Фелисити закрывает глаза и протягивает вперед раскрытую ладонь. Над ней что-то мерцает, но тут же угасает.
— И почему же я не могу этого сделать?
— Я не знаю, — отвечаю я. Мне трудно дышать. — Попробуй ты, Энн.
Энн складывает ладони лодочкой и сосредотачивается. Она желает получить бриллиантовый обруч на голову. Я чувствую ее желание, оно стремительно проносится сквозь меня. Через мгновение Энн прекращает попытки.
— Ничего не понимаю, — говорит она.
— Похоже, на этот раз вся магия досталась мне, — говорю я, содрогаясь. — Она во мне как будто в тройной дозе.
Фелисити выглядывает через барьер ложи.
— Ой, они все встают! Нас будут искать! Надо скорее бежать. Джемма, ты можешь держаться на ногах?
Мои ноги разъезжаются, как у новорожденного теленка. Фелисити и Энн подхватывают меня с обеих сторон. Мы нечаянно налетаем на какого-то мужчину с супругой. Он завел интрижку с сестрой жены. И намерен встретиться с ней этим вечером, после оперы. Его тайны несутся по моим венам, отравляя меня.
— Ох… — выдыхаю я и трясу головой, пытаясь прогнать его мысли. — Это ужасно. Я все слышу и ощущаю. И ничего не могу с этим поделать. Как мне продержаться до конца вечера?
Фелисити помогает мне спуститься по лестнице.
— Мы тебя проводим в туалетную комнату и скажем твоей бабушке, что ты плохо себя чувствуешь. Она отвезет тебя домой.
— Но я же хотела провести вечер с Саймоном! — жалобно восклицаю я.
— Хочешь, чтобы Саймон увидел тебя в таком вот состоянии? — шепчет Фелисити.
— Н-нет, — бормочу я, и по моим щекам текут слезы.
— Тогда идем.
Энн что-то тихо гудит. Это у нее от нервов, она постоянно так делает, но если прислушиваться к ее голосу, ни на что больше не обращая внимания, то ее гудение действует успокаивающе; я наконец понимаю, что вполне могу идти самостоятельно и выглядеть более или менее пристойно.
Мы добираемся до подножия лестницы в большом фойе театра. Том стоит там, оглядываясь по сторонам; он ищет меня. Энн перестает гудеть, и меня вновь атакуют чужие мысли и тайны. Сосредоточься, Джемма. Отключись от них. Выбери какую-нибудь одну…
Энн. Я ощущаю, как ее сердце колотится в том же ритме, что и мое. Она воображает себя танцующей в объятиях Тома, а он смотрит на нее с обожанием и восторгом… Энн отчаянно желает этого, и мне очень жаль, что я теперь это знаю.
Том подходит к нам вместе с леди Денби. И Саймоном. Я теряю мысли Энн. Меня вновь оглушает беспорядочный шум. Я теряюсь, я почти в панике. Я могу думать только о Саймоне, о прекрасном Саймоне в белом галстуке и черном фраке, и о себе, гибнущей под тяжестью магии. Саймон приближается ко мне. На мгновение его мысли врываются в мой ум. Мимолетные образы. Его губы на моей шее. Его рука снимает мою перчатку…
У меня подгибаются колени. Фелисити энергично подхватывает меня.
— Мисс Дойл? — с легкой насмешкой в тоне произносит Саймон.
— Мисс Дойл не очень хорошо себя чувствует, — заявляет Фелисити к огромному моему смущению.
— Ох, какая жалость! — говорит леди Денби. — Мы сейчас же пошлем за каретой.
— Ну, если вы считаете, что так будет лучше, леди Денби, — говорит бабушка, разочарованная, что вечер обрывается так быстро.
— О, леди Денби, как я рада вас видеть!
Это мать Сесили Темпл, она быстро идет к нам; сама Сесили, конечно же, рядом с ней. Глаза Сесили округляются, когда она замечает Энн.
— Добрый вечер, — любезным тоном произносит она. — Мисс Брэдшоу! Вот так сюрприз, не ожидала вас здесь увидеть! А почему вы не остались в школе с Бригид и слугами?
— Мы имеем счастье принимать у себя мисс Брэдшоу на каникулах, пока ее двоюродный дед, герцог Честерфилд, находится по делам в России, — сообщает ей мать Фелисити.
