Франни снимает мерку с Энн.

— Это будет трудно, мисс. Не могу сказать, достаточный ли там запас в швах.

Энн краснеет.

— Ох, не стоит так суетиться! Я надену то платье, в котором была в опере.

— Франни, — говорит Фелисити, заставляя имя служанки звучать истинной музыкой, — ты ведь очень искусная портниха. Я уверена, что если кто-то и может это сделать, так только ты.

— Но если я переделаю платье, мисс, я уже не смогу вернуть ему прежний вид, — напоминает Франни.

— Предоставь это мне, — отмахивается Фелисити, выпроваживая Франни с платьем за дверь. — Ну а теперь посмотрим, сумеем ли мы сделать тебе талию, — говорит Фелисити.

Энн упирается в стену обеими руками. Она хочет повернуть голову и что-то сказать мне, но Фелисити резко толкает ее.

— Не вертись!

— Но вы же не затянете меня слишком сильно?

— Затянем, — решительно заявляю я. — Стой спокойно.

Я с силой тяну за шнурки корсета, стараясь сделать талию Энн как можно тоньше.

— Ох, боже! — задыхается она.

— Еще! — командует Фелисити.

Я тяну еще сильнее, и Энн выпрямляется, едва дыша, у нее даже слезы на глазах выступают.

— Слишком туго! — хрипит она.

— Ты хочешь надеть это платье? — язвительно интересуется Фелисити.

— Да… но я не хочу умирать из-за него!

— Ладно, нам не нужно, чтобы ты свалилась на нас без сознания.

Я слегка ослабляю шнуровку, и на лицо Энн возвращаются краски.

— Теперь садись, — велю я, подводя Энн к кушетке.

Она может сидеть только выпрямившись, как церковный шпиль. И дышит тяжело, как загнанная лошадь.

— Вообще-то не так уж это страшно, когда привыкнешь, — шепчет Энн, с трудом улыбаясь.

Фелисити падает на кушетку.

— Врунья!

— А вы что-нибудь поняли из выступления Нелл Хокинс? — спрашивает Энн. — По-моему, она несла чистую ерунду.

Энн пытается вздохнуть поглубже.

— А Том как замечательно выглядел! Он очень добрый, мне думается.

— Да я и сама не вижу в ее словах особого смысла, — отвечаю я. — Подай надежду неприкасаемым, не дай песне умолкнуть… Будь осторожнее с красотой, красота должна уйти… ну, что-то в этом роде.

— Не оставляй путь, или не сворачивай с пути, так она говорила. Что бы это могло означать? — вслух размышляет Энн.

— А как насчет «скользких, проворных нимф»? — хихикает Фелисити. — А еще — «опасайтесь Маковых воинов! Они сожрут вас, проглотят, проглотят!»

Энн тоже начинает хихикать, но корсет быстро обрывает ее веселье. Энн может только улыбаться и хватать ртом воздух.

— Она пыталась сказать нам что-то. Я в этом уверена.

Я ощущаю необходимость защитить Нелл Хокинс.

— Да будет тебе, Джемма! Это была просто чушь. Нелл Хокинс безумна, как Шляпник!

— Тогда откуда она знает о горгоне и о Лесе Света? Или о золотом тумане? — возражаю я.

— Может, ты сама ей рассказала?

— Я не рассказывала!

— Ну, она где-то об этом прочитала.

— Нет, — сержусь я. — Я уверена, это было зашифрованное сообщение, и если мы сумеем его расшифровать, мы откроем тайну расположения Храма.

— Джемма, я знаю, тебе хочется верить, что у Нелл есть ключ ко всему этому, но я ее видела и должна заявить: ты ошибаешься!

— Ты говоришь прямо как Картик.

Я жалею, что упомянула его имя.

— Что такое, Джемма? Почему ты нахмурилась? — пытливо спрашивает Энн.

— Картик. Он ушел.

— Ушел? Куда ушел? — удивляется Фелисити, подтягивая чулок и внимательно изучая свою лодыжку.

— Вернулся к Ракшана. Я его оскорбила, и он ушел.

— И что ты ему сказала? — спрашивает Фелисити.

— Сказала, что никогда не думала о нем как об индийце.

