ГЛАВА 6

Все утренние неприятности забыты, как только нас наконец отпускают. Солнце, чистое и яркое, отражается в свежей белизне, рождая ослепительные искры. Младшие девочки визжат от восторга, когда влажный снег набирается в ботинки. Юная компания начинает лепить снеговика.

— Разве не замечательно? — вздыхает Фелисити.

Она получила возможность продемонстрировать всем свою новую лисью муфту и потому вполне счастлива. Энн преданно следует за ней, безуспешно пытаясь улыбаться. Снег для меня — настоящее чудо. Я хватаю пригоршню белизны и с удивлением обнаруживаю, что она пластична.

— Ой, из него можно лепить? — восклицаю я.

Фелисити смотрит на меня так, словно у меня внезапно выросла вторая голова.

— Да, конечно… — Тут она вдруг начинает понимать. — Ты что, никогда не видела снега?

Мне хочется упасть на спину и искупаться в этом белом сиянии, настолько меня переполняет радость. Я подношу снежный комок к губам. Он так похож на шарик взбитого заварного крема… но это просто безвкусный холод. Соприкоснувшись с теплом языка, снег тает. Я хихикаю, как последняя дурочка.

— Эй, давай-ка я тебе кое-что покажу, — говорит Фелисити.

Она набирает снега в обтянутые перчатками ладони и сжимает и крутит его, пока не получается крепкий шар, который она и демонстрирует мне:

— Видишь? Это снежок.

— Ага, — киваю я, совершенно ничего не понимая.

А Фелисити вдруг без предупреждения швыряет в меня этот спрессованный ком снега. Он с силой ударяется об рукав, и влажный фонтан холодных осколков летит мне в лицо и в волосы, а я недоуменно отфыркиваюсь.

— Разве снег не прекрасен? — говорит Фелисити.

Наверное, мне бы следовало рассердиться, но я вдруг обнаруживаю, что хохочу. Это действительно прекрасно. Я уже влюблена в снег, и мне хочется, чтобы он падал с небес вечно.

Энн, пыхтя и отдуваясь, наконец-то догоняет нас. Но, не успев подойти, поскальзывается и шлепается в большой сугроб с писком, заставляющим нас с Фелисити безжалостно расхохотаться.

— Вы бы, пожалуй, не так смеялись, если бы сами насквозь промокли, — ворчит Энн, весьма неграциозно поднимаясь на ноги.

— Да не будь ты такой занудой, — фыркает Фелисити. — Это же не конец света!

— У меня нет десяти пар чулок в запасе, как у тебя, — возражает Энн.

Это должно бы воззвать к нашему разуму, но вместо того вызывает скуку и раздражение.

— Ну, в таком случае не стану больше тебя беспокоить, — заявляет Фелисити. — Эй, Элизабет! Сесили!

С этими словами она убегает к другим девушкам, бросив нас мерзнуть вдвоем.

— Но у меня действительно нет склада запасной одежды, — говорит Энн, пытаясь оправдаться.

— Ты, похоже, уж слишком себя жалеешь.

— Я, кажется, вообще все говорю не так.

Моя полуденная снежная радость начинает угасать. Вряд ли я смогу целый час прогулки выдерживать жалобное нытье Энн. И к тому же я еще немного злюсь на нее за то, что во время завтрака она меня не поддержала. Ком снега оказывается в моей руке будто сам собой. Я швыряю его в Энн — и снежок попадает прямо в ее удивленное лицо. Прежде чем она успевает опомниться, я бросаю в нее следующий ком.

Энн отплевывается.

— Я… я… я…

Новый удар — по ее юбке.

— Ну же, Энн, отвечай! — поддразниваю ее я. — Или ты так и будешь позволять издеваться над тобой? Или же ты намерена все-таки отомстить?

В ответ снежный ком разбивается об мою щеку. Ледяной холод сползает под воротник и под платье, и я визжу от неожиданности. Я наклоняюсь за следующей пригоршней снега, и снежок Энн попадает мне в голову. Волосы тут же повисают мокрыми сосульками.

— Это нечестно! — кричу я. — Я безоружна!

Энн останавливается, и я швыряю в нее снежок, который прятала за спиной. Лицо Энн искажается гневом.