— Герцог Честерфилд? — повторяет Сесили с таким видом, словно не уверена, что расслышала правильно.
Миссис Уортингтон пересказывает Сесили и ее матери сказочку о знатном происхождении Энн. Сесили разевает рот от изумления, но тут же спохватывается и расплывается в зловещей усмешке. По мне проносится волна холода и злобы. Это намерения Сесили. Она собирается это сделать. Она собирается все им рассказать. Теперь до меня доносится тревога Энн, смешанная с желанием Сесили заодно досадить и мне. Мне надо подумать.
Я слышу голос Сесили:
— Энн Брэдшоу…
У меня дрожат веки. Остановись, пожалуйста!
— …она…
Остановись. Пожалуйста.
— …самая…
Не в силах выносить все это, я мысленно кричу: «Стоп!!.»
И меня охватывает блаженство. Воцаряется полная, абсолютная тишина. Никакого потока чужих мыслей. Ни шума толпы. Ни визга настраиваемых инструментов. Вообще ничего. Я открываю глаза и понимаю, почему это так. Я заставила всех вокруг себя замереть: дамы застыли, придерживая юбки, не успев закрыть рты… джентльмены замерли, не донеся до глаз карманные часы… Они похожи на восковые фигуры, красующиеся за огромными стеклами универмагов. Я не собиралась делать ничего такого, но так уж получилось, и я должна воспользоваться ситуацией. Я должна спасти Энн.
— Сесили, — начинаю я говорить напевным тоном, как будто произношу заклинание. При этом я кладу пальцы на застывшую руку Сесили. — Ты не скажешь ни единого дурного слова об Энн. Ты поверишь всему, что мы тебе о ней скажем, и ты будешь обращаться с Энн так, словно она — сама королева.
— Энн, — говорю я дальше, отводя волосы со встревоженного лица подруги, — у тебя нет причин беспокоиться. Ты имеешь полное право находиться здесь. Тебя здесь любят.
Мужчина, заведший интрижку с сестрой жены, стоит неподалеку. И я поддаюсь искушению. Я с силой бью его по щеке. И при этом испытываю странное удовлетворение.
— Вы, сэр, просто негодяй! Вы немедленно исправитесь и посвятите себя тому, чтобы сделать жену счастливой.
Саймон. Как это странно — видеть его застывшим, с открытыми, но ничего не видящими голубыми глазами… Я очень осторожно снимаю перчатку и глажу его по щеке. Кожа у него гладкая, недавно выбритая. На ладони остается запах крема для бритья. Это будет моей тайной.
Я снова надеваю перчатку и закрываю глаза, желая все вернуть в прежнее русло.
— Ладно, поехали дальше, — говорю я.
И мир вокруг меня оживает, как будто и не останавливал вовсе своего движения. Мужчина, получивший пощечину, ощущает боль от удара. Саймон прикладывает пальцы к щеке, словно вспоминая сон. Самодовольное выражение на лице Сесили не изменилось, и я задерживаю дыхание, надеясь, что магия сделала свое дело… Сесили открывает рот… «Мисс Брэдшоу самая…»
— …добрая и милая девушка во всей школе Спенс, — возвещает Сесили. — По сути, она только из-за скромности ничего не рассказывала нам о своем знатном происхождении. Она из тех, кого только и надеются встретить в своей жизни мужчины.
Я не знаю, кто выглядит более ошеломленным — Энн или Фелисити.
— Мисс Брэдшоу, я очень надеюсь, что вы осчастливите нас своим визитом, пока вы в Лондоне, — заявляет Сесили с невиданной для нее пылкостью.
Том не отстает:
— Мисс Брэдшоу, вы должны оказать мне честь и приехать на рождественский бал в Королевский госпиталь в Бетлеме.
Неужели чары подействовали на всех разом? Нет, осознаю я. Просто мысль о знатной крови и состоянии бросает на все волшебный, обманчивый свет. И меня пугает, как быстро люди превращают чью-нибудь фантазию в истинный факт, чтобы поддержать таким образом собственные выдумки о себе. Однако, видя сияющее от радости лицо Энн, зная, что творится в ее сердце, я поневоле радуюсь возникшей иллюзии.
— Буду рада приехать, — говорит Энн сразу всем.
Она могла бы воспользоваться возможностью, чтобы позлорадствовать и отомстить Сесили. И я могла бы. Но Энн доказывает, что воистину достойна придуманного титула.