— И что тут оскорбительного? — не понимает Фелисити. Она снимает чулок и бросает его на пол. — Джемма, мы сегодня отправимся в сферы? Мне хочется показать Пиппе новое платье и пожелать ей веселого Рождества.

— Трудно будет скрыться, — опасаюсь я.

— Ерунда. Всегда есть возможность удрать от дуэний. Я ведь уже такое проделывала.

— Мне хочется побыть на балу.

Фелисити внимательно смотрит на меня, насмешливо улыбаясь.

— Тебе хочется побыть с Саймоном Миддлтоном.

— А я очень надеюсь потанцевать с Томом, — признается Энн.

— Отправимся туда завтра, — бросаю я Фелисити косточку.

— Ох, до чего же ты мне не нравишься, когда ты вот такая! Ладно, в один прекрасный день я получу собственную силу и уж тогда буду посещать сферы в любой момент, как только мне захочется.

— Фелисити, не сходи с ума! — умоляющим тоном произносит Энн. — Всего один вечер подождать! Завтра мы снова будем в сферах.

Фелисити отворачивается, не желая нас видеть.

— Я скучаю по Пиппе. Она всегда готова на все.

Фелисити уходит, обиженная, а мы с Энн болтаем обо всякой ерунде и перебираем ленты. Потом Фелисити снова врывается в комнату, как будто ничего и не случилось, за ней спешит Франни, она осторожно несет на вытянутых руках голубое шелковое платье.

— О, давайте поскорее посмотрим, что получилось! — восклицает Фелисити.

Энн ныряет в голубое облако ткани, просовывает руки в рукава. Франни застегивает крошечные перламутровые пуговки на ее спине. Выглядит чудесно. Энн кружится с таким видом, словно не верит, что отражение в зеркале — ее собственное.

— И как, тебе нравится? — спрашиваю я, для большего эффекта приподнимая волосы Энн к затылку.

Она кивает.

— Да, нравится. Спасибо тебе, Фелисити.

— Не стоит благодарить. Моя награда — лицо матушки, когда она нас увидит.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Энн. — Мне казалось, ты говорила, что ей будет безразлично.

— Я так говорила? — Фелисити изображает удивление.

Я бросаю на Фелисити предостерегающий взгляд. Но она не обращает на меня внимания и вытаскивает из кучи на кровати бархатное платье винного цвета.

— Франни, ты великолепная портниха, и я считаю, тебе совсем не трудно будет немножко переделать вот это платье. Я даже уверена, что тебе хватит на это часа.

Франни вспыхивает:

— И что вы хотите с ним сделать, мисс?

— Просто мне кажется, что вырез этого платья чересчур скромен для юной леди, которая собирается на столь грандиозный бал. Ты согласна?

Франни внимательно изучает вырез.

— Полагаю, я смогла бы немножко его увеличить, мисс.

— О да, пожалуйста! Прямо сейчас, — говорит Фелисити и выпроваживает Франни за дверь. Потом подходит к туалетному столику и зловеще усмехается, глядя в зеркало. — Да, это должно быть забавно.

— За что ты ее так ненавидишь? — спрашиваю я.

— Вообще-то мне все больше и больше нравится Франни.

— Я имела в виду твою матушку.

Фелисити берет пару гранатовых серег и внимательно их рассматривает.

— Мне не слишком нравится ее вкус в смысле выбора туалетов.

— Если ты не хочешь об этом говорить…

— Не хочу, — отрезает Фелисити.

Иной раз Фелисити кажется мне не меньшей загадкой, чем Храм. Вот только что она была злобной и по-детски незрелой — и вдруг становится милой, душевной, мудрой… ей хватило доброты, чтобы пригласить Энн на Рождество, и при этом она воспринимает Картика как низшее существо…

— Она так мила со мной, — говорит Энн.

Фелисити таращится в потолок.

— О, это она умеет — выглядеть милой… веселой и забавной. Для нее важно, какое она производит впечатление. Но только не стоит рассчитывать на нее в чем-то важном.

Что-то темное, злое вспыхивает в глазах Фелисити, искажая ее лицо.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.

— Ничего, — бормочет Фелисити.

И тайна Фелисити Уортингтон становится еще более глубокой.

