— Как это было ужасно для вас… — произносит наконец Марта.
— Бедная миссис Найтуинг, — жалобно говорит Элизабет.
— Это невероятно печально, — добавляет Энн.
— Давайте не будем впадать в излишнюю сентиментальность. Все случилось очень, очень давно. Терпение. Вот что важно. Каждый должен научиться изгонять неприятные мысли и никогда к ним не возвращаться. Иначе нам придется всю жизнь провести в слезах, вопрошая: «За что? Почему?» — и это не приведет ни к чему хорошему.
Она осушает рюмку. Брешь в ее латах уже затянулась. Она снова все та же миссис Найтуинг.
— Ну а теперь — кто нам расскажет какую-нибудь рождественскую историю?
— Ох, я знаю одну! — восторженно восклицает Элизабет. — Это просто ужасная история о призраке по имени Марли, с длинной цепью…
Мисс Мак-Клити перебивает ее:
— Вы случайно не имеете в виду одну из рождественских историй мистера Диккенса? Я уверена, мы все с ней знакомы, мисс Пул.
Все хихикают, косясь на Элизабет. Она надувает губки:
— Но я очень люблю эту историю!
— У меня есть история, миссис Найтуинг, — чирикает Сесили.
Конечно же, у нее есть история, разве может быть иначе?
— Замечательно, мисс Темпл.
— Однажды жила-была девушка очень хорошая во всех отношениях. Характер она имела — выше всяких похвал. И вообще была доброй, вежливой и с хорошими манерами. Ее звали Сесили.
Я уверена, что знаю, к чему ведет рассказ мисс Темпл.
— К несчастью, Сесили постоянно преследовала очень дурная девушка по имени Джемина. — При этих словах Сесили косится на меня. — Джемина, будучи особой злобной, постоянно мучила бедную нежную Сесили, говорила о ней неправду и настраивала против нее кое-кого из ее лучших подруг.
— Как это ужасно! — вставляет Элизабет.
— Но, несмотря ни на что, Сесили оставалась вежливой и добродетельной. Однако напряжение оказалось слишком сильным для нее, и в один ужасный день дорогая девушка сильно заболела, не выдержав неустанных преследований Джемины.
— Надеюсь, эта Джемина получила то, что заработала, — фыркнув, заметила Марта.
— Надеюсь, эта Сесили встретила безвременный конец, — прошептала мне Фелисити.
— А дальше что было? — спрашивает Энн.
Эта история как раз для нее.
— Все узнали, какой нехорошей девушкой была Джемина, какое у нее было злое сердце, и все начали сторониться ее. Когда о доброте Сесили услышал принц, он привел к ней доктора и тут же влюбился в нее без памяти. Они поженились, а Джемина в конце концов превратилась в слепую попрошайку, потому что глаза ей вырвали дикие собаки!
Миссис Найтуинг выглядит слегка смущенной.
— Я не совсем понимаю, что в этой истории рождественского?
— О, — поспешно добавляет Сесили, — но это ведь произошло как раз в дни появления на свет нашего Господа! И Джемина в конце концов осознала все свои ошибки, попросила прощения у Сесили и отправилась работать в пригородный церковный приход, где она подметала полы в доме викария и его супруги.
— А, — произносит миссис Найтуинг.
— Ей, должно быть, нелегко было справляться с веником, если она ослепла, — ворчу я.
— Да, — радостно кивает Сесили. — Ее страдания велики. Но как раз поэтому история становится самой что ни на есть рождественской!
— Великолепно, — говорит миссис Найтуинг не слишком отчетливо. — Не спеть ли нам? Это ведь Рождество, в конце-то концов!
Мистер Грюнвольд садится к пианино и играет старинную английскую песню. Кое-кто из учителей поет вместе с нами. Несколько девушек начинают танцевать. Но мисс Мак-Клити сидит на месте, молчит и пристально смотрит на меня.
Нет, она смотрит на мой амулет. Когда она замечает, что я наблюдаю за ней, она одаряет меня широкой улыбкой, как будто мы с ней никогда и не ссорились, а, наоборот, всегда были добрыми подругами.
— Мисс Дойл, — окликает она меня и машет рукой, подзывая к себе, но ее опережают Энн и Фелисити.
— Давай танцевать! — настаивают они.
Девушки хватают меня за руки и тащат в середину холла.