— Нам надо вызвать карету для мисс Дойл, — говорит леди Денби.
Я ее останавливаю:
— Пожалуйста, не нужно. Мне бы хотелось остаться до конца оперы.
— Мне казалось, ты приболела, — говорит бабушка.
— Мне уже лучше.
И это действительно так. То, что я пустила магию в ход, каким-то образом меня успокоило. Я все еще слышу кое-какие мысли, но они уже не столь громки и навязчивы.
Фелисити шепотом спрашивает:
— Что случилось?
— Я тебе потом расскажу. Очень интересная история.
Когда я добираюсь до постели, магия почти иссякла. Я измучена, вся дрожу. Прикладываю ладонь ко лбу — он горячий. Не знаю, то ли это результат воздействия магии, то ли я действительно заболеваю. Я знаю только, что отчаянно нуждаюсь в сне.
Но сон не приносит успокоения. Передо мной кружится безумный калейдоскоп. Фелисити, Энн и я бежим по туннелю, освещенному факелами, мы несемся, чтобы спастись, на лицах ужас. Пещера Вздохов. Поворачивающийся амулет. Передо мной висит в воздухе лицо Нелл Хокинс: «Не иди за Восточной звездой, леди Надежда. Они хотят убить тебя. Ему приказано сделать это».
— Кому? — бормочу я, но Нелл исчезла, и я вижу Пиппу на фоне красного неба.
С ее глазами снова что-то не так, они стали страшными, голубовато-белыми, с крошечными черными точками в центре. Волосы Пиппы смешались с дикими цветами и тоже как будто подсыхают, готовясь разбросать семена. Пиппа улыбается — и я вижу острые тонкие клыки, и хочу закричать, о небеса, я так хочу закричать… Пиппа что-то протягивает мне обеими руками, что-то окровавленное, вонючее. Это голова козы, отрубленная козья голова…
К краснеющему небу громом взлетает ее голос:
— Я спасла тебе жизнь, Джемма! Помни об этом…
И она посылает мне воздушный поцелуй. А потом стремительным, молниеносным движением Пиппа хватает козью голову и впивается зубами в окровавленную шею…
ГЛАВА 32
Наш семейный врач, доктор Левис, решительно заявляет, что у меня обычная простуда, ничего больше. И я, несколько раз чихнув, полностью соглашаюсь с его диагнозом. Но приходится остаться в постели. Миссис Джонс приносит на серебряном подносе горячий чай и бульон. А днем отец проводит со мной целый час, развлекая меня чудесными историями об Индии.
— Да, вот мы с Гуптой и оказались на пути в Кашмир, с ослом, который не желал сдвигаться с места даже за все сокровища Индии. Когда он увидел тот узкий перевал, он оскалился на нас и лег на землю, отказываясь идти дальше. Мы тянули и тянули за веревку, но чем энергичнее мы пытались его поднять, тем сильнее он сопротивлялся. Я думал, мы там и останемся. Но Гупта в конце концов набрел на спасительную идею.
— И что он сделал? — спрашиваю я, сморкаясь.
— Он снял шапку, поклонился ослу и сказал: «Только после вас». И осел тут же встал и пошел вперед, а мы — следом за ним.
Я смотрю на отца, прищурившись.
— Ты все это выдумал!
Отец театрально прикладывает ладонь к груди:
— Ты подвергаешь сомнению слова твоего отца? Да что ты о себе возомнила, неблагодарная девчонка!
Это заставляет меня рассмеяться — и чихнуть. Отец наливает мне еще чаю.
— Выпей-ка, милая. Я не хочу, чтобы ты пропустила сегодня вечером танцы с сумасшедшими в больнице у Тома.
— Я слышала, мистер Сноу любит уж слишком фамильярничать с партнершами, — говорю я.
— Ну, лунатик он или нет, я с него шкуру спущу, если он на такое осмелится, — грозно заявляет отец, выпячивая грудь, как отставной морской офицер. — Ну, разве что он поздоровее меня… Тогда мне понадобится твоя защита, моя дорогая.
Я опять смеюсь. Отец сегодня в чудесном настроении, хотя и выглядит похудевшим и руки у него продолжают время от времени дрожать.