Чтобы немного отвлечь подруг, я надеваю платье Фелисити из темно-зеленого атласа. Энн застегивает крючки, очерчивается моя талия. Мне самой удивительно видеть себя в подобном наряде — полушария бледных грудей виднеются над пенным кружевом и цветами, которыми отделано декольте. Неужели это та самая девушка, которую видят окружающие?

Но для Фелисити и Энн я всего лишь средство попасть в сферы.

Для бабушки я нечто такое, чему следует придать правильный светский вид.

Для Тома я сестра, которую приходится терпеть.

Для отца я славная девочка, которая старается не разочаровывать его.

Для Саймона я загадка.

Для Картика я задание, которое необходимо выполнить.

Мое отражение смотрит на меня, ожидая, когда его наконец представят остальным. «Привет, девушка в зеркале. Ты — Джемма Дойл. И я не имею ни малейшего представления, какова ты на самом деле».

ГЛАВА 38

Все до единого фонари ослепительно сверкают вокруг величественного особняка Уортингтонов на Парк-лейн. Дом сияет под мягко падающим снегом. Разнообразные экипажи подъезжают длинной вереницей. Лакеи помогают леди грациозно спуститься на мощеную обочину дороги, где они берут под руку своих джентльменов и торжественно шествуют к парадной двери особняка, высоко держа головы, сияя драгоценностями, демонстрируя затейливые высокие шляпы.

Наш новый кучер, мистер Джексон, следит, как лакей помогает бабушке выйти из кареты.

— Поосторожнее, мэм, здесь лужа, — говорит Джексон, замечая подозрительное влажное пятно на камне.

— Вы отличный парень, Джексон, — говорит Том. — И я очень рад, что теперь вы служите у нас, а мистер Картик растаял где-то без следа. Если его будущий наниматель обратится ко мне, я не скажу о нем ничего хорошего.

Я морщусь при этих словах. Увижу ли я Картика когда-нибудь еще?

Мистер Джексон вежливо касается полей шляпы. Это высокий грубоватый мужчина с длинным худым лицом и усами, похожими на руль велосипеда; они напоминают мне о моржах. Но, возможно, я несправедлива к новому кучеру, потому что скучаю по Картику.

— Где вы нашли этого мистера Джексона? — спрашиваю я, когда мы присоединяемся к шествию разнаряженных пар, спешащих на бал.

— О, это он нас нашел. Явился спросить, не нужен ли нам случайно кучер.

— В самое Рождество? Весьма удивительно, — говорю я.

— И весьма удачно, — улыбается Том. — А теперь постарайся не забыть, что отец заболел и потому не смог приехать, но шлет всем наилучшие пожелания.

Поскольку я молчу, бабушка крепко сжимает мою руку, продолжая любезно улыбаться и кивать многочисленным знакомым.

— Джемма?

— Да, — произношу я со вздохом. — Я не забуду.

Когда мы входим, нас приветствуют Фелисити и ее мать. Платье Фелисити, слегка переделанное руками Франни, обзавелось весьма дерзким декольте, которое, само собой, не остается незамеченным гостями. На их лицах отражается потрясение, когда взгляды задерживаются на столь откровенном вырезе. Напряженная улыбка миссис Уортингтон выдает все ее чувства, но ей ничего не остается, кроме как храбриться, как будто ее собственная дочь не позорит ее на ее собственном балу. Я не понимаю, зачем Фелисити подстрекает мать к скандалу и почему миссис Уортингтон терпит это, хотя и с видом мученицы.

— Как поживаете? — бормочу я, обращаясь к Фелисити после обмена реверансами.

— Рада, что вы приехали к нам, — отвечает она.

Мы обе держимся так официально, что я с трудом удерживаюсь от хихиканья.

— Не думаю, что вы знакомы с моим отцом, сэром Джорджем Уортингтоном, — говорит Фелисити.

— Как поживаете, сэр Джордж? — говорю я, приседая в реверансе.

Отец Фелисити оказывается красивым мужчиной с ясными серыми глазами и светлыми волосами. У него именно такой сильный профиль, какой обычно воображают на фоне морских волн. Я так и вижу его стоящим на палубе, заложив руки за спину, как сейчас, — он резко произносит команды… И у него, как и у его дочери, невероятно обаятельная улыбка, — она расцветает на его губах, когда поблизости появляется малышка Полли в голубом бархатном платьице, с завитыми в локоны волосами.