Вечер тянется, как счастливый сон. Волнение праздника оказывается не по силам многим младшим девочкам. Прижавшись друг к другу, они дремлют возле камина, ангельские крылья смяты пухленькими ручками их подруг, а короны из цветных стекляшек и остролиста съехали набок, запутавшись в волосах. В дальнем углу сидят миссис Найтуинг и мисс Мак-Клити, склонив головы друг к другу. Мисс Мак-Клити говорит что-то настойчивым шепотом, а миссис Найтуинг качает головой.
— Нет, — говорит директриса, и ее голос звучит слишком громко из-за выпитого шерри. — Я не могу.
Мисс Мак-Клити мягко обнимает ее за плечи и продолжает в чем-то убеждать, но я ничего не слышу.
— Но подумай о цене! — отвечает миссис Найтуинг.
Ее взгляд встречается с моим, и я быстро отвожу глаза. Через мгновение она неуверенно поднимается на ноги, держась за спинку кресла, пока ей не удается обрести равновесие.
Лампы давно догорели, огонь в камине почти погас, все спокойно лежат в постелях… а мы с Энн встречаем Фелисити внизу, в большом холле. Немногие оставшиеся в гигантском каменном камине угли бросают зловещий отсвет на темную, похожую на пещеру комнату. Рождественское дерево выглядит мрачным гигантом. По центру выстроились мраморные колонны, украшенные резными феями, кентаврами и нимфами. Их вид заставляет меня содрогнуться, потому что мы с подругами знаем, что эти фигурки — не просто вырезанные из мрамора украшения. Это живые существа, запертые здесь магией сфер, магией того места, которое мы готовы вновь увидеть, ощутить, коснуться… если получится.
— Не забудь, что ты задолжала мне фунт, — говорит Энн Фелисити. При этом у нее слегка постукивают зубы.
— Не забуду, — отвечает Фелисити.
— Мне страшно, — признается Энн.
— Мне тоже, — говорю я.
Даже Фелисити растеряла свое обычное бахвальство.
— Что бы там ни случилось, мы не уйдем оттуда друг без друга…
Ей незачем договаривать: «Как ты ушла оттуда без Пиппы… бросив ее умирать…»
— Согласна, — киваю я. Глубоко вздохнув, я стараюсь привести в порядок нервы. — Дайте мне руки.
Мы соединяем руки и закрываем глаза. Так много времени прошло с тех пор, как мы в последний раз проникали в сферы… Я боюсь, что мне не удастся вызвать видение двери света. Но вскоре я ощущаю знакомое покалывание на коже, тепло… Я приоткрываю один глаз, потом второй… Вот она, перед нами: сияющая дверь, прекрасный портал в другой мир.
На лицах Фелисити и Энн вспыхивает благоговение.
— Только я не знаю, что мы найдем там теперь, — предупреждаю я подруг, прежде чем мы делаем шаг к двери.
— Есть только один способ это выяснить, — отвечает Фелисити.
Я открываю дверь — и мы входим в сферы.
С деревьев сыплются цветы, и лепестки щекочут наши носы. Трава все так же зелена в вечно летнем тепле. Справа от нас течет нежно звенящая река. Я слышу тихую песню, что всплывает из ее глубин и образует серебряные круги на поверхности. А небо! В нем пылает самый великолепный закат самых счастливых дней. Мое сердце готово разорваться. Ох, как я скучала по этому месту! И как только я могла думать о том, чтобы расстаться с ним навсегда?
— Ох! — вскрикивает Фелисити. И со смехом кружится, вскинув ладони к золотому, оранжевому небу. — Как все это прекрасно!
Энн подходит к реке. Она наклоняется и с улыбкой всматривается в свое отражение.
— Здесь я так прекрасна…
И это правда. Она выглядит так, как могла бы выглядеть Энн, будь она лишена забот, страхов и слабостей и если бы ей не нужно было заполнять пустоту своей жизни с помощью печенья и лепешек.
Фелисити проводит кончиками пальцев по стволу ивы — дерево оживает, кора движется, как бегущая вода, и ива превращается в фонтан.
— Это просто невероятно. Мы можем здесь сделать все, что угодно! Что угодно!
— Смотрите! — зовет нас Энн.
