была ученицей школы Святой Виктории в Уэльсе.

— Вроде бы именно там преподавала мисс Мак-Клити до того, как приехала к нам в Спенс? — спрашивает Энн.

— Да. Но я не знаю, была ли она там одновременно с Нелл. Я напишу письмо их директрисе и спрошу, когда именно мисс Мак-Клити покинула их школу. Я уверена, есть какая-то ужасающая связь между тем, что случилось с Нелл Хокинс, и мисс Мак-Клити, и все это как-то связано со сферами. Если мы сумеем разгадать эту загадку, она вполне может привести нас к Храму.

— Не понимаю, как именно, — ворчит Энн.

Я вздыхаю.

— Я пока тоже не понимаю, но сейчас я могу надеяться только на это.

Шелк дразнит нас из-за стекла витрины. Энн вздыхает:

— Разве не восхитительно было бы иметь платье из такой ткани? Все бы на него смотрели!

— Мама уже получила платье, которое сама же послала для меня из Парижа, — говорит Фелисити таким тоном, как будто рассуждает о погоде.

Энн прикладывает ладонь к стеклу.

— Я хочу…

Она не договаривает. Желать такого — это уж слишком.

В витрину изнутри входит продавщица, и выгнутые полукругом буквы надписи «Кастл и сыновья, портные» перерезают ее пополам. Она снимает с манекена ошеломительную ткань. Лишенный роскошного покрытия, манекен покачивается, потом замирает, превратившись в безголового уродика телесного цвета.

Мы идем дальше и дальше, пока наконец не оказываемся на узкой боковой улочке, и там я внезапно замираю. Скрытая навесом над витриной, здесь притаилась маленькая лавчонка, над которой я вижу вывеску: «Золотой рассвет».

— В чем дело? — спрашивает Фелисити.

— Этот магазин. У мисс Мак-Клити в сумке лежала его рекламка. И она была одной из весьма немногих ее вещей, а значит — должна представлять собой что-то очень важное, — объясняю я.

— Продавец книг? — удивляется Энн, наморщив нос.

— Так давайте зайдем и посмотрим, что там такое, — предлагает Фелисити.

Мы ныряем в полутьму маленькой лавки. В слабом свете танцует пыль. Магазинчик содержится не лучшим образом, и я гадаю, почему мисс Мак-Клити так к нему привязана.

Из темноты раздается голос:

— Могу я вам чем-то быть полезен?

Голос обретает форму и плоть: это сутулый мужчина лет около семидесяти. Он, шаркая ногами, идет нам навстречу, опираясь на трость. Его колени поскрипывают от усилий.

— Как поживаете, юные леди? Я — мистер Теодор Дэй, владелец магазина «Золотой рассвет», торгую книгами с тысяча восемьсот шестьдесят первого года.

— Как поживаете? — хором бормочем мы.

— Так что же мы ищем? Ах, погодите! Не надо говорить. Вот здесь у меня кое-что…

Постукивая тростью, мистер Дэй торопливо хромает к высокому стеллажу, битком набитому какими-то томами.

— Что-нибудь с принцессами, возможно? Или нет… замки с привидениями и девицы в опасности?

Его брови, похожие на толстых белых гусениц, взлетают высоко над очками и изгибаются в очевидном восхищении.

— Если можно… — начинаю я.

Мистер Дэй покачивает пальцем:

— Нет-нет, не надо все портить! Я найду то, что вам нужно.

Мы ползем следом за мистером Дэем, который внимательно рассматривает каждую полку, проводя узловатым пальцем по кожаным переплетам, бормоча себе под нос названия: «Джен Эйр»… «Замок Отронто»…

— О! Вот это замечательная книга, должен вам сказать.

— Если позволите, сэр, — говорю я, вскидывая голову, — мы бы предпочли найти какую-нибудь книгу об Ордене. Есть у вас что-то такое?

Я привела мистера Дэя в замешательство. Брови-гусеницы сползлись к переносице.

— Погодите, погодите… не могу сказать, чтобы когда-то слышал… Повторите, пожалуйста, название?

— Это не название, — говорит Фелисити с таким нетерпением, что я почти слышу, как она мысленно добавляет: «старый ты дурак».

— Это тема, содержание, — вежливо поясняет Энн, спасая нас. — Орден. Была некогда такая группа женщин, которая управляла сферами с помощью магии…

— Но это, конечно, не настоящие женщины! — вмешиваюсь я. — Это просто выдумка, не более того.

— А, так вы ищете сказки?

Мистер Дэй почесывает лысину, притаившуюся между растрепанными прядями белых волос.

Похоже, он нас не понял.

— Это миф, — говорю я после недолгого размышления.

Лицо мистера Дэя светлеет.

— А! Да, у меня есть несколько чудесных сборников мифов. Сюда, направо, пожалуйста.

Он ведет нас в глубину магазина.

— Греческие, римские, кельтские, скандинавские… о, я очень люблю скандинавские мифы! Вот они, здесь.