— Можно мне посмотреть на танцы, дядя? — тихо спрашивает девочка.

— Ей следует отправиться в детскую! — говорит мать Фелисити.

— Будет тебе, сейчас ведь Рождество, — говорит адмирал. — Наша Полли хочет потанцевать, а значит, она будет танцевать. Боюсь, я становлюсь настоящим старым дураком, когда дело касается желаний юных леди.

Гости хихикают в восторге от шутки адмирала. Мы движемся дальше, и я слышу, как адмирал приветствует прибывающих гостей с огромным дружелюбием и обаянием.

— …да, завтра я отправляюсь в Гринвич, навестить старых моряков в королевском госпитале. Полагаете, они и мне предложат там койку?.. Стивенс, как твоя нога? О, хорошо, хорошо…

На столике у стены лежат танцевальные карточки. Они изысканно украшены золотыми косичками и крошечными карандашиками, чтобы мы могли записать имена наших партнеров рядом с названиями танцев — вальс, кадриль, галоп, полька, — в зависимости от приглашения. Мне хочется написать имя Саймона рядом со всеми танцами, но я не могу танцевать больше трех раз с каким бы то ни было джентльменом. И мне придется кружиться в объятиях брата.

Эта карточка станет великолепным сувениром, напоминающим о моем первом бале, хотя я еще не «выпускница школы», а потому этот бал не считается дебютом и началом первого светского сезона. Это просто семейная вечеринка, и на ней мне достаются все привилегии молодой леди семнадцати-восемнадцати лет.

Бабушка удручающе долго бродит по залу, здороваясь с множеством разных дам, а я вынуждена таскаться следом за ней, улыбаясь и приседая в реверансе, и в основном помалкивая, пока ко мне не обратятся. Меня представляют пожилым дамам, сопровождающим девушек, — это жутко скучные старые тетушки, — и одна из них, какая-то миссис Боулс, клятвенно обещает бабушке, что присмотрит за мной не хуже родной матери, пока бабушка где-то там будет играть в карты. На другом конце зала я вижу Саймона, входящего со своими родными, и у меня внутри будто что-то падает. Я настолько поглощена наблюдением за Саймоном, что не слышу вопроса, заданного мне какой-то леди. Она вместе с бабушкой и миссис Боулс смотрит на меня, ожидая ответа. Бабушка прикрывает глаза, сгорая от стыда.

— Да, спасибо, — говорю я, решив, что это самый безопасный ответ.

Леди улыбается и обмахивается веером из слоновой кости.

— Великолепно! Следующий танец вот-вот начнется. А вот и мой Персиваль.

Рядом с ней появляется молодой человек. Макушка его головы вровень с моим подбородком, а в целом он напоминает крупную рыбину, глаза у него выпученные, рот на удивление широкий. А я, как выяснилось, только что согласилась танцевать с ним.

Во время польки я пришла к двум выводам. Первый: что этого потрясения мне достанет на целую вечность. Второй: у Персиваля, чтоб ему пусто было, вовсе не случайно такая широченная пасть. Он без умолку болтает весь танец, затихает, только задав мне какой-нибудь вопрос, на который сам же и отвечает через секунду. Я вспоминаю страшные истории о храбрецах, которым приходилось отсечь себе руку или ногу, чтобы спасти остальное из зубов чудовищного хищника, и боюсь, что мне и самой придется прибегнуть к каким-нибудь крайним мерам, если оркестр не умолкнет. Но музыканты, сжалившись надо мной, прекращают наконец игру, и я удираю от Персиваля, выразив сожаление по поводу того, что моя танцевальная карточка заполнена до конца бала.

Я возвращаюсь в компанию миссис Боулс и ее древних подружек и вижу Энн, идущую в центр бального зала вместе с Томом. Счастливее, чем Энн в этот момент, просто невозможно выглядеть. Мне приятно видеть их вместе.

— Могу я пригласить вас на следующий танец, мисс Дойл?

Это Саймон; он отвешивает мне вежливый поклон.

— С огромным удовольствием…

— Я видел, как леди Фабер поймала вас и заставила танцевать со своим сынком, Персивалем, — говорит Саймон, когда мы плавно кружимся в вальсе.