— Ты же сказала…

— Энн, неужели ты всегда делаешь то, что тебе говорят? Это же война!

Я бросаю новый снежок, промахиваюсь, и прямо мне в лоб врезается снаряд, пущенный Энн. Мне приходится отбежать подальше, чтобы смахнуть с глаз холодные крошки.

Земля под тонким слоем снега превратилась в густую грязь — так долго шли дожди. Каблуки ботинок тонут в ней и, поскольку мне не на что опереться — рядом нет ни дерева, ни скамьи, — я боюсь, что скоро провалюсь по колено. Я резко поднимаю ногу и шагаю вперед, но пошатываюсь и чуть не падаю в снежно-земляную жижу. Кто-то крепко хватает меня за запястье и тащит в сторону, к дереву. Когда смаргиваю наконец остатки снега, я вижу, что стою лицом к лицу с ним.

— Картик! — вскрикиваю я.

— Привет, мисс Дойл, — говорит он, усмехаясь. — А ты выглядишь… неплохо.

Да, как самое настоящее пугало — я промокла насквозь и растрепана. Снег у меня на голове тает, капли падают на нос.

— Почему ты не ответила на мою записку? — спрашивает он.

Я чувствую себя ужасно глупо. И рада видеть его. И встревожена в то же время. Вообще у меня в голове столько мыслей, что все перепуталось.

— Из школы нелегко выбраться. Я…

Из-за дерева я слышу голос Энн — она хочет излить на меня снежную месть. Картик крепче сжимает мою руку.

— Неважно. У нас мало времени, а сказать я должен многое. В сферах неладно.

— Что именно там неладно? Когда я была там в последний раз, все выглядело нормально. Посланец Цирцеи разгромлен.

Картик качает головой. Его длинные темные локоны покачиваются под капюшоном плаща.

— Ты ведь помнишь тот день, когда разбила руны Оракула и освободила свою мать?

Я молча киваю.

— Но именно теми рунами еще в древности Орден связал великую силу, что живет в сферах. Руны были чем-то вроде надежного сейфа для магии. Так члены Ордена создали гарантию того, что только они сами смогут черпать из этого источника.

Энн снова зовет меня. Она уже ближе к нашему укрытию. Картик продолжает говорить настойчивым шепотом:

— Когда ты разбила кристаллы, мисс Дойл, ты разрушила и узы…

— Да, и выпустила магию в сферы, — заканчиваю я за него.

Меня вдруг охватывает леденящий страх. Картик кивает:

— Да, и теперь она свободна, и кто угодно может воспользоваться ею с любой целью, даже если и не знает толком, как это делается. Эта магия чрезвычайно сильна. И выпустить ее в сферы без ограничений…

Он некоторое время молчит, потом продолжает:

— Духи могут попытаться захватить власть над всеми сферами. Они могут объединиться друг с другом… и с Цирцеей.

— Цирцея…

Ох, боже… Что я натворила?

— Джемма, Джемма, выходи, довольно прятаться! — хихикая, продолжает звать меня Энн.

Картик прижимает палец к моим губам и сам прижимается ко мне. От него пахнет костром… Я едва дышу от его близости.

— Но есть способ заново связать магию, — говорит Картик. — Есть надежда.

Голос Энн удаляется, она уходит в сторону, и Картик резко отступает от меня на шаг. Между нами прорывается ветер, заполняя образовавшуюся пустоту.

— Твоя мать когда-нибудь говорила о месте, которое называют Храмом?

У меня все еще кружится голова от ощущения его груди, прижимавшейся к моей. И щеки у меня розовеют не только от холода.

— Н-нет… А что это такое?

— Это источник всей магии в сферах. Нам нужно, чтобы ты его отыскала.

— А есть какая-нибудь карта? Какие-то вехи, указатели?

Картик глубоко вздыхает и качает головой:

— Нет, никто не знает, где он находится. Он очень хорошо скрыт. И только несколько членов Ордена знали, как его найти в случае необходимости. Только так можно было обезопасить его.

— Ну и как же я его найду в таком случае? Или мне придется довериться тамошним существам?

— Нет. Не доверяй никому. Не доверяй ничему.