Она набирает в пригоршню траву и закрывает глаза. Когда она разжимает руки, на ее ладонях лежит рубиновый кулон.
— Помогите мне его надеть!
Фелисити защелкивает замочек. Украшение сверкает на коже Энн, как сокровище раджи.
— Матушка? — зову я, гадая, придет ли она поздороваться со мной.
Но я слышу только песенку реки и радостный смех моих подруг, когда они превращают цветы в бабочек, камни — в драгоценности. Мне казалось, я уже поняла, что матушка ушла окончательно и что это лишь к лучшему, но я продолжаю надеяться…
За деревьями стоит серебряная арка, ведущая к сердцу сада. Именно там я столкнулась с убийцей, посланным Цирцеей, темным духом из Зимних Земель. Именно там я расколотила вдребезги руны Оракула, освободив свою мать и выпустив магию. Да, магия теперь ничем не связана. Именно поэтому мы и явились сюда. Но здесь пока что все выглядит как прежде. И вроде бы ничего не заметно дурного, неправильного.
— Идите за мной, — говорю я подругам.
Мы проходим под аркой и оказываемся на знакомом месте. Там, где стояли, выстроившись в круг, высокие могущественные руны, теперь виднеется лишь обожженная земля да еще растут странные крошечные поганки.
— Вот спасибо! — говорит Энн. — Неужели ты действительно это сделала, Джемма?
— Да.
— Но как? — спрашивает Фелисити. — Как ты умудрилась разбить нечто такое, что простояло здесь многие века?
— Я не знаю, — отвечаю я.
— Ух! — выдыхает Энн.
Она наступила на поганку. Та лопнула, почернела, размокла…
— Смотри под ноги! — предостерегает Фелисити.
— И где мы будем искать этот твой Храм? — спрашивает Энн.
Я вздыхаю.
— Понятия не имею. Картик сказал, что никакой карты не существует. Я только и знаю, что он где-то в сферах.
— Мы даже не знаем, насколько велико это место, — говорит Энн. — Или как много сфер существует на самом деле.
— И тебе совсем не от чего оттолкнуться? — спрашивает Фелисити.
— Нет. Храм не может оказаться где-нибудь здесь, в саду, иначе бы мы его заметили. Полагаю, надо выбрать какое-то направление и… В чем дело?
Фелисити бледнеет. Энн тоже. Что бы это ни было, оно находится за моей спиной. Все мои мышцы напрягаются, я медленно поворачиваюсь лицом к угрозе…
Она выходит из оливковой рощицы, на ее темных волосах красуется цветочный венок. Все те же фиолетовые глаза. Все та же бледная кожа и ошеломительная красота.
— Привет, — говорит Пиппа. — Я так и думала, что вы вернетесь.
ГЛАВА 11
Фелисити бросается к ней.
— Погоди! — кричу я, но ее уже ничем не удержать.
Она мчится к Пиппе со всех ног, крепко обнимает ее. Пиппа целует Фелисити в щеку.
— Это ты! — Фелисити и смеется, и плачет одновременно. — Пиппа, Пиппа, милая, ты здесь!
— Ну да, я здесь! Энн! Джемма! Ох, да не надо так таращиться!
— Пиппа! — кричит наконец Энн, тоже устремляясь к подруге.
Я едва верю собственным глазам. Пиппа, наша Пиппа, все такая же прелестная, как всегда. Что-то ломается во мне. Я опускаюсь на траву, рыдая, слезы падают и превращаются в маленькие лотосы.
— Ох, Джемма, милая, не надо плакать! — просит Пиппа.
Подвижная, как олененок, она вмиг оказывается рядом со мной. Холодные руки, которые я видела во снах, гладят меня по волосам, только эти руки сейчас теплые, как летний дождь.
— Не плачь!
Я поднимаю голову и смотрю на нее. Пиппа улыбается.
— Если бы ты видела свое лицо, Джемма! Правда, ты такая серьезная!
От этих слов я смеюсь. И еще немножко плачу. Вскоре все мы хохочем сквозь слезы, держась за руки. У меня такое чувство, будто я вернулась домой после долгого, утомительного, пыльного путешествия.
— Дайте-ка мне взглянуть на всех вас, — говорит Пиппа. — Ох, как я по всем соскучилась! Вы должны мне все-все рассказать. Как там миссис Найтуинг? А Сесили и Марта? Все такие же невыносимые кривляки?