Перчатка Саймона легко лежит на моей спине, его рука ведет меня свободно и без усилий.

— Он весьма старательный танцор, — вежливо говорю я.

Саймон усмехается.

— Значит, вы это так называете? Да, полагаю, надо обладать немалым искусством и старательностью, чтобы одновременно танцевать польку и непрерывно говорить.

Я не в силах сдержать улыбку.

— Посмотрите-ка вон туда, — говорит Саймон. — Мисс Уэстон и мистер Шарп.

Он показывает на молодую женщину строгого вида, сидящую в одиночестве с танцевальной карточкой в руке. Она то и дело поглядывает на высокого темноволосого мужчину. Он болтает с другой девушкой и ее гувернанткой, стоя спиной к мисс Уэстон.

— Всем известно, что мисс Уэстон испытывает романтическую склонность к мистеру Шарпу. Всем известно и то, что мистер Шарп едва ли подозревает о существовании мисс Уэстон. Посмотрите, как ей хочется, чтобы он пригласил ее на танец! Мне кажется, ее карточка пуста, она надеется, что он рано или поздно пригласит ее.

Мистер Шарп идет в сторону мисс Уэстон.

— Гляньте-ка, — говорю я. — Может, он и вправду ее пригласит?

Мисс Уэстон сидит выпрямившись, на ее узком лице блуждает улыбка надежды. Но мистер Шарп проходит мимо, и она делает вид, что смотрит куда-то вдаль, как будто вообще не интересуется этим человеком. Мне это кажется чересчур печальным.

— Нет, похоже, не собирается, — говорит Саймон. И начинает тихонько рассказывать о парах, что кружатся рядом с нами. — Мистер Кингсли — управляющий весьма солидным состоянием вдовы Марш. Мисс Бирн здорово растолстела после окончания майского сезона. На людях она ест как птичка, но я слышал, что дома она может в одно мгновение опустошить всю кладовую. О сэре Брэкстоне поговаривают, что у него связь с гувернанткой. И с хозяевами бала в этом смысле тоже не все ладно.

— Что вы имеете в виду?

— Они с трудом соблюдают вежливость по отношению друг к другу. Замечаете, как она избегает адмирала?

Мать Фелисити продвигается от гостя к гостю, уделяя внимание каждому, но даже не смотрит в сторону супруга.

— Она хозяйка, она сейчас занята, — говорю я, чувствуя потребность защитить миссис Уортингтон.

— Всем известно, что в Париже она жила с любовником, каким-то французским художником. А юная мисс Уортингтон сегодня выставила напоказ чересчур много своей кожи. И об этом уже сплетничают. Ей, пожалуй, придется выйти замуж за какого-нибудь нахального американца. Жаль. Сама королева даровала ее отцу рыцарское звание, он стал кавалером ордена Бани за выдающиеся достижения в морском деле. А теперь еще взял на себя опеку над осиротевшей дочерью дальнего родственника. Он хороший человек, но его дочь становится пятном на его безупречной репутации.

Это чистая правда, но мне все равно не нравится, что Саймон говорит в таком тоне о моей подруге. Такого Саймона я еще не знала.

— Фелисити просто очень горячая, живая, — возражаю я.

— Я вас рассердил, — замечает Саймон.

— Нет, ничего подобного, — лгу я, хотя и сама не понимаю, почему решила скрыть свой гнев.

— Да, рассердил. Это было не по-джентльменски. Если бы вы были мужчиной, я бы предложил вам пистолет, чтобы защитить ее честь, — говорит он со своей чертовски привлекательной улыбкой.

— Если бы я была мужчиной, я бы его приняла, — говорю я. — Но, скорее всего, я бы промахнулась.

Саймон смеется:

— Мисс Дойл, Лондон стал куда как более интересным местом с вашим появлением.

Танец заканчивается, Саймон провожает меня на место, обещая пригласить снова, когда позволит моя танцевальная карточка. Энн и Фелисити устремляются ко мне, требуя, чтобы я составила им компанию и пошла в другую комнату выпить лимонада. В сопровождении миссис Боулс мы шагаем через бальный зал, держась за руки и тихо, торопливо обмениваясь сплетнями.