Ничему. Никакой вещи. Я содрогаюсь от этих слов.

— А как насчет моих видений? На них-то я положиться могу?

Вот только в последнее время никаких видений у меня не было…

— Я не знаю. Ведь их источник — те же сферы. Не могу сказать.

— А когда я найду Храм, что будет?

Картик внезапно бледнеет, как от сильного испуга. Я никогда не видела его таким.

— Тогда ты должна будешь сказать: «Я связываю магию именем Восточной звезды».

— Восточная звезда, — повторяю я. — Что это значит?

— Это могущественный связующий элемент, чары Ордена, я так думаю, — говорит Картик, отводя взгляд.

Голос Энн снова приближается. Сквозь голые ветви дерева я уже вижу ее синее пальто. Картик тоже ее замечает. Он напрягается, готовый бежать.

— Я буду неподалеку, — говорит он. — Я не знаю, что ты найдешь в сферах, мисс Дойл. Но будь осторожной. Прошу тебя.

Он поворачивается, чтобы уйти, останавливается, делает несколько шагов в сторону, потом внезапно возвращается и быстро целует мою руку, как истинный джентльмен. И тут же стремглав уносится прочь, мчась по снегу с такой легкостью, словно под ногами у него гладкая дорога.

Я не знаю, что и подумать. В сферах вырвалась на свободу магия. И исключительно по моей вине. Я должна найти Храм и восстановить Орден до того, как сферы будут утрачены навсегда. А Картик только что поцеловал меня.

Я не успеваю толком осознать все это, когда вдруг меня схватывает резкая, ошеломляющая боль. Я сгибаюсь пополам и хватаюсь за дерево, чтобы не упасть. Я как будто опьянела, и все вокруг выглядит очень странным. Я ощущаю себя ужасно больной, меня тошнит. И при этом чувствую, что на меня кто-то смотрит. Я прихожу в ужас от мысли, что меня могут увидеть в такой неприятный момент. Задыхаясь, я поднимаю голову, пытаюсь выпрямиться, выглядеть прилично…

Сначала мне кажется, что глаза залепило снегом. Я моргаю, но картина не меняется. Я вижу трех девушек, одетых в белое. Но мне они незнакомы. Я никогда не видела их в школе Спенс. Они примерно одного со мной возраста. Несмотря на ледяной холод, все они без пальто.

— Привет, — окликаю я их. — Вы что, заблудились?

Они открывают рты, чтобы заговорить, но я их не слышу. А потом случается удивительное. Девушки начинают мерцать и таять — и вот уже передо мной чистый снег и никаких следов трех особ в белом… И в то же мгновение боль отпускает меня. Я чувствую себя прекрасно.

Крепкий снежок врезается мне в подбородок.

— Ага! — торжествующе кричит Энн.

— Энн! — возмущенно восклицаю я. — Это уж слишком неожиданно!

Энн одаряет меня редкой для нее победоносной улыбкой.

— Не ты ли сама говорила, что это война?

И с этими словами она неловко отпрыгивает назад, разворачивается и поспешно удирает.

ГЛАВА 7

— Леди, могу ли я попросить уделить мне внимание? Нам сегодня вечером выпало удовольствие принимать у себя театральную труппу из Ковент-Гарден. Актеры приготовили для нас замечательный спектакль по сказке братьев Гримм, это история Ганса и Гретель.

А я-то надеялась, что после вечерней службы в церкви и ужина смогу побыть наедине с Фелисити и Энн, рассказать им о предостережении Картика. Но, как нарочно, именно сегодня миссис Найтуинг организовала для нас специальное театральное представление. Придется моим новостям подождать. Младшие девочки захвачены мыслью о том, что смогут увидеть страшную волшебную сказку про пугающий зачарованный лес и злобную ведьму. Импресарио представляет нам актеров; он высок, грузен, лицо у него напудрено, а огромные усы уложены в кольца. Актеры один за другим выходят на маленькую сцену в бальном зале. Мужчины кланяются, женщины приседают в реверансе. Или, точнее, это кланяются и приседают те, кого актерам предстоит играть. Потому что на самом деле труппа состоит исключительно из мужчин. Даже бедную маленькую Гретель изображает мальчик лет тринадцати на вид.