— Твоей матушке понравилась бы идея танцевального вечера в Бедламе, могу тебя заверить. Она так любила все необычное…
Мы замолкаем. Отец крутит на пальце обручальное кольцо, которое по-прежнему носит, поворачивает его снова и снова… Я разрываюсь между желанием сказать правду — и удержать его рядом с собой. Выигрывает честность.
— Я так по ней скучаю, — говорю я.
— Я тоже, малышка…
Мы снова молчим, и никто не знает, чем заполнить возникшую между нами пустоту.
— Я знаю, она была бы рада, что ты учишься в школе Спенс.
— Ты уверен?
— О да. Это ведь была ее идея. Она говорила, что если с ней вдруг что-нибудь случится, я должен отправить тебя именно туда. Странно, если подумать. Как будто она знала…
Отец умолкает и смотрит в окно.
Я впервые слышу, что мать сама хотела отправить меня в школу Спенс, в ту самую школу, где она едва не погибла, в школу, где она подружилась с девушкой, позже превратившейся в ее врага, Сарой Риз-Тоом. С Цирцеей. Но прежде чем я решаюсь расспросить отца поподробнее, он встает и прощается со мной. Все его оживление исчезло, он не в силах больше оставаться рядом.
— Мне пора, мой ангел.
— Разве ты не можешь посидеть еще немножко? — хнычу я, хотя и знаю, что он терпеть этого не может.
— Я не должен заставлять себя ждать, мои старые друзья уже собрались в клубе.
Почему мне постоянно кажется, что я вижу лишь тень прежнего отца? Я себя чувствую ребенком, который пытается ухватить папу за полу пальто, но промахивается.
— Да, конечно, — говорю я.
Я улыбаюсь отцу, стараясь выглядеть веселой, бодрой девочкой. «Не разбей ему сердца, Джемма…»
— Увидимся за ужином, малышка.
Он целует меня в лоб и уходит. Но его уход никак не ощущается. Он даже не оставил вмятины на кровати, на том месте, где сидел.
Миссис Джонс суетливо входит в комнату, неся еще чай и дневную почту.
— Письмо для вас, мисс.
Я ума не приложу, кто бы это мог послать мне рождественскую открытку, и удивляюсь до тех пор, пока не замечаю, что письмо пришло из Уэльса. Миссис Джонс тратит целую вечность, чтобы навести порядок в комнате и открыть занавески. Письмо лежит у меня на коленях, дразня.
— Вам нужно что-нибудь еще, мисс? — спрашивает экономка без особого энтузиазма.
— Нет, спасибо, — отвечаю я с улыбкой.
Наконец миссис Джонс уходит, и я открываю конверт. Это письмо от директрисы школы Святой Виктории, миссис Моррисей.
...Дорогая мисс Дойл!
Спасибо за Ваше письмо. Я с радостью узнала, что Нелл нашла себе столь добрую подругу. В школе Святой Виктории действительно служила учительница по имени Клэр Мак-Клити. Мисс Мак-Клити работала у нас с осени 1894 года до весны 1895-го. Она была исключительно хорошей преподавательницей живописи и поэзии, и ее, безусловно, любили наши девушки, и Нелл Хокинс среди прочих. К несчастью, у меня, похоже, не осталось фотографии мисс Мак-Клити, о которой Вы просите, и мне неизвестен ее новый адрес. Она покинула школу Святой Виктории потому, что ей предложили должность в какой-то школе рядом с Лондоном, где директорствует ее сестра. Я очень надеюсь, что мое письмо Вам чем-то поможет и что Вы радостно встретите Рождество.
Искренне Ваша,миссис Беатриса Моррисей
Значит, она действительно там служила! Я так и знала!
«…ей предложили должность в какой-то школе рядом с Лондоном, где директорствует ее сестра…»
Школа рядом с Лондоном. Школа Спенс? Значит ли это, что миссис Найтуинг и мисс Мак-Клити — сестры?
Я вдруг слышу внизу голоса.
В мою дверь врывается Фелисити, за ней — смущенная Энн, а за ними — разъяренная миссис Джонс.
— Привет, Джемма, дорогая! Как ты себя чувствуешь? Мы с Энн подумали, что следует тебя навестить.
— Доктор сказал, что вам необходим отдых, мисс! — Миссис Джонс проглатывает окончания слов, как рассерженный садовник обрезает концы веток.
— Все в порядке, миссис Джонс, благодарю вас. Я уверена, визит пойдет мне только на пользу.