— Просто ужасные, — отвечает Энн, хихикая.
— Джемма как-то утром, на днях, пролила варенье на платье Сесили, чтобы заставить ее замолчать! — смеется Фелисити.
Пиппа изумленно открывает рот.
— Не может быть!
— Боюсь, что это действительно так, — признаюсь я, чувствуя себя ужасно глупо из-за того, что позволила себе подобную выходку.
— Джемма! — восклицает Пиппа, сияя. — Я тебя обожаю!
Мы с хохотом валимся на траву. Нам нужно так много сказать друг другу! Мы рассказываем Пиппе обо всем — о школе Спенс, о девушках, о ее собственных похоронах…
— И что, неужели все ужасно плакали? — спрашивает Пиппа.
Энн кивает:
— Да, просто кошмарно.
Пиппа дует на одуванчик. Пушинки взлетают в воздух и превращаются в рой светлячков.
— Мне приятно это слышать. Было бы противно думать, что люди сидели вокруг моего гроба с каменными лицами. А цветы были красивые? Цветы ведь были?
— Цветы были самые чудесные, просто изумительно прекрасный водопад цветов, — говорит Фелисити. — Они, похоже, стоили целого состояния.
Пиппа кивает с улыбкой.
— Да, это замечательно, я рада, что мне устроили такие чудесные похороны. Ох, расскажите еще! Обо мне говорят в большом холле? Кто-нибудь меня вспоминает, грустит по мне?
— Ох, да! — пылко отвечает Энн. — Мы все грустим!
— Ну, зато теперь вы знаете, что нет причин обо мне сожалеть, — говорит Пиппа, сжимая руку Энн.
Мне не хочется задавать Пиппе этот вопрос, но я должна это сделать.
— Пиппа… я вообще-то думала, что ты…
Умерла. Нет, это слово я произнести не в силах.
— Думала, что ты ушла за реку. В другой мир, по ту сторону сфер. Когда я уходила, ты со своим рыцарем…
Энн резко выпрямляется.
— А где твой рыцарь?
— А, этот… Мне пришлось его прогнать. — Пиппа зевает. — Он вечно делал то, что я ему велела. Ужасно скучно.
— Но он был такой красивый! — изумленно произносит Энн.
— Да, действительно красавчик, правда? — хихикает Пиппа.
— Извини, — осторожно говорю я, боясь разрушить общее состояние счастья. — Но я все-таки не понимаю. Почему ты не ушла на ту сторону?
Пиппа пожимает плечами.
— Бог мой… да просто рыцарь объяснил мне, что совсем не обязательно пересекать реку. Здесь, в сферах, есть множество разных племен, разных существ, которые вечно живут именно в сферах. Они — часть этого мира.
Пиппа откидывается назад, опершись на руки.
— Так ты просто вернулась обратно? — настойчиво продолжаю я.
— Ну да! А потом решила набрать цветов и сплести венок. Вам он нравится?
— О да! — восклицает Энн.
— Я и тебе такой же сделаю.
— И мне тоже! — просит Фелисити.
— Конечно, — кивает Пиппа. — Мы все будем в венках.
Я невероятно растеряна и смущена. Матушка говорила, что души обязательно должны переходить на другую сторону, иначе они разлагаются и становятся нечистыми. Но передо мной наша прежняя Пиппа, счастливая и сияющая, все с теми же глазами цвета свежих фиалок, девушка, которую мы все хорошо знали…
— А долго я уже здесь? — спрашивает Пиппа.
— Два месяца, — отвечаю я.
— В самом деле? Мне иногда кажется, что все случилось только вчера; а иной раз чудится, что я здесь уже целую вечность. Два месяца… значит, вот-вот Рождество наступит? Вот чего мне не хватает, так это рождественского утра.
Ни одна из нас не находится, что сказать. Энн вдруг задумчиво смотрит на меня.
— А может быть, ее душа не выполнила еще свое предназначение? Может, она именно поэтому до сих пор здесь?
Фелисити поддерживает ее.
— Может быть, предполагается, что она поможет нам отыскать Храм? — восклицает она.
— Какой храм? — спрашивает Пиппа.
— Когда я расколотила руны, я высвободила силу Ордена, отпустила ее в сферы, — поясняю я. — А Храм — это источник всей здешней магии. Кто-то должен теперь найти Храм и связать магию, чтобы можно было управлять ею.
Глаза Пиппы округляются.
— О, как это удивительно и интересно!
Энн быстро говорит:
— Да, вот только этот Храм ищут все, в том числе и шпионы Цирцеи.
Пиппа хватает меня за руки.
— Так, значит, мы должны первыми найти его! Я все сделаю, чтобы помочь тебе, Джемма! Мы можем и местные существа попросить о помощи.
Я качаю головой:
— Картик предупредил меня, что мы не должны никому доверять здесь, в сферах, пока магия остается на свободе.
Не доверяй никому. Не доверяй ничему.
Но это ведь не может относиться к Пиппе…
— Картик? — переспрашивает Пиппа, как будто пытаясь вспомнить давно забытое. — Тот индийский юноша? Ракшана?
— Да.
Пиппа понижает голос:
— Будь с ним поосторожнее! Даже здесь есть шпионы Ракшана. Им нельзя доверять.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне говорили, что Ракшана и Орден — вовсе не друзья. Ракшана только делают вид, что защищают Орден. Но на самом деле они охотятся за силой Ордена — хотят захватить власть над магией и сферами!
— Кто это рассказал тебе такое?
Пиппа пожимает плечами:
— Здесь это все знают. Спроси кого угодно.
— Но я никогда такого не слышала, — говорю я. — И если бы это было правдой, матушка наверняка предупредила бы меня.
— Может быть, у нее не было такой возможности, — говорит Пиппа. — Или она не все знала. Мы ведь знаем из дневника, что она была совсем новичком, когда случился пожар.
Я хотела возразить, но Пиппа меня остановила:
— Бедная Джемма… Тебя сердит, что я теперь знаю больше, чем ты?
— Нет, конечно, о чем ты? — говорю я, хотя знаю, что это чистая правда. — Я просто думаю, что нам нужно быть поосторожнее.
— Погоди, Джемма. Я хочу услышать все тайны сфер, — ворчливо произносит Фелисити, поворачиваясь ко мне спиной.
Пиппа улыбается, а я вспоминаю, что она несколько месяцев назад сказала мне в бальном зале школы Спенс, когда я заняла ее место рядом с Фелисити: «Поосторожнее. Падать придется с большой высоты».
Пиппа обнимает нас обеих сразу и пылко целует в щеки. На ее лице сияет искренняя радость.
— Ох, как я соскучилась!
По ее румяным щекам медленно стекают слезы.
Я, наверное, плохая подруга. Но я действительно скучала по Пиппе. И вот она рядом, а я все порчу своим занудством.
— Извини, Пиппа. Пожалуйста, расскажи нам все, что тебе известно.
— Ну, если ты настаиваешь…
Она ослепляет нас улыбкой, и мы хохочем, как будто не разлучались ни на день. С деревьев сыплется дождь листьев, они медленно опускаются на наши юбки, раскрашивая их в самые невероятные цвета.
— Сферы велики. Похоже, у них вообще нет конца. Я слышала, они тянутся так далеко, что вы и представить не можете. Здесь есть лес деревьев, наполненных светом, и они вечно сияют. Есть золотые туманы и крылатые существа вроде фей. И есть корабль с головой горгоны!
— Горгоны! — в ужасе повторяет Энн.
— О да! Я его видела однажды ночью, он проплывал мимо в тумане. Такой огромный корабль, и такое пугающее лицо! — говорит Пиппа.
— Очень страшное? — спрашивает Энн, прикусив нижнюю губу.
— Если посмотришь ей в глаза — можешь умереть от страха! — отвечает Пиппа.
Энн напугана. Пиппа целует ее в щеку.
— Да не беспокойся ты, Энн, милая! Я буду здесь вашей защитницей.
— Мне совсем не хочется встречаться с этой горгоной.
— Тут говорят, что она проклята Орденом, и связана его силой, и ей никогда не дождаться отдыха, и она всегда вынуждена говорить правду, — продолжает Пиппа.
— Проклята? Но за что? — спрашивает Фелисити.
— Я не знаю. Это здешняя легенда.
— Но если она вынуждена говорить правду, то, возможно, она скажет нам, где и как отыскать Храм? — предполагаю я.
— Тогда я найду ее для вас, — быстро говорит Пиппа.