— Все по местам! — рычит импресарио гулким, низким голосом.

Сцена пустеет. Двое рабочих сцены устанавливают плоскую декорацию, изображающую лес.

— Давайте же начнем нашу историю оттуда, откуда ей и следует начаться. Маленький домик на краю очень темного и густого леса…

Свет в зале почти гаснет. Зрители замирают. Не слышно ничего, кроме непрерывного стука холодного дождя по многострадальным окнам.

— Супруг мой, — начинает сварливым голосом жена, — в нашем доме почти не осталось еды. Мы должны отвести детей в лес, чтобы они сами искали себе пропитание.

Ее муж, охотник, отвечает с такими избыточными жестами и таким мелодраматическим тоном, что кажется, будто он просто насмехается, пародирует дурное актерство. Но когда становится понятно, что это никакая не пародия, мне остается только изо всех сил сдерживаться, чтобы не потерять самообладания.

Фелисити шепчет мне на ухо:

— Должна признаться: я безумно влюбилась в этого бедного охотника! Уверена, это его изысканность так меня очаровала!

Я крепко зажимаю рот ладонью, чтобы удержать рвущийся наружу смех.

— А я просто ослеплена его супругой! Может быть, все дело в ее бороде?..

— О чем вы там шепчетесь? — спрашивает Энн и тут же получает резкое «Тсс!» от миссис Найтуинг.

Директриса подходит поближе и встает за нашими спинами. Мы сразу выпрямляемся и умолкаем с крайне серьезным видом, изображая интерес к спектаклю. Я могу только молиться о том, чтобы сегодняшний сливовый пудинг, который мы ели на ужин, был посыпан мышьяком, тогда мне бы осталось совсем недолго терпеть это зрелище мужчин в чересчур ярких народных костюмах — мужчин, почему-то изображающих женщин.

Злобная мать тащит Ганса и Гретель в лес.

— Ну вот, детки. Пройдите еще немного вперед. Все, чего только вам хочется, вы найдете там, за этим лесом.

Ганс и Гретель углубляются в лес и набредают на пряничный домик. С широко раскрытыми глазами и преувеличенно радостными улыбками они делают вид, что грызут оконные ставни, как бы сделанные из ярких леденцов.

На краю сцены возникает импресарио.

— И вот чем больше они ели, тем больше им хотелось есть… — мрачно возвещает он.

Младшие девочки сплетничают, прикрывая рты ладошками. Потом начинают хихикать. Когда хихиканье становится слишком громким, миссис Найтуинг покидает свой пост рядом с нами и отправляется инспектировать остальное стадо.

Мне не терпится рассказать Фелисити и Энн о Картике, но сейчас это невозможно, вокруг слишком много посторонних ушей. А на сцене незадачливые Ганс и Гретель уже попались на приманку и вошли в пряничный домик ведьмы.

— Бедные дети, не нужные никому в мире, я дам вам хлеб насущный! Я дам вам то, что вы ищете!

Ведьма поворачивается к зрителям и заговорщически подмигивает, а мы ухаем и шипим в ответ на поданную нам реплику.

Мальчик, играющий Гретель, рыдающим голосом говорит:

— Неужели мы станем для тебя твоими любимыми детьми, тетушка? Будешь ли ты любить нас и учить нас добру?

Его голос на последних словах звучит с надрывом.

В зрительном зале нарастает хихиканье.

— Да, дитя! Ничего не бойся! Теперь, когда вы пришли сюда, о чем я так часто возносила молитвы, я прижму вас к своей груди и навек заключу в объятия!

Ведьма крепко прижимает Гретель к здоровенной фальшивой груди, едва не удушив мальчика. Мы искренне хохочем над глупым поведением актеров. Ведьма же, поощренная нашим смехом, сует в рот Гретель кусок пирога, чем еще больше веселит аудиторию.

Лампы вдруг зловеще мигают. Наиболее впечатлительные девочки судорожно вздыхают и даже тихонько вскрикивают. Конечно, это всего лишь сценический эффект, но желаемый результат достигнут. Ведьма потирает руки и признается, что задумала нечто дьявольское: откормить детей как следует, а потом зажарить их в своей огромной печи. От этого всех в зале пробирает дрожь, а я поневоле пытаюсь понять, что за пытки пришлось вынести в детстве братьям Гримм. Их сказки никак не назовешь добрыми и веселыми — все их истории переполнены детишками, которых стараются зажарить ведьмы, девицами, отравленными злобными старухами, и прочим в этом роде.