Фелисити победоносно улыбается.
— Как пожелаете, мисс. Короткий визит, — подчеркивает миссис Джонс, с силой закрывай за собой дверь.
— Ну, вы этого добились, — смеюсь я. — Вы ее довели до бешенства.
— Какой ужас! — восклицает Фелисити, закатывая глаза.
Энн изучает платье, висящее на дверце шкафа.
— Ты ведь поправишься к вечеру и поедешь на танцы в госпиталь? — спрашивает она.
— Да, — отвечаю я. — Поеду туда обязательно. И не беспокойся, Том будет там непременно. Он от меня не заразился.
— Рада слышать, что он в добром здравии, — говорит Энн так, будто не желала услышать именно это, спеша сюда.
— Ну, выглядишь ты не очень-то хорошо, — говорит Фелисити.
— Зато у меня есть интересные новости.
Я протягиваю подругам письмо.
Фелисити и Энн садятся на край кровати, молча читают письмо — и их глаза округляются.
— Так это она? — спрашивает Энн. — Мисс Мак-Клити — действительно Цирцея!
— Но мы ее разоблачили, — говорю я.
— «Она покинула школу Святой Виктории потому, что ей предложили должность в какой-то школе рядом с Лондоном, где директорствует ее сестра…» — вслух читает Фелисити.
— Если это так, — говорю я, — то миссис Найтуинг тоже под подозрением. Мы больше не можем ей доверять.
ГЛАВА 33
После примерно получасового обсуждения мы решаем, что должны отправить сообщение тому единственному человеку, который может нам помочь, — мисс Мур. Я с нетерпением жду возвращения посыльного, и как раз перед тем, как я должна уже отправляться на танцевальный вечер в Бедлам, прибывает ее ответ.
...Дорогая Джемма!
Я тоже весьма обеспокоена такими совпадениями. Возможно, всему этому и есть какое-то объяснение, но прямо сейчас я советую Вам быть настороже. И если она появится в Королевском госпитале в Бетлеме, Вы должны приложить все усилия, чтобы не подпустить ее к Нелл Хокинс.
Ваш друг —Эстер Аса Мур.
Отец не вернулся домой к ужину, как обещал. И не прислал весточки. А поскольку он забрал Картика и карету, нам с Томом приходится брать наемный кэб, который и доставляет нас в Бетлем. Госпиталь чудесно выглядит, его украсили остролистом и плющом, а пациенты надели лучшие наряды и полны радости и озорства.
Я принесла для Нелл цветы. Сиделка провожает меня в женское отделение, чтобы я могла сама отдать их девушке.
— Какой у вас чудесный букетик на корсаже, — говорит сиделка.
— Спасибо, — бормочу я.
— И для мисс Хокинс сегодня счастливый день. Она уже второй букет получает.
— О чем это вы?
— Ее сегодня навещали, подарили прелестные розы.
Какой-то больной вальсирует мимо нас, обнимая невидимую партнершу.
— Навещали? Кто это был? — спрашиваю я. — Как ее звали?
Сиделка задумчиво поджимает губы.
— Боюсь, мне не припомнить. Сегодня такой хлопотливый день! Мистер Сноу впал в сильное возбуждение. Доктор Смит сказал ему, что если он не постарается совладать с собой, ему не разрешат танцевать. Вот мы и пришли.
Мы входим в маленькую гостиную. Нелл выглядит такой же растрепанной, как и прежде. Тонкие волосы, перепутанные, ломкие, неопрятно падают ей на плечи. Нелл сидит в гостиной одна, на коленях держит клетку с Кассандрой. Птица что-то бормочет, и Нелл ласково отвечает ей. На столе рядом с девушкой стоит ваза с ярко-красными розами.
— Мисс Хокинс, — говорит сиделка, — к вам пришла мисс Дойл, и она принесла вам чудесный букетик для корсажа. Не хотите ли поздороваться с ней?
— Добрый вечер! Добрый вечер! — хрипит Кассандра.
— Я вас оставлю вдвоем пока, — говорит сиделка. — Но вам скоро пора будет переодеться, мисс Хокинс.
— Нелл, — говорю я, как только мы остаемся одни, — к вам сегодня кто-то приходил. Это была мисс Мак-Клити?
Нелл вздрагивает при звуке этого имени и резко прижимает к себе клетку, Кассандра нервно дергается на своей жердочке.