По залу проносится холодное дуновение, сырой холод, пронизывающий до костей. Неужели кто-то распахнул окно? Нет, все окна плотно закрыты по случаю дождя… Да и занавески висят спокойно, их не колышет сквозняком…

Мисс Мак-Клити обходит зал по периметру, сложив руки перед грудью, как священник во время молитвы. Неторопливая улыбка расцветает на ее лице, когда она окидывает взглядом всех нас. А на сцене тем временем происходит что-то забавное. Девушки смеются. Но их смех звучит для меня будто издали, искаженно, словно я погрузилась под воду. Мисс Мак-Клити кладет ладонь на плечо какой-то девочки, сидящей в заднем ряду, наклоняется, с улыбкой выслушивает вопрос малышки. Но при этом ее глаза из-под темных густых бровей находят меня. И хотя в зале холодно, я начинаю потеть, словно меня вдруг обожгло лихорадкой. Меня охватывает безумное желание сбежать из зала. И я начинаю чувствовать себя по-настоящему больной.

Фелисити что-то шепчет, но я не в силах разобрать ни слова. Шепот кажется мне ужасающе громким и царапающим, как будто меня скребут тысячи сухих крылышек и лапок каких-то насекомых. Веки у меня дрожат. Рев и грохот врываются в уши, и я тяжело и стремительно лечу в туннель, состоящий из света и звуков. Время разматывается, как бесконечная лента. Я остро ощущаю собственное дыхание, ток крови в венах. На меня наваливается видение. Но оно совсем не похоже на прежние. Оно куда более мощное, яркое…

Я на берегу моря. Утесы. Запах соли. Небо светится, клубы белых облаков несутся надо мной, на холме — старый замок. Все происходит очень быстро. Слишком быстро. Я не могу рассмотреть… Три девушки в белом с абсурдной скоростью выскакивают из-за холма. Соленый, пряный вкус на языке. Зеленый плащ. Вскинутая рука, змея, кипящее небо, облака наливаются серым и черным… И что-то еще. Что-то… ох, боже… что-то поднимается… Страх во мне — огромный, как море. Их глаза. Их глаза! Такие испуганные! Смотри же. Смотри, как нечто вздымается из моря. Их глаза похожи на долгий молчаливый крик…

Я чувствую, как ток крови толкает меня назад, подальше от моря и от страха. Я слышу голоса: «Что это? Что случилось? Отойдите, дайте ей воздуха! Она что, умерла?..» Я открываю глаза. Надо мной нависают встревоженные лица. Где я? Кто они такие? Почему я лежу на полу?

— Мисс Дойл…

Это мое имя. Надо ответить. Вот только язык распух и стал как вата.

— Мисс Дойл?

Это миссис Найтуинг. Ее лицо обретает наконец четкие очертания. Она помахивает перед моим носом чем-то вонючим. Какой ужасный сернистый запах! И еще в нем оттенок соли… он заставляет меня застонать. Я с трудом поворачиваю голову, чтобы отстраниться от вони.

— Мисс Дойл, вы можете встать?

Я, как ребенок, делаю, что велят. Я вижу на другом конце зала мисс Мак-Клити. Она стоит все на том же месте, не двигаясь. Испуганные вскрики и шепот плывут вокруг меня.

— Вы только гляньте… вон там… ужас какой!

Голос Фелисити заглушает все прочие голоса:

— Джемма, держись за мою руку!

Я вижу Сесили, она шепчется со своими подружками. Слышу их шепот:

— Как это неприятно…

Вижу встревоженное лицо Энн.

— Что… что случилось? — спрашиваю я.

Энн застенчиво опускает глаза, не в силах ответить.

— Мисс Дойл, давайте мы проводим вас в спальню.

И только когда миссис Найтуинг помогает мне встать, я наконец вижу причину нервных перешептываний — большое красное пятно, расползающееся по моей белой юбке.

У меня начались